Александр Ярин – Жизнь Алексея

Эфемерность, но не абстрактность. Диафанность, а не прозрачность. Алексей ощупывает мир пустотой внутри себя, ещё не заросшей и не покрывшейся знанием. Он юн юностью безбожника Дванова <Андрей Платонов, Чевенгур, Время, 2009, с. 60>, который знает, что для того, чтобы в штиль через эту пустоту проносился ветер жизни, нужно двигаться самому. Алексею же тяжело даётся переход от «почему что-то, а не ничто» к «почему движение, а не стазис». Конечная точка движения ему не важна: это может быть Эдесса, а может быть и Лиссабон – и тогда нам явится смотрящее в камеру лицо Бруно Ганца <Alain Tanner, Dans la ville blanche, 1983>, открывшего скобку, которую он не собирается закрывать. Внутрь её будут прибывать многоточия, points de suspension, «точки подвешенности», над каждой из которых будет парить полукруг ферматы. Это не дистанция, не отпуск за свой счёт, это другое, ничем не меблированное время, которое не работает ни на, ни против него, это параллельная жизнь, где память о той, другой, является всполохами того, что могло было быть, что могло (возможно ли, вероятно или контингентно) с ним произойти.

Бруно Ганц в фильме «В белом городе»

Алексей и сам становится такой познающей пустотой для близких. Его отсутствие заставляет другого находиться везде одновременно, он хочет быть с тем, кого здесь нет, и отсутствует, чтобы найти отсутствующего («ведь если бы он был здесь, – добавляет он уже тише, почти про себя, – меня бы нигде не было» <Herve Guibert, Fou de Vincent, Les Editions de Minuit, 1989, p. 17>). Фото внутри кулона важно не тому, кто на нём, а тому, на чьей груди он лежит, тайной, полостью, тайной полостью, вопросом, в чём он? в чём он есть? в тумане, в облаке, в лелеемой мысли о том, ветер каких стран треплет теперь милые кудри. Противоположность присутствия – это не состояние – отсутствие, а действие – исчезновение <Ryoko Sekiguchi, La Voix sombre, P.O.L., 2015, p. 14-15>, действие постоянно повторяющееся, вечность, в которой существует лишь бесконечность остроты первого мгновения, озаряющего – всегда до ближайшего изгиба – тропы, по которым он мог пойти. Что стало с ним дальше – уже не важно, ведь оставшийся боится заблудиться, зайдя в своих нащупываниях, нашариваниях слишком далеко от того, что ему знакомо.

Удельный парк, Санкт-Петербург, 18 апреля 2018г.

Отсутствующий заполняет собой зияния между стаккато мыслей и явлений, изымая действительное «я» из любой связи между ними. Включая повествовательную: он одрагомощевляет ткань событий: его «я» все равно остаётся в ней невидимым зрителем, рассказчиком и комментатором и так вопрошает о своём месте в ней. В этой космической игре в пятнадцать пустой ячейке может и не быть предписано собственного психологического значения. Догадки о причинах, которые заставили его стать отсутствующим, достаточно. Догадка – всегда gratuitous, всегда uncalled-for – не требует, в отличие от понимания, ни доказательств, ни подтверждений. Она озаряет вещи с начала, а понимание – с конца, в котором возможности перестают быть возможными. Алексей завещает сшить из обрезков грамматики, риторики, философии и богословия шапку Гугуце <Словарь терминов московской концептуальной школы.>, чтобы вволю входить и выходить из непонимания. Лекала её таковы, чтобы она не закрывала глаза на красоту мира, но и не оголяла глупость на затылке. В конце концов, это вопрос меры: с ней необходимо так и настолько не понять, чтобы понять.