АнтиНьютон Iванiв

Рассуждать о каком-нибудь месте Iванiва в чем-либо, ну — это абстрактно. Говорить о его неком Методе — уже не так абстрактно, но только все равно абстрактно: к чему говорить о том, что, кроме него, никто не может использовать. Ну, не говоря уже о том, что коль скоро сам ты — не он, то какой уж там метод опишешь? Понятно, можно затеять аппроксимации и взгляды с такой и сякой точек, но смысл? Тут ведь даже грубо прагматически ничего не стырить, все частности у него накручивались исключительно на его фишку. А ее — не осознать. Что тогда имеет смысл вообще? Можно приводить какие-нибудь косвенные свидетельства, хотя и тут — чего именно? Впрочем, именно тому, что сказано выше: описывать метод бессмысленно.

Первая история: вероятно, самое простое, что кто-либо может сказать об Iванiве, — это что у него этакая полная свобода и чуть ли произвольность каждого последующего слова в тексте. Да, возможно, что так и происходило, но тут так: бывает произвольность, а есть и мгновенный поворот/разворот. У него — второе. У меня с ним есть и редакторский опыт — на https://postnonfiction.org было определенное количество его текстов, ни в одном из случаев не обходилось без сверок-правок. Я давно редактор, но редко имел дело с таким придирчивым/въедливым автором (ну, разве еще С. Снытко — но он сам редактор). Въедливость распространялась на все, выверялся не только окончательный текст, но и то, как он встал (отступы и т. п.; картинка, всякое прочее). Так что никаких бесконтрольных слово-действий у него физиологически не могло быть. То есть, вроде бы и были, но при этом присутствовал очевидный контроль — просто он исходил из другого, там была мера другого пространства. Все эти шарахания были совершенно логичны в как бы закадровой субъектности текста, прямо связанной со способностями субъектности автора превращаться в любой момент во что угодно. Упс — и мгновенный разворот на месте (на скорости, разумеется), будто нет на свете никакого Ньютона с его Первым законом (об инерции). Еще только двух человек знаю, которые умеют так, одним был Парщиков, а другая тексты не пишет.

Вторая история. После какого-то своего текста он меня спросил, как вообще вот этот его текст (в какую сторону, лучше-хуже, ну понятно). Я сказал, что в отношении некоторых людей ничего такого сказать не могу, в их случае просто принимаю к сведению: теперь такой-то написал это. Ну, а что еще? Тут тоже не общий случай, а человек 10 за всю жизнь (да, я тут считаю — то двое, то 10 — это потому, что тут же все разбегается по сторонам и должна же быть хоть какая-то упорядоченность). В таких случаях об авторских движениях и трендах сказать нельзя ничего. Просто не увидеть с стороны, если банально. Если человек вывалится из такого состояния, тогда уже да — его линия сразу окажется видимой, были случаи. И это без оценочности, а просто будет факт, очевидный.

У него же какой-то постоянный U can’t touch This – не потому что низя, а потому что когда ж успеете, это уже ушло в сторону и заменилось следующим: что вы там вообще хотите ощутить, в смысле ощупать? Чего коснуться, когда этого уже нет? Такой высокоскоростной рэп и вот драйв, по крайней мере, тут совершенно понятен, заведомо ощутим: когда на скорости можно писать что угодно (то есть человек, вроде бы, пишет что угодно), уже не так важны отдельные слова и связки — потому что есть сам драйв. То есть возможна такая точка зрения: вот этот драйв, и всё. Это не самая глупая точка зрения, потому что и в самом же деле: а) кайф, б) драйв передается и легко повестись, повести себя так же, в) осознать уже и теоретически, что на свете бывает и так, а это же просто хорошо. Разумеется, перечисления по пунктам всегда скучны и, как и все перечисления, в сумме дадут ложный вывод. В смысле — их сумма ничего не объяснит.

Теоретический вопрос: присутствует ли тут некая Литературная Программа? Скорее да, с точностью до всяких его картинок. Но, может, это просто потому, что буквы-слова удобнее всего, ничего ж не надо, не кино, например. Но что тут придумывать мотивации автора, когда читающий конкретно попадал в его длящееся счастье, даже просто технологическое — когда на пару дней, когда на неделю у Iванiва начинались серии стихотворений, тут же выставляемых в фейсбуке. При этом было ясно, что это не выдача чего-то сложившегося, а реальное время. Не аккумулятор, который будет изъюзан до истощения, но это вот тут, прямо при вас делает Некая Машинка. Вообще, тоже ж абсурд: излагать все это без примеров. Примеры:

И из тех пяти минут
Есть один воскресный день
Он возник он вывихнут
Он рехнулся насовсем
Время съел все время съел
И за ним в Москву теплынь
Вам принес на глаз расстрел
Словно уксус и полынь
Этот день пришел вчера
И опять произошла
Перемена комара
Нашей жизни как весна

Еще:

анисовая водка ноги стелет
пружинит под ногой карниз
и кругом голова окно распахнуто
и Путаница входит сквозь него
и будет долго поднимать кнутом
уснувшего но это ничего
он с припиздью но это ничего

Конечно, как только начинались его серии — хотелось включаться, что я и делал. Вначале он спровоцировал меня своим переводом Yesterday, я тут же перевел Rammstein’овский Mein Herz Brennt («маленькие дети слушайте меня / это с вами я голос из подушек»), затем во время этих его серий даже написал три стихотворения в ответ на какие-то его, хотя в жизни этого не делал — разве что переводил. То есть как-то оно у него все выбешивает реципиента, снимая некие рамки. Но тут ловушка: будто бы начался схожий процесс, легко повестись, тут же принимаясь щелкать во все стороны, но — однозначно имитируя, думая, что делаешь ровно то же. А сдвиг будет позаимствован, соответственно — ну и? Iванiв тут такой витамин Цэ, и (это как бы совет) лучше прикладывать его к своим делам в своем пространстве. У ловушки есть такое свойство… Например, мне хватало ощущения того, что есть этот окукливающийся в тексты драйв, причем я понимал, что его основания не транслируются вовне. Но граница между реальным своим драйвом и следованием чужому незаметна: то есть это не сам собой завелся уже лично твой. А — типа прагматическая премудрость — если повод для сдвига был чужим, то это как минимум сдвинет текст на уровень вниз, а там — наррация, а дальше и дидактика. Вообще, приведу свой вариант такого подсаживания, это же наглядная реакция на его действия, ergo — относится к делу и для данной заметки уместно. В частности, как пример съезжания в наррацию, работая на чужом драйве (у него в исходном был воробей, «однажды отовсюду улетевший навсегда»):

в центре серого снега талая баба
морковка выпала смерть неизбежна
тут наша родина баба садится в лужу
то есть она оседает переставая быть снегом
в землю залазит морковка смерть неизбежна
здесь наша родина и воробей прилетает

Еще вот что: есть тема «поэт в жизни и не в жизни». Стандартный такой стандарт, романтический. А вот Iванiв и в футбол, а также картинки, работа, хлопоты по трудоустройству знакомого (конкретно со мной списывался по такому поводу), и совершенно не получается так, что вот тут — одно, а тут — другое. Не к тому, что именно он эту схему ломает, просто хорошо видно, что схема и была условной.

Ну, уж не в аннулировании этой схемы пафос, просто это другая конструкция, как-то все иначе. Да, а версия «Iванiв и его Машинка для Письма» тоже не годится. У него другие, более тонкие и густые связи. Или, допустим, типа голый человек на голой земле в окружении всякой сложности вокруг, которую он улавливает и сводит в текст, делая из него себе кокон. И это нет: что уж там этот автор ни сведи, в основе все равно будет торчать то, что это ж он вот тут — голый на голом, ах.

Еще одна ловушка. Попытки воссоздания механизма, то есть волны отношения автора (просто: волны отношения, и неважно, что имеется в виду и отношения к чему именно), будут сдвигать к речевой практике Iванiва. Но там же как: если смотреть цитаты, то есть выдранные из всего текста куски, то они могут показаться уже каким-то Важным Описанием и чуть ли даже не Символически Знаковым Нарративом. Из того же вышеприведенного (собственно, выше уже тоже была цитата, а тут — уже просто строфа), это же практически латынью по мрамору:

Он возник он вывихнут
Он рехнулся насовсем
Время съел все время съел
И за ним в Москву теплынь

Что, разумеется, ловушка: если выдирать, то выдираемое примется окаменевать, а у него в тексте от начала до конца — ни разу.

Также можно впасть в его систему соотнесений и дерганий на месте (в чужом исполнении мгновенные смены направлений будут выглядеть именно дерготней и шараханьями — даже и стилистически). Пытаться быть в этом пространстве, как бы переминаясь в нем, превращаться в каждой строчке во что-то другое. Для практика в случае успеха такого дела это не будет повторения Iванiва, это будет что ли в самом деле использование уже своего пространства. Вот только исполнение будет рациональным, каждый переход — намеренным, а Iванiв-то действовал всякий раз иначе, без опоры на прецедент. Ну а критика-рецензента такой метод просто втянет внутрь, ликвидировав возможность смотреть на анализируемое пространство со стороны. Его критическая позиция окажется уже внутри этого пространства, внутри текстов Iванiва, и все, что критик сможет там делать, — производить месседжи о себе. Да, как я теперь. Конечно, это заявление мало чем отличается от заявленной в начале невозможности описания. Зато уточняет особенность этой невозможности. А это, имхо, уже вполне можно считать и описанием.

Еще раз: при попытке все это осознать — засосет внутрь до потери субъектности себя-пишущего. Ну а когда без исследовательских намерений, то все это совершено открытая система, готовая коммуницировать с читателем, с читающим любой строкой и даже словосочетанием. Вот как это? Но, безусловно, тут не было ни разу о том, что Iванiв — некая тайна. Какая ж тайна, когда в текстах предъявлено все. Да, вот что: семантика есть и в его драйве. Это не метафора, смысл же не обязан быть оформленным словесно. Ну да, вот об этом: некоторые тексты производят невербальный смысл, и речь не о чувственных ощущениях, тут было не о них.

***

В фотографии к заголовку использован фрагмент работы Зоси Леутиной к прозе Iванiва «Про арбуз» на post(non)fiction.

Все материалы блока: «Iванiв, семь версий».