Концептуализм как Большой стиль: контролируемая глупость, вышедшая из-под контроля
Текст для конференции «Концептуализм и постконцептуализм в контексте современного искусства«, 26-27 мая 2014, Факультет свободных искусств и наук СПБГу, СПб.
1. Я не академист, да и вообще чрезвычайно редко оказываюсь на подобных конференциях. Поэтому мне следует указать точку, из которой будет производиться все последующее. Точек, вроде бы, две. Первая: я литератор, связанный с тем, что почему-то когда-то было названо «метаметафоризмом» и как-то еще в том же духе. Да, там поэты, ну а я вот был прозаик. Парщиков, Кутик — этот вариант письма. Вообще, никаких метафор там и не было, а была просто аппроксимация чего-то, что надо описать имеющимся тут (ну, здесь) словесными конструкциями. Это я так — чтобы уменьшить степень формального влияния данной темы. К тому же не ощущается никаких противоречий (бытовых) между метамета и концептом – тема, как бы имевшая место когда-то. Это просто разные истории. Разумеется, в обществе куда более резонировал концепт. Разумеется, речь только о советском концепте, причем – московском и, преимущественно, литературном. Так вот, эта моя точка вообще не имеет отношения к данной истории.
2. Потому что вторая точка: я журналист и т.п., то есть — по службе вожусь со всякими массовыми общественно-политическими делами. Это не академическая и не литературная работа, она рутинная и грязная работа – ну, в хорошем смысле грязная. А связи между моими двумя частями практически и нет. Мало того, я и сам термин «концептуализм» буду использовать неопределенно-приблизительно, как он выглядит именно в этой отрасли.
Иначе говоря, о Большом стиле, которым сделался концептуализм – это всерьез. Он и в самом деле незаметно оформился после незаметной (для ее владельцев) утраты контроля над концепт-машинкой. Машинка перестала производить только лишь предметы арта, а пошла в общество. Потеря контроля – именно в этом. Ну а концепт в советском варианте и был по факту практикой этой самой контролируемой глупости. Со стороны контролируемой, неплохо контролируемой.
В каком пространстве это все происходит теперь? Очевидно, концепт ушел из арт-пространства в общественно-политическое, где и преуспел. Но незаметно, потому что уходил туда в розницу, как по капиллярам. И, по факту, проник повсюду. Стал все определять, на что даже никто не обращает внимания, потому что – а как же еще иначе? А это Большой стиль и есть. Только в невидимом варианте. Вот, были в СПб сто лет назад мартинисты, так у них высшее посвящение: неведомый начальник. Концептуализм сейчас ровно этот неведомый начальник общественно-политических настроений и реакций, отчего и является Большим стилем.
3. Конечно, это и медйная история, связанная с тем, как именно переустраивались СМИ в начале 90-ых. Все менялось, тогда в СМИ приходили вполне умные люди, достаточно начитанные по части того же советского концепта. Разумеется, этот подход было удобно сделать даже и основой новых медийных форматов. То есть – это уже не пространство искусства, а социально-политическое. А если еще и учесть появление колумнистов… они же не отраслевики, тематику по сути не знают, для них было естественно выкручиваться в варианте заемных конструкций, которые постепенно стали естественными для медиа. Тупо раскручивая текст вокруг какой-нибудь очередной максимы или проходного чувства.
Да, собственно, это делали и люди концепта, и вот тут была разница. Я, когда был главредом Полит.ру, видел, как мучился с колонками для нас Пригов. Для него-то тут была разница: искусство – это одно, а вот социум в таком варианте – уже другое, среды высказываний разные. Надо выходить за пределы искусства, а его это ломало. Другой вариант, Рубинштейна. Для него этот переход, похоже, не предполагал никаких проблем. Ну, вопрос темперамента. Вообще, тут вполне интимный момент, в который и лезть-то нехорошо: ощущает ли автор, что он вышел из арт-территории в общественно-доступную? Впрочем, и вопрос не в том даже, ощущает он или нет. Главное – смена пространства, в котором все это читается уже не как концептуальное высказывание, а как гражданственное, лирическое и т.п.
Конечно же, когда тут речь о потере контроля, то речь вовсе не о том, что авторы потеряли контроль над своими действиями. Наоборот — не возникает контроль со стороны новых масс, они не различают, с чем имеют дело. Самый простой пример опять связан с Рубинштейном (ну так он же из главных героев темы). Когда-то давным-давно, то ли в конце 90-ых, то ли в самом начале 00-ых он стал петь советские песни. Тогда это было вполне актуальным концептом, концепт-концептом, хотя было и не вполне понятно, чё эт он. А теперь он просто поет песни, даже тематически концертирует, к датам – все это и воспринимают как то, что вот – поёт. Притом что в основе этой истории несколько иной жест. Он, возможно, как-то даже там и сохранился, если приглядеться – но в среднем по социуму ничего такого не ощущается. Точнее, ничего этого социум ощутить не может.
4. Теперь почти совсем современность: «белые митинги» со всех их креативом. Они, понятно, были вполне концептуальным (включая людей-презервативы — с чем это было связано? — и макеты стерхов — а это чьё? — не говоря уже о кричалках и плакатах). Нюанс в том, что повестку этого концепта задавала именно власть. Ну то есть, вроде бы все как обычно? Власть задает повестку, концепт реагирует и в итоге — искусство. Но тут-то в искусство ничего не перескакивало, все оставалось ровно в том же, общественно-политическом пространстве. Притом — в вараинте реализации внимания к власти. Она и сожрала, как кастанедовский Орел, предъявленное сознание участников. Ну и как же не Большой стиль? Или вот акции Павленского сами по себе намного сильнее, чем их интерпретации в обществе. Акция: «Нагого, завёрнутого в многослойный «кокон» из колючей проволоки художника ко входу в здание Законодательного собрания Санкт-Петербурга. Полусогнутый, неподвижный и безмолвный художник лежал в этом «коконе», никак не реагируя на реплики и действия окружающих«. Вообще-то это круче, чем рассуждения о том, что это тут «арт-акция протеста против репрессивной политики властей в РФ«. Но, что ли, экзистенция как таковая вычеркивается сразу, только лишь репрессии и власть. Собственно, как бы это и входило в замысел, учитывая, что он решил ее провести перед ЗакСом СПб. Могло быть — не о власти. Он предпочитает, чтобы — о власти, все согласны. Большой стиль. Вся экзистенция акции уходит к власти бонусом. Ну, внимание к власти всегда обслуживает ровно ее.
5. Если уж все же по моей первой, лит. точке зрения, то да, концепт мне не нравился. Потому, что он работает с имеющимися структурами, их упрощая. А я, все же, с мехмата. Опять же, есть в этом что-то ментовское по природе: типа а приебись-ка в телеграфному столбу («Стоишь, падла, посреди дороги, окопался, провода развесил – связи с заграницей наладил, да? Шпионишь-подслушиваешь? Стаканчиками маячишь – народ споить хочешь?» И так далее). Базовый метод колумнистов. Ну, а уж о теме любви Пригова к Милицанеру уж и не буду, за очевидностью
Субъективное отношение тут было только затем, чтобы ничего личного не утаить. Но существенна только моя вторая точка, журналистская. И здесь мне, безусловно, концепт интересен. Не только из-за происхождения из него Большого стиля, но как постоянно живущий фактор. Потому что все как-то незаметно топает к простоте. В варианте, например, мемов. Скажем, в позднем СССР была склонность употреблять цитаты из «Бриллиантовой руки», Жванецкого, «эта ваша заливная рыба»… из «Иронии судьбы», что ли? А чуть раньше – так даже из Остапа Бендера. Но в позднем СССР это было свойственно научно-технической интеллигенции – во всяком случае, от них это слышал, а вот от тогдашних литераторов и проч.богемы – ни фига.
А теперь это перешло и в гуманитарную область. Мемы легализованы как маркёры и связки; это вечные «мои пять копеек», «нервно курит (~в сторонке)», «важная статья», «мы», «прекрасный», «большие молодцы» и т.п., хотя гуманитариев от шаблонов должно бы тянуть блевать. Зато и тут тоже Большой стиль, в этих «пяти копейках» отчетлива связь с СССР – это ж те пять копеек на метро, большие и толстые имеются в виду.
То есть, произошла отмывка шаблона как метода, он стал конструктивным и нормативным. Ну а в этом тоже сидит концепт, соотнеси себя с тем или иным шаблоном – это концептуальное поведение, чего уж. Мем – это тэг, айс и т.п.
6. Концепт выскакивает уже где угодно. Скажем, это жизнь копирайтеров, производящих новые слова: яхтинг какой-нибудь, сэлфинг и проч. Все по схеме и концептуально. Это, конечно, происходит само собой, без всяких мыслей об онтологии, а это Большой стиль in action и есть. Сконструированная знаковость переходит в нечто само собой разумеющееся, как советские песни Рубинштейна в уши слушателей. Та же схема БС: когда-то павильоны и фонтаны ВДНХ должны были что-то означать, а потом стали просто павильоны и фонтаны. Концепт перестал остраняться, отстраняться от бытовой действительности и стал ее элементом.
7. Теперь это работает в соц-политическом пространстве. Вот, политтехнологии. Эту отрасль 20 лет назад можно было раскрутить только через концепт – на пустой (какое-то время) поляне новой государственности. Да, этому соответствовала привычка к пятилетним планам и моральным кодексам – что, разумеется, было ресурсом исходного, арт-концепта. Вот всё теперь и закольцевалось.
Конечно, это все те же газетные дела с новыми форматами, а еще можно учесть, что тогда как раз появился онлайн: он пришелся ровно на момент изменения государственности. Отчего какое-то время новые варианты искали (и не безуспешно) именно там. А онлайн сам по себе концептуален, хоть те же виртуалы.
8. Но здесь нет чистоплюйства типа тьфу, эта простота… – ну, все это же процесс, сам по себе интересный и даже доминирующий теперь. Это жизнь, мы у нее внутри, ее надо изучать. И даже не потому, что есть такая необходимость по моей второй профессии, а интересно же.
9. Об исходном вопросе конференции: «Конференция посвящена роли концептуализма в современных художественных практиках. В центре дискуссии вопрос о том, насколько концептуализм актуален в наши дни, насколько важно его влияние как в русском, так и в американском контексте, является ли присутствие концептуализм в современной литературе/искусстве смыслообразующим элементом или эта эстетика постепенно превращается в ностальгический ретростиль«.
Вопрос ровно в том, куда может быть направлено это смыслообразование, в какую территорию? Два варианта. Или концепт решит попытаться вернуться из соц.полит.реальности на арт-поляну. Или надо, чтобы он производил какие-то свои, но – именно арт-смыслы там, где уже укоренился. В соц.полит.пространстве.
10. Можно ли сделать первый вариант, возвращения домой? Почему нет, но это требует сделать художественную оболочку нынешнего социального — через возвращение себе контроля над собой. А там начнутся всякие двойные зеркала, отражения отражений, для концепта это сложно чересчур. К тому же такой вариант, концептуализирование концептуализированного, не очень-то интересен – это уже именно ностальгическое. Перешучивать свои же шутки, это ж чисто какой-то когнитивный диссонанс и семантическая недостаточность в натуре.
Не, ну чтобы оставить шанс, можно сказать, что над вросшим в общество концептом теоретически можно выстроить еще один концепт-уровень; он уже может стать эстетическим сверх-концептом. Сначала это будет выглядеть как повторение, но все накопится, это дойдет до точки своей бытовой бифуркации и приобретет новое качество — пока неведомое. Ну, тогда у концепта сейчас как раз последняя возможность произвести данный эволюционный (на первом этапе) скачок. А иначе о нем вообще забудут.
11. Или есть возможность так и развиваться на чужой (когда-то) территории, соц.политчской. Там же все меняется быстро, а из этого следует постоянная нехватка кодификаций и идентификаций. Все – ну, культурные люди — мучаются именно этим. Ладно, арт-политический активизм и является концептом в новом варианте, чуть менее знаковым, нежели канонический, но — сохраняя импульс исходной ментовской формы (приёбываний). Но, все же, активизм ничего не устанавливает с нуля, он юзает то, что уже есть. А мир (в Москве, по крайней мере) стал быть чересчур уж неодозначен и совсем слабо идентифицируем. Последнее, что было по этому поводу – «новые русские» (хипстеры нах). Да, это прагматическая задача, зато она сопрягла бы арт с социумом куда лучше активизма и проч. идеологич. искусств.
Это ж было бы круто, как из «Изумрудной скрижали», «quod est inferius est sicut quod est superius et quod est superius est sicut quod est inferius ad perpetranda miracula rei unius», «то, что внизу, подобно тому, что наверху, а то, что наверху, подобно тому, что внизу, для вящего развития чудес единой вещи». Как мы отконцептуализируем наверху, так снизу и станет, а чё?