1974 год
Это не сад, а изжога любви,
Любви с семенами подсолнуха.
В. В. Хлебников
я уже не помню, как он дальше выглядел
ШИРЬ И ГЛАДЬ
оконный проём колодца. В лестничной клетке зеркальная гладь поверхности на дне
присутствие отсутствие свечение
оба кротко идут на обивку на оклейку и на обшивку
кроткая с илл.
отсутствующий детская игрушка
в драматическом
ландшафте
как дальний конец трубы можно передать отдалённо приблизительно облаками посредством прямоугольника берущего начало в тени ближнего края
край света
черная юрта на подворотне, на конце ее белая роза
не переоценивайте отсутствующих. В тени слов, разбредшихся как строй солдат на ызакссар иьчинтохо тургенева во время остановки
(Дворцовый) мост имеет наклон во столько градусов, что с него ни (нечистоты) не стекают, ни автобусу не въехать по льду бутылочного цвета в начале зимы (путём). бутылка до, бутылка после.
В канализацию стекают звуки все в люк. считают паузы. В вулкане неба переплавляется телебашня ночью
гравюры на дереве, Л. Файнингера «Военный флот», точнее вид над крышами зигзагообразных домов на бухту и подъёмные краны. . . . . и, одна, где гравюра создает эффект железнодорожных путей, бесконечного числа, как слоёв древесных (Анна Каренина). Это пейзаж какой-то. Место с незнакомым названием (скандинавским?). Но сюжет не главное и, даже, ничего этого нет (не вспомнить), а только пути. Не сосчитать.
Франц Марк, Кандинский (Малые миры), Клее, Файнингер.
ПИСЬМО
Один архаический, один живой (черный) и один светящийся заплутавшиеся в русском языке люди русские
линии пола продолжаются в трещинах на камне. В архитектуре. Человек идёт, как дверь, дому. Проходит, напоминая дверной проём. В отделе Искусства Востока, в зале монгольского искусства есть одно изображение круга с животным циклом и мистическими фигурами по обоим полям и на нижнем поле, очень широком у этой иконы. Я думаю, что не найти более проникнутой наполненной мистическим символизмом иконы, такую плотность образную трудно вспомнить и на репродукциях, хотя мне не судить. Так значительно впечатление от нее. Закрылся зал Хара-хото, исчезли, как мираж, каменные рельефы и прочее, за громадной китайской ширмой, в зале с колоссальной бронзовой курильницей, долженствующей находиться перед лестницей храма, напротив нее эта икона, изображение которой я очень хотел бы иметь, нельзя ли переговорить на эту тему. Пока не спрятали. Это так нужно.
в свете, в тени и во мраке
живопись основание
светло серый цвет новых фонарей М. Нева над речкой, а на этом фоне и все кажется бледно розовым. В спокойной воде нитка фонарей засияет, когда станет темней. Трое суток на мосту — французский фильм. С «загляделся», Достоевского от сильной стужи. Колебания температур просмотренные навыворот, наизнанку. структуралистами нами.
На Среднем надпись «цветы», как аvе ты
ПИСЬМО
Е. В. Завадская
Традиции философии Лао-цзы и Чжуан-цзы в китайской эстетике живописи.
…В первой главе «Дао дэ цзина» утверждается несколько важных для живописи постулатов. Оказывается, хотя дао и лишено внешних атрибутов, его можно узреть (гуань); узреть одно из главных его свойств — так называемую сокровенную сущность (мяо)…….
Во второй главе «Дао дэ цзина» речь идет непосредственно о важнейшем эстетическом понятии «красивое» (мэй). Оно вплетено у Лао-цзы в целую серию оппозиция….. Мысль о том, что красивое — лишь отграниченность от безобразного, а не нечто ей по природе своей противоестественное, чрезвычайно существенна для эстетического феномена китайской живописи, в которой порой уродливое несет функцию красивого и, напротив, красивое легко интерпретируется как уродливое.
Следующая пара антитез — добро и отсутствие добра (шань и бушань) — не имеет строго этического смысла так же, как и понятие мэй — эстетического ….. шань характеризует внешнюю привлекательность предмета.
………….явлений.
В пятой главе содержится чрезвычайно важная для эстетики живописи мысль о том, каково пространство между Небом и Землёй … Динамичная напряжённость и глубокая осмысленность живописных пустот берут своё начало от следующей метафоры: «Пространство между Небом и Землёй подобно кузнечному меху и флейте: оно изнутри пусто и прямо. Чем больше движения, тем больше (эта пустота)».
В главе восьмой есть существенный для живописи аллегорический образ: «Высшая добродетель подобна воде. Вода приносит пользу всем существам и не борется. Она находится там, где люди не желали бы быть. Поэтому она похожа на дао». Значимость пейзажной живописи, этимология понятия «пейзаж» как горы и воды были предопределены этим осмыслением образа воды как символа, олицетворения дао. В главе одиннадцатой утверждается весьма важный для эстетики постулат о действенности и содержательности пустоты. В этом случае Лао-цзы считает важнейшими свойствами пустоты или небытия пригодность и полезность. Это найдет своё отражение в прагматической заострённости самой отвлечённой живописи, не связанной непосредственно, зрительно с явлениями бытия, в теории наибольшей эстетической действенности живописных пустот.
Фразы из «Дао дэ цзина» «Пять цветов притупляют зрение. Пять звуков притупляют слух» легли в основу теории живописи и музыки. Сдержанность и лаконизм художественных средств, применяемых лучшими китайскими мастерами, создание монохромной живописи в период Тан-Сун во многом предопределены этой мыслью Лао-цзы.
Глава четырнадцатая определяет дао как «форму без формы», как нечто «неясное и туманное», что в пейзажной живописи отзовется изображением облаков и дымок, обладающих нечетким, размытым очертанием и выступающих в роли образа бесформенного дао.
В шестнадцатой главе памятника онтологические категории приобретают антропологический смысл, окрашиваются хотя заведомо и пассивным (ибо человек лишь инструмент в руках абсолюта-дао), в конечном счете весьма действенным вмешательством человека. Согласно Лао-цзы, пустота сердца и покой делают человека сообразным с природой и тем самым дают ему власть над вещами, ибо знание пустоты, покоя и есть, по Лао-цзы, постижение извечности, постоянства (чан). Понимание этого — основное свойство мудрого человека, а мудрый человек может управлять и вещами и людьми, ибо он следует дао. Едва ли не самый важный атрибут всех философских категорий — их постоянство, извечность, неизменность, что выражается знаком чан. А все то, что связано с повседневным, профаническим миром и как раз отмечено отсутствием этого свойства — непостоянно, неизвечно, изменчиво (фэйчан). Понятие чан в его позитивной и негативной позициях станет весьма важным элементом эстетики периода Сун, особенно в теории поэзии и живописи Су Ши.
В двадцатой главе облик истинного, мудрого человека наделяется еще несколькими атрибутами. Сердце такого человека напоминает сердце глупца-чудака: оно словно погружено во мрак. Когда все другие рвутся к солнцу, стремятся проявить свои способности, только человек, постигший дао (по удачной формуле академика В. М. Алексеева, «дао-человек»), стремится к мраку, он похож на глупого и приниженного. Гении китайской живописи и каллиграфии, такие, как Ван Си-чжи и Гу Кай-чжи, прославлены своими восторженными почитателями именно за те качества, которые Лао-цзы первый определил как свойство «дао-человека».
В главе двадцать пятой «Дао дэ цзин» вплетает в осмысление структуры еще одну важнейшую категорию, которая предшествует и предопределяет само дао: «Человек следует Земле, Земля следует Небу, Небо следует дао, а дао следует естественности(цзыжань) … Понятие цзыжань со времени Лао-цзы становится важнейшей категорией китайской философии и особенно эстетики. Все подлинное в мире отмечено этим свойством. В «Дао дэ цзине» она только названа и вплетена в иерархическую зависимость понятий…
В двадцать второй главе Лао-цзы возвращается к мысли о безымянном и вечном дао и, развивая ее, высказывает весьма существенное для эстетики суждение: знак, или имя абсолюта, появляется с началом упорядочивания вещей (чжи), т. е., как мы прочтём много веков спустя в трактате Чжан Янь-юаня (8 век) в главе о происхождении живописи, одна линия как знак абсолюта (Единого) ведет к установлению правила (фа). (Согласитесь, что «упорядочить» и «установить» правила — весьма близкие по смыслу понятия.) Здесь же Лао-цзы расширяет и конкретизует свою метафору о дао, подобному воде: «Дао — то, что пребывает в мире, похоже на горные ручьи, которые стекаются в реки и моря» (§ 32).
В главах тридцать седьмой и тридцать восьмой Лао-цзы постулирует этический смысл дао как в гносеологическом, так и в социально-функциональном аспекте. Так называемое недеяние (увэй) выступает как форма деятельности дао, и оказывается весьма активной формой, которая по существу охватывает все действия……….. В этих же главах Лао-цзы впервые формулирует мысль о сложном соотношении знака и сущности, о довольно частом случае несоответствия между ними ….. и другую весьма важную мысль для этики и эстетики в Китае. Чаще всего вульгарное сознание считает знак гарантией выражения соответствующей сущности. Лао-цзы раскрывает иной характер связей: «Добродетель появляется только после утраты дао…». Лао-цзы видит в противоположности суть действий дао, поэтому и великий образ не имеет формы, подобно тому, как человеческое ухо не воспринимает слишком сильный звук.
Постулат, изложенный в сорок второй главе, имеет самое непосредственное отношение к эстетике, ибо в нём раскрыта числовая символика структуры мира, а эстетика числа, как известно из «И цзина», лежит в основе китайской эстетики. В «Дао дэ цзине» сказано (§ 42) …… Весьма существенно здесь то обстоятельство, что дао предшествует Единому и не является только Единым, но Единое, два и триада — его ипостаси. Отсюда следует, что дао — абсолют может быть выражен и сакральными элементами: единым, двумя, триадой и любым профаническим знаком, всеми феноменами мира, ибо они рождены одной из трёх ипостасей дао, т. е. их можно считать самим дао.
В эстетике живописи этот постулат Лао-цзы преломляется по-разному, но в нём нарушена иерархия образов — символов дао.
Глава сорок пятая раскрывает один из самых непосредственных моментов эстетического аспекта в философии Лао-цзы, которая предначертала многие нормы китайской живописи и прежде всего следующий эстетический принцип: «Великое совершенство похоже на несовершенство».
Сорок седьмая глава тоже утверждает один из кардинальных моментов китайской эстетики: «Не выходя со двора, мудрец познает мир, не выглядывая из окна, он видит естественное дао….. не видя, знает имена, недействуя творит». Именно эта идея повлияла на то, что в творческой практике относительно малую роль играли наблюдение объектов реального мира, изучение натуры, по сравнению с самоуглублением и сосредоточением. Это же предопределило и другую особенность эстетического осознания мира — сосредоточенность художника на каком-нибудь одном-двух мотивах, и это не воспринималось им как ограничение: микро- и макромир — едины, любая песчинка живого вмещает великое дао.
В главе пятьдесят шестой раскрыто существенное свойство дао в его символе-образе — воде: «Реки и моря потому могут властвовать над равнинами, что они способны стекать вниз» (§ 66).
Приниженность, отсутствие патетики даже в самых возвышенных образах отличает эстетический подход к объекту в китайской живописи. Поэтому-то в главах семьдесят шестой и семьдесят восьмой нежность и слабость раскрываются как всепобеждающие качества…
И в последней, восемьдесят первой главе «Дао дэ цзина» еще раз высказывается важнейший этико-эстетический постулат Лао-цзы, который и заключает в себе всю глубину различия между античной и даосской эстетической традицией: «Верные слова не изящны. Красивые слова не заслуживают доверия. Добродетельный не красноречив…………………………
Субстратом эстетической необычайности китайской живописи несомненно является учение, изложенное в трактате «Чжуан-цзы» (4 век до н. э.)…………………….
«Екатерининская куртина приглашает на работу»… за колючей проволокой…
№ ЕАН 20-42
Сочинения Державина 2 тт. в одном переплете 3-й и 4-й. В первом из них стихи, даже и Суламита и Соломон. Во втором драматические сочинения к разным заметным событиям современным Державину, со списками участников кадрили и действующих в действах лицами.
Забыл: последнее действие — борьба с Кондратиями — пря — для детей с забавными стихами в конце. «…есть, висит, бывает…» о чем-то, но это вообще, а конкретнее — Крым. Это публично.
Эти люди на этой машине под или за этим номером поименованным выше приехали к нам из своего Е за грибами, остановились на Гатчинской. У их пикапа серой волги вся спина кажется вишнёвой или малиновой из-за занавесок.
Вчера, говорят, был творческий вечер Бори Куприянова. Я об этом не знал, тем не менее не грешил, конечно, условно. Но чувство такое, как будто я виноват в чем-то. Из поездки вернулся А. Павлиньи пёрышки, пух полетел на его место — Дмитрию Борисовичу в Калининград.
Следите за перепиской. Подробности следующим письмом.
Э
ПИСЬМО
Видел 6-й том собрания сочинений Арсеньева, 48, кажется, года издания, Примиздат. Ему пишет Штеренберг, чтобы он по возможности закупал весь этнографический материал, обнаруживаемый Арсеньевым. Все чукотское? Не точно.
Горностаевый герб
Проекция зелёной тени от той стенки
аист при этом свете … и хлеб
только номер страницы
Не столицею европейской
…………………………….
…………………………….
«Corardens?»
Бюргер, Ленау, Эйкендорф, «обоих Клейстов, Гердера и еще»…
сквозь автобус и Невский кажется персидским, миниатюрно организованным. 4 костёла?
2 тт. Былины, 15, изд. Сабашниковых, 4 тт. Майков, переплетная Маркса, Дон-Кихот, Academia, 12.50 — 2 тт. Книги каталожные.
Уже по гнездам разлетелись птицы,
Луна выходит на пустырь небесный.
Эй ты, монах, идущий одиноко
По ветхому мосточку через речку,
Скажи мне, где тот монастырь, откуда
Я слышу тихий звон колоколов?
Неизвестный автор.
………….
56 стр «у Достоевского это выражено в идиллии «Честного вора»…
фридрих максимилиан клингер
жизнь, деяния и гибель Фауста
пер. с нем. во вступ. ст. и прим. А. Лютера. Москва.MCMXIII
стр. 5 … «Проф. Розанов в своей замечательной книге о Ленце вполне верно определяет основные тенденции Sturm und Drang’а трёхчленной формулой — индивидуализм (культ личности), сентиментализм (культ чувства), и натурализм (культ природы). «Ни одна из этих тенденций, говорит он, не представляет оригинального и самостоятельного изобретения немецких бурных гениев; напротив того,
стр. 6 каждая из них имела свою более или менее длинную историю в прошлые эпохи. Одновременное совмещение всех этих трёх тенденций и бурная напряжённость их — вот в чем заключается самобытная и своеобразная черта бури и натиска в Германии».
стр. 8 Движение Sturm und Drung сразу вспыхивает на противоположных концах Германии. В Кёнигсберге действует Гаман и Гердер, на юге, в Швейцарии, — Лафатер и его друзья. В Страсбурге Гердер сближается с Гёте — и с этого момента Sturm und Drang нашел своих вождей и свой центр.
О. Мандельштам
Буря и натиск
…..
«Блоку футуризм противопоставил Хлебникова. Что им сказать друг другу? их битва продолжается и в наши дни, когда нет в живых ни того, ни другого. Подобно Блоку, Хлебников мыслил язык, как государство, но отнюдь не в пространстве, не географически, а во времени. Блок — современник до мозга костей, время его рухнет и забудется, а все-таки он останется в сознании поколений современником своего времени. Хлебников не знает, что такое современник. Он гражданин всей истории, всей системы языка и поэзии. Какой-то идиотический Эйнштейн, не умеющий различить, что ближе — железнодорожный мост или «Слово о полку Игореве». Поэзия Хлебникова идиотична, в подлинном, греческом, неоскорбительном значении этого слова. современники не могли и не могут ему простить отсутствия у него всякого намека на аффект своей эпохи. Каков же должен был быть ужас, когда этот человек, совершенно не видящий собеседника, ничем не выделяющий своего времени из тысячелетий, оказался к тому же необычайно общительным и в высокой степени наделённым чисто-пушкинским даром поэтической беседы-болтовни. Хлебников шутит — никто не смеется. Хлебников делает легкие изящные намеки — никто не понимает. Огромная доля написанного Хлебниковым не что иное, как лёгкая поэтическая болтовня, как он её понимал, соответствующая отступлениям из «Евгения Онегина» или пушкинскому: «Закажи себе в Твери с пармезаном макароны и яичницу свари». Он писал шуточные драмы — «Мир с конца» и трагические буффонады — «Барышня смерть». Он дал образцы чудесной прозы, — девственной и невразумительной, как рассказ ребёнка, от наплыва образов и понятий, вытесняющих друг друга из сознания. Каждая его строчка — начало новой поэмы. Через каждые десять стихов афористическое изречение, ищущее камня или медной доски, на которой оно могло бы успокоиться. Хлебников написал даже не стихи, не поэмы, а огромный всероссийский требник-образник, из которого столетия и столетия будут черпать все, кому не лень» …..
человек проделал свет
в тени лежит панели кусок 3 х 2 м
человек проделал свет. в тени остался лежать кусок панели большой. можно взять «заметки из хижины «Великое в малом» на границе света и тени возникает всё чудесное. Искаженная цитата.
весенние деревья — фермы чугунного моста — устойчивое сравнение. На закате томительное ощущение. В производственном районе так действует архитектура безотказно. Заложенный формальный принцип — структурная необходимость, сильнее чем во всем жилом строительстве. Жилое строилось на слом. место. Это и закат — место. Отсвет — место. Безвременно. Воскресение —
— понедельник —
— вторник —
В ясный день страстной среды вся улица приобрела монастырский колорит.
От монастырской терракоты (православной) дальних домов до любой башенки на доме, выглядящей, как церковное украшение.
Ветер. время не для прогулок. Как там (в Печорах) ветер сносит колокольный звон? К нему идти по ветру, а навстречу ветру — с ним (в нём). Так на Петроградской. Так же должно быть и везде.
В новом кафе беспризорные тарелки с деньгами за кофеваркой на одной много серебра, на другой меди мало. Уборщица говорит теткам за одним столом — нам стола не жалко, что за глупости, мы вас не гоним, сидите сколько хотите.
Ем пирожки с мясом, а настроение мясопустное.
Да еще этот бог Шива с «мыслями, как вереницы птиц» и «единой потребностью любви» из статьи Захарьина…
Когда я ложусь на раскладушку небо меркнет…
Да, стола ей не жалко и я представляю, что когда эта мебель устареет и ее спишут, они уступят кому-нибудь совсем хорошо сохранившийся столик. Мне-то не надо. Кажется дальше в употреблении будут столы и стулья поменьше и в кафе, где теперь пять никчемных столов поставят десять, так как невозможно же чавкать прямо у кофеварки не расходясь из очереди… Что же было дальше? или будет. То же, что было потом. Интерьеры и натюрморты приобретут клерикальный характер.
Почему-то сейчас трудно видеть это наоборот. Не видать конца этому.
Пирожки ну маленькие, ну дорогие, кофе зряшний, но отсутствует ощущение окончательности всего этого. Конечно некоторые заповеди существуют, типа «Я не ем дома». Но были ли они в употреблении тогда когда все и все оказалось на краю. Много можно спорить, не были ли они сформулированы лишь когда кто-то шагнул за край
— Ты понимаешь?
Сейчас я «меж монастырей бродящий»
Упоминаемое в рассказе
«23. Хвала Властителю-Стволу! Твой шнур священный — Змий; Ты есть прибежище всех дум моих, подобных вереницам птиц!»
«26. Тот, кто в обитель чудищ зла — ужасный бытий океан —
Войдя, извлёк волшебный перл Любви к Стрелку — непобедим!
Для бхакта единственный путь к познанию двуединого Шивы — Существования (bhava) и Сути (bhāva) — путь глубокого и безграничного Влечения «я» к Абсолюту, путь Любви, подобной волшебному драгоценному камню, исполняющему любые желания при первой же мысли о желаемом (cintāmani). И единственный способ добыть эту бесценную жемчужину — бесстрашно погрузиться на самое дно кошмарного океана существований (прибежище чудовищ Скверны: страстей, пороков, невежества и т. д., прочно удерживающей «я» в тенетах Майи и в плену бесчисленных перерождений), т. е. проникнуть в неизведанные глубины собственного сердца, обретя в них безграничную Любовь к Стрелку (śarva) = Шиве (см. шл. 78)».
НАХОДКА АРХЕОЛОГОВ
Развалины древнего буддийского монастыря, построенного в 5 веке до нашей эры, обнаружены археологами в местечке Бхашу Бихар, к северо-западу от города Богра на севере Народной Республики Бангладеш. Упоминания об этом известном в свое время монастыре часто встречаются в хрониках древних восточных путешественников.
Как показали раскопки, здание монастыря состояло из нескольких залов и многочисленных жилых помещений, в которых размещались до 700 монахов-буддистов. На месте раскопок найдены бронзовые статуэтки, печатки из терракоты и другие предметы домашнего обихода.
(ТАСС)
САМЫЙ ДОРОГОЙ СОСУД
— Продано! Провозгласил наконец ведущий на лондонском аукционе в Сотбери, когда никто не решился перекрыть предложенные одной дамой 420 000 фунтов стерлингов. В её руки перешел бело-голубой фарфоровый сосуд работы китайских мастеров 15 века до нашей эры.
До сих пор никто не платил такой цены за гончарное изделие.
Фото из газеты
«Интернэшнл геральд трибюн».
Сухой садик состоит главным образом из сажи и пыли. окно, плохо действующий радиоприемник на подоконнике, величиной в прикрытую створку окна. На нём в картонной коробке кружка с вербами и часы. Включает ли сухой сад электролампу? На стекле калька с переведенным цветком лотоса. Пыльная, года два не снимавшаяся тюлевая занавеска, давно слившаяся с природой. На подоконнике свечи и каминная плитка к которой они прикрепляются со следами множества предшествующих ёлочных свечей. Прошла Пасха; старый эмалированный чайник белый без ручки и накрыт конвертом или журналом. Консервная банка срок годности которой истекает и уже истёк. Провода и проводка в сухом саду и батарея с трубами под окном, под подоконником. Всё это (и только это в данном случае) составляет ли сухой сад или это какой-то пыльный натюрморт с окном в которое ничего не видно? Всё это объединено, как я уже сказал, связывается между собой и с окружающей природой, окружающими объёмами пространств, пылью очень просто. В садик что? плоские изображения нельзя включать? — в данном случае изображение лотоса, но оно смотрится на просвет, исполнено по кальке. В этом что-то есть. И больше ничего. Силуэтный портрет Хлебникова рядом с окном на стене. Натюрмортом я называю что-то другое просто. Съедобное, потребляемое. Из перечисленных сейчас предметов только часы ходят, но что мы потребляем? и как? Бесценные ценности: время, свет дневной и вечерний, электроэнергию, свежий воздух, воду, радиопрограммы, тиканье будильника, тепло батареи. Этот ранневесенний сад и возможен до цветения, до лета.
Шакти
Рикошет отражений в мелких лужицах. Глухая фабричная стена. Как подходит производственная архитектура к тому поведению, которое осуществляется как бы помимо воли. Или и прямо помимо воли по принуждению. Два человека и в живописи и в фотографии существуют на фоне этой стены. Так бы и шел вдоль глухого бесконечного бока корпуса. В живописи они плоше ещё, чем на фото…
В оживлении Большого всплески дождя на крыше будки телефона автомата сини, как огонь на милицейской машине.
Самарканд — лицо земли,
Бухара — мать Ислама,
Если бы в Мешхеде не было бирюзового купола,
Мир походил бы на помойную яму.
(Таджикский стих.)
Бирюзовый купол в бесте Мешхеда покрывает гробницу Имама Ризы, наиболее чтимого шиитского святого, отравленного Халифом Аль-Мамуном в 813 г. по Р.Х.
Рецепты
оборотная сторона кормёжки — отрыжка. Отдает крыжовником (как будто объелся зеленого). Это лучшее; в помоях.
сыроежка полегоньку
Они помои, т. к. лучшее в них это крыжовенная отдача, а следовательно так в широком смысле. А они ли это в значительной степени безразлично.
в красных сапогах до … кошка
усвоенная терминология.
терминология не …
убежище лучше
терминологичнее
тираж и т. п.
цвет помоев. Впервые увиденный прекрасный цвет ребенком
отходящее прекрасное
на меня наибольшее
…илевзиорп еинелтачепв
…машинка между рукописных строчек кверху строчками рассматривается; кверху ногами просматривается
запах миража
возврат к пище
не натюрморт а мёртвая
картонная помойка
внешний вид и качество
качество и вонь
качество и запах /без II4/
без девяти четыре // что-то около двух минут.
э к в и в а л е н т ы
Вы меня за это узнаете?
— не то, не то.
графические значимости
природные явления
красные слова
как правило довольно
время противоположно долгу
в означенной ситуации
танка? м.б. и танка
очарование вещей просматривается
не сойти мне с этого места
эти мудрецы здесь не при чём
о прогулках в связи с помойками, комментарии к себе. Выход. у меня не укладываются строчки в машинописные. Вера. Бог в колосе травы. Бог в вещах.
Из чувства одиночества развивается ощущение колорита.
Время распадается на вчера, сегодня и завтра. Сегодня — подвижно и ограничено поступками, связано скорее с проявлениями, чем с представлением времени — часами. Следующее: «нет для него ни утра, ни вечера».
Позавчерашняя запись продолжает вчерашний поступок, сохраняющий интерес сегодня, но он перейдёт в новое проявление, без записи (должен). Записывание отвлеченней оно не ежедневно, а только становится таковым. Становится дневником в сочетании с беспрерывным рассуждением на тему… И прерывается. Чтобы продолжиться не в соответствии с долгом. В соответствии? Рассуждения около должного и недолжного — благие и злые дхармы. Ждём Сыркина. В свете этого ожидания мельче выглядят текущие встречи. Он должен выйти. Перед ним выходят (фрагмент Хуайнаньцзы и т. д.), и он выйдет. Будут выходить и дальше. А кто-то должен будет сесть (за его книгу), и так и есть. Всё путем. Дигханикая.
сегодняшнему колориту одиночества рад, как хорошей погоде, т. е. ей и рад, но она скрасила одиночество. Даже через какое-то время это утверждение покажется знаменательным. И вызовет зависть? Нет. Я завидую тому что было. Лоскутьям одиночества. И не завидую самому по себе одиночеству. Как все. Завидую забытому — становлению качества. Точнее жду качественного момента. Это выражается в нетерпении. Вот как в нетерпении всё хорошо выглядит. Хотя само по себе оно мучительно. Пища. Сегодня я ем голод. А сегодня как раз нет — рад. Плотины для жажды поставлены также. Я пытаюсь обозначить качество состояния. Для погружения же в него достаточно выйти на улицу или взять книгу. Сравнительно давнее время, то, когда вышеназванное было подтверждено авторитетами. Так вот — это дневники того времени. 66-го года? Примеры, во-первых, брались, берутся, из будущего. Даже из будущих книг. Как это?
Состояния не изменяются, не чередуются, но воспоминанием предшествующего мерится глубина предстоящего. В этом смысле все мы Марки Твены. Сейчас я отказываюсь от чисто иронических записей в дневниках.
Акахито: «Я наметил себе — с завтрашнего дня буду собирать весенние плоды. И вот и вчера и сегодня идёт и идёт снег».
Позавчера наметил, вчера испытал…
«Так проходит вся твоя жизнь. Тратя по полтора года на размышления, тратя по стольку душевных сил и энергии, ты не подвигаешься вперед ни на шаг. И вот нить твоих мыслей невольно обрывается», тобой овладевает нетерпение,«страсть, ты рвёшь и мечешь…».
Над старым городом примитивистское небо
над новым городом «————-» «—»
речное небо (двойное)
над городом вообще небо к дождю
нового города нету. А один дом
упоительное загородное небо с земли,
об этом и собирался сказать… небо любых цветов
я ещё мог поглядеть на небо (в старом городе)
над петроградской …………….
и небо
Давно, т. е. сегодня, не ходил так безрезультатно. Весна, и много хожу, гуляю
Павел Кузнецов. Туркестан. Автолитографии. М. 1927 г.
Музыка загорода — тишина. Я никогда не ухожу от города достаточно далеко, чтобы перестать слышать характерную музыку пригорода, которая превращается в танцы природы под отдалённую музыку города. Мне не надо балета. А вне города, вдали это рождает видимые превращения, т. к. городские стереотипы не накладываются на более природные конструкции. Мне нечего к этому добавить. Это параллель к тому, что выше говорилось об архитектуре. Это того же порядка явление. Не надо кинематографа с его умирающими в гавани чайками. Так возникает ощущение того, что что-то вечное не нуждается в сценарии и в сценической деятельности вообще. Ни в самом городе, ни в искусственном пространстве беззвучном не находится этого. Это выше меня
но в городе облик целого района сливается в представление об одном доме и его бытие в климате, в природе города характеризует город с его историческими поясами (историческими ли, культурными ли, архитектурными ли): искусственными поясами,
как житель больших городов инстинктивно избегаю цветов с их живой потребностью платить за них, базара, разговора; в пользу пустынных улиц, безделья. Но как наследственный музыкант, поглощён постоянно звучанием. Нам, горожанам, ближе деревья, нам нравятся небольшие, которые можно окинуть одним взглядом, дома под деревьями, что так редко в городе. Нам понятнее старый цвет стен, в нашем восприятии он свеж, как запах кустарника, как бы искусственно это ни выглядело. Ко дню Троицы. Прекрасен сад, где кроме деревьев всё сделано руками, где сделан грунт, почва засыпана битым кирпичом, как он ни мал, всё в нём нравится.
Накануне мне приснился сон, что у меня родился ребёнок, но матери у него не было. Я сразу вспомнил сон, когда увидел мальчишку везущего в детской коляске продовольственную сумку. Под вечер на Троицком мосту в лужах сено. Истинно религиозные букеты.
Доверие (к себе)
глава 6
стр 101 «Какое значение придаёт суфизм экстатическому состоянию, видно из следующих стихов Саади:
«Если ты попал в среду учеников любви, то выбирай или самоотречение или возврат к разуму и отдохновению. Не бойся! Если пламя любви обратит тебя в прах, доставив тебе смерть; будь всё же уверен в бессмертии. Замкнутое и нетронутое зерно не прорастает. Необходимо, чтобы земля окутала его и растворила. Откровение истины придёт к тебе от того (пир — духовный наставник), кто освободит тебя от понятия существования. Ты не проникаешь в глубину своей души, прежде чем не потеряешь
стр 102 сознания своего бытия. Один только экстаз откроет тебе эту тайну.
В бреде любви это уже не голос певца, это мерный шаг лошади, который также становится мистическим концертом. При жужжании мухи растерянный суфии хватается руками за голову. Смущённый и восхищённый экстазом он не отличает высоких тонов от низких и собственный вдох смешивает с пением птиц. Несмолкаемый концерт не останавливается ни на минуту, но ухо не всегда способно внимать ему. Когда дервиш опьяняется божественным напитком, то довольно скрипа чигиря, чтоб доставить ему опьянение. Как колесо чигиря, вращается он и утопает в слезах. Преданный покорствующий, он закрывает себе лицо, но раз терпение оставляет его, он рвёт на себе покрывало. Не порицайте помешавшегося от опьянения суфия; он находится на дне пропасти и борется с отчаянием.
Брат, как определю я мистическое пение, если я с трудом узнаю тех, кто создан для того, чтоб его слышать. Когда дервиш возносится на высоту идеала, сам ангел не в силах следовать за ним. У людей же пустых и несерьёзных это пение возбуждает только демона страстей. Дыхание зефира полураскрывает чашечку цветка, но узловатую середину старого дуба может расколоть лишь топор. Свет полон мелодий, он дрожит любовным опьянением, но слепец читает ли в зеркале? Посмотри, как песнь погонщика верблюдов побуждает животное к быстрому и мерному шагу. Если пение способно смягчить существо лишенное разума, то человек, слушающий песнь без волнения, хуже животного».
стр. 116 «Под небесами существует кучка бродяг, говорит поэт, принадлежавший и сам к этому классу: которых можно назвать и ангелами и дикими зверями. Ангелы непрестанно славословят Господа, дикий же зверь бежит от соприкосновения с
стр 117 человеком. Они в одно и то же время сила и бессилие, мудрость и безумие, радость и опьянение. То мирно сидя у себя в углу, они штопают свою хламиду, то в вдохновенных плясках бросают её в пламя. Нет у них забот ни о себе, ни о других и ничто стороннее не вступает в их святилище. Их разум затемнён и понимание смутно, и уши их закрыты для советов, но чайка не гибнет среди волн и саламандра не смущается жаром пламени. Пусты руки у них, но полны сердца (истиной) и проходят они степи в стороне от караванов. Эти словесные созерцатели живут вдали от мирских взоров и под хламидой дервиша не прячут пояса магов.
Подобно раковине, в которой заключается жемчуг, они живут в самих себе, безразличные к бушеванию моря».
К. Казанский. Мистицизм в исламе. Самарканд, 1906.
…И вдруг после всех этих страниц, списанных более или менее уверенными почерками, — неровные, бледные, будто сбивающиеся буковки. Они расставлены порознь, выведены словно разбавленной тушью. Их неровное движение заканчивается подписью, не оставляющей никаких сомнений.
И если сторонитесь вы песка,
В черепе суток в русле ресниц
Эта случайная выписка —
Просьба устами усталых коснуться.
Шаг и за шагом в уме шаг
По руслам покорных событий
Это молитва о первых умерших,
О разбитом в осколки обете!
В. Хлебников
7 янв. 1921
В это время, в январе 1921 года, Хлебников, как известно, работал в бакинском отделе РОСТА, рисовал агитационные плакаты и сочинял стихотворные подтекстовки к ним. Он всего несколько месяцев тому назад вышел из лечебницы и, вероятно, чувствовал себя ещё плохо. Во всяком случае, второе стихотворение, написанное его же рукой как-то накось, почти поперёк альбомной страницы, свидетельствует не только о том, что Хлебников продолжал свои опыты словотворчества, но, думается, и о том, что на душе у него было неспокойно.
С верхарни
Летела бiель
Тiес жарко синiе речи
Лiоты вечерних вiес
За мровью дождя
Закутана вечера мысль, чтоб не прочесть
Незак глубины
Скользит как шалунья устами ущелья
Угрюмады все в белом.
Это стихотворение не подписано и не датировано. Судя по цвету чернил (или туши), скорее всего оно написано в тот же день.
Племянница бакинской поэтессы Н. Г. Мелик-Шахназарова недавно передала в ЦГАЛИ весь её архив.
К. Рудницкий
«Вопросы литературы»,
1974 № 5.
ИЮНЬ
___________________________
п о н е д е л ь н и к
Духов день.
в т о р н и к
Наступает вечер. В моём сознании возникает цепочка огней, наподобие того, как редкие фонари расположены на набережной и на мосту (чем темнее становится, тем ярче они разгораются). Трудно подыскать другого такого красивого улыбающегося Будду.
Запись в обратном порядке. Я хочу сказать, что всё это продолжается одно мгновение; одно мгновение темнеет и одно мгновение они разгораются (становятся) ярче. Порядок записи восстановлен.
На самом деле вечер, конечно, длится. Или набежали облака — в это время, может быть ровнее светлее в этих числах. Сейчас позже чем я думаю, небо ясное. Голубые тучи? Это темно писать, но не хочется включать свет, ведь ещё солнечный косой отсвет виден на водосточной трубе напротив, и на трубе дома еще солнце. Минула Троица, никогда не знаешь, что это будет за четверг. Ещё когда я был молод и рассчитывал здесь пить кофе, я собирался написать всего пять или шесть рассказов. Давно уже я сказал себе, что достаточно будет одного. Это всё приложится к одному рассказу.
Кто сейчас понимает прелесть писания в сумерках, записывания в потёмках? Я понимаю Веру, которая где-то задерживается и не идёт ко мне домой. Всё это во вторник, пятница тут не при чём. Пятница ещё будет ли нет ли.
— Сейчас половина десятого, ровно. Ещё солнце не ушло с крыши. Жду Веру. Ожидание в сумерки, перемежающиеся бессловесными восторгами климатические заметки… Особенная душевная лёгкость, когда время отступает и теряет смысл. Это само по себе — вера или её предчувствия… Время отступает, как неприятель в фильме о войне. Время похоже на пленного неприятеля. Это естьпродолжение… утренней ясности мысли под действием чая. следствие выспанности.
с р е д а ч е т в е р г п я т н и ц а
С.И. Уманец. Очерк развития религиозно-философской мысли в исламе (опыт истории мусульманского сектантства от смерти Мухаммеда до наших дней). СПб 1890 г.
стр. 30 Али оставил двух сыновей — Хасана и Хусейна. Хасан был отравлен Омейядами; Хусейн, покинутый во время борьбы своими сторонниками, которые сами же призвали его стать во главе алидов, был, после отчаянного, героического сопротивления, зверски умерщвлён в Кербеле со всем своим семейством. Это трагическое событие послужило персам темою театрального зрелища……
стр. 39 Судьба восьмого имама, Али-Ризы, весьма замечательна. Халиф Ал-Мамун, либеральный сын либерального отца Харун-ар-Рашида, возымел большую любовь к алидам, приблизил их к трону и даже назначил своим преемником Али-Ризу ……….. Место, где убит Али-Риза, носит название Мешхед, т. е. место мученичества, и доныне служит местом паломничества для мусульман
легче становится после чашки чая, да после восьми. В сумерки благословение. Гармония обилия обрывков фраз и сумерек. Кончается время одного сна и близится время другого. Близится ночное время. Пока ещё многое раздражает; звуки. Городские звуки, как мегафон в городском саду. Звук нуждается в безграничном распространении, тогда он делается музыкальным. В замкнутых пространствах мы лишены музыки загорода, не слышим тишины. Но ночью здесь у нас еще бывало тихо — звеняще тихо. Представьте себе телефон, трезвонящий среди холмов или среди равнины, или на болоте. Многословие пред-ночное, пред-вечное. Действительно что-то затихает. Вещи повторно красивы.
Два ничто — день и ночь. Воспоминания утра и спокойная активность вечера. Без конфликта переходящая в сон. Утренняя свежесть производит целодневное недеяние, вечерняя активность пробуждает способность. День и ночь подчинены игре представлений и состояниям светлым или тягостным, но вечером я оказываюсь над состоянием. Я забыл слово, которое это выражает. Утро — готовность к недеянию, вечер — готовность достижения.
день и ночь — два ничто, утро и вечер — две свободы. Я пишу, конечно о внешних условиях этих способностей и только, но и они для меня, как аромат чая.
На закате появляющаяся (это понятно. С электрическим светом вспыхивающаяся) уверенность, спокойная уверенность в себе (в том, что можно ещё измениться не нарушив покоя). Это не сверхценное состояние, а что-то над состоянием. Прекрасное — это когда чётко вычленен вечер, когда день не сливается с ночью. Я делаю упор на вечер, так как сейчас сильнее чувствую себя вечером. Именно сейчас об утрах мало есть что сказать. Спокойствие иного сорта.
И кроме вышеозначенных вещей, что бы я ни наблюдал, ничто не заставляло меня делать какие-либо записи. Существование всего остального представляется пустым. Бытие предметов окружающего мира помимо милой подкраски пусто, и как бы много их не накопилось, это не производит ничего кроме угнетённости. Только определённое освещение заставляет меня по-иному взглянуть на предмет и привязаться к нему, только в свете этого он приобретает какое-то значение. Чем реже, тем сильнее, чем проще, тем явственней. А взаимосвязанное существование вещей самих по себе ничего не даёт, я повторяю, кроме угнетённости, бреда. Я вне круга этих милостей, как рыба без воды — только одна подсознательная деятельность, бессознательное накопление силы для восприятия родных впечатлений. Итак — мало сил, так как сами по себе переживания всегда на лицо, мало сил, чтобы открыто взглянуть — нет на это сил в любой момент, чтобы воспринять в ярких образах повседневного прелесть окружающего мира. Мы вне пленительности, только когда совпадает ряд условий, мы поддаёмся очарованию окружающего. Главное из них это сила покоя. Я знаю, когда бывает покой.
Я хочу сказать, что эти мелочи, которые надо бы пережить, всегда есть вокруг, а у нас не хватает спокойной силы смотреть на них открытыми глазами и видеть. Неделю, месяц, месяцами нет необходимого спокойствия, годами не отдаёшь себе в этом отчёта.
кукушка кукующая без денег и без дела, даром.
светлой мысли не хватает. Атмосфера такая — не то в пиво добавлена океанская вода, не то в океанскую воду пиво. Это запах «Примы». Даже голова отяжелела. Тут понимаешь, как здесь спокойно ограждает нас запах. Этот запах заключил меня в этих стенах. Я вне целого круга забот. Меньше, чем у меня, их не бывает. Хуайнаньцзы. («Всю жизнь перекатывают несчастное тело из одной ямы в другую, то и дело проваливаясь в зловонные канавы. Ведь жизнь одновременно с человеком выплавляется, как же оказывается, что она так жестоко смеётся над людьми?») Я понял, что зловонные канавы, о которых там говорится, выглядят таковыми, когда в них присутствует человек, в остальном же это канавы как канавы, по-своему красивые. Их целая сеть — представьте, и когда в одной обретается человек, он выбирает именно её, и она становится зловонной и безобразной. Он сообщил эти качества мирной дотоле канаве.
А ведь что-то, однако, можно. Мне удаётся не быть тем, в чём ходишь, но чего это стоит. Становлюсь вещами. Верик в бессмертие. И со всем этим к вечеру. Право на вечерний покой. Право на чувство безграничного покоя. Вечер длить бесконечно, без мотивировки, без вынашивания планов.
Просто то, что запомнил, т. к. это забудется. Запись в обратном порядке. — Ещё был день смерти Хл. т. е. 28 июня …………… Я и его забуду. Напомню.
Вспоминать забытое — писать. Название всему — блюда из ворованных продуктов, помысленное, а не пережитое; иллюзорность, исключительность. Держаться тени.
Обо всем этом можно сказать. Оно само мешает. Тольковсёговорится мерно всенародно. Всёмолчит. Выговариваемое молчится, говоримое молчится, а выговариваемое вымалчивается. Вот что я запомнил и не хочу забыть. День прошёл, но недели не прошло без изменений. Это ещё вперёд заглядывание, но это так.
Привычка днём жить коллективно. Чтобы писать, нужно чувствовать себя одиноким. Итак, даже много дней, проведённых в одиночестве, не дают материала для записи.
Только вечером собираешься с силами. Но вечером, как правило, никуда и не надо. Кажется, что людям тех мест, куда не надо, также никуда не надо. Любой день вечером представляется полным, округлым.
Отсутствуют наблюдения, нет материала, и всё равно к вечеру чувствуешь себя готовым что-то делать, писать. Очень трудно обрабатывать старые наблюдения. Полузабытое забывается совсем. По привычке к вечеру приводишь себя в состояние готовности, но очень быстро приходится разоблачаться. Много препятствий, много шума. Вечером готов начать жить. В сумерки проще открыть душу, лежишь, не спишь, поток мыслей полней, редко это готовые фразы, которые остаётся только записать, чаще это нерасчленённый поток мыслей и эмоций.
Вечерний поток, составленный из мгновений покоя.
Никак не обойтись без того, чтобы описать мою теперешнюю жизнь, почти лишённую впечатлений. Сейчас я просто отвыкаю пользоваться исключительно готовыми фразами. Лето.
Весной все трудятся. Летом этого нет. Дни без впечатлений, вечера без записей.
Как проходят люди, и остаются окна и двери, так будут книги, и не останется людей.
Без двадцати три. Ночи.
А толпа какая? Не обезумевшая? Толпа говорит сама с собой, ни к кому не обращаясь.
Только выглянув на улицу. Откуда в чае такая сила? Успокаивающая.
Дом отстроен для вечера. Днём мы здесь не живём. Все готов к вечеру.
Изъяны не заметны.
Сколько раз забывал я о чае, столько раз он меня успокаивал бесцеремонно. Цена всякого кайфа, как бы он ни заставлял меня нервничать. Ещё час. Это и весь аппетит. Магическая сила. Употреблять ли его «на дорожку» или «по приезде». Работать ли, отдыхать ли.
Эмблема чая — опадающие жёлто-зелёные белесые листья тополя, большие, как лопухи, круглые, как яблоки, которые небо низводят на панель. Ровное действие.
Но не слишком большая толпа. Не когда тебя сжимают со всех сторон, и люди разговаривают между собой одновременно в нескольких местах. Ощущение отрадного безумия толпы исчезает, остаётся только запеть про себя «но не тем холодным сном могилы»…
Искусственный возбудитель вроде чая тут всё. Для чувства нещемящего одиночества среди людей. Уверенного и успокоенного. Второй раз взялся под свежим впечатлением испытанного записывать — передавать оттенки ощущения. Удачно. Сколько же вещей разом пропадает из вида. Всё случайное, слишком моментальное. Это — как сытость без вкусовых нюансов. Итак, разрежённая толпа, пережидающая дождь, идеальна для моего самочувствия. Это вчера. А давка в жаре, в автобусе, на голодный желудок, в сознании лишь несделанных дел, тягостна, как обыкновенная ломка. Но после неё закупоренность даже в полусвоих четырёх стенах, сама по себе сомнительная в смысле покоя, возможностей покоя, внутреннего душевного покоя, при минимальном количестве горячей пищи, вызывает подъём духа, чему вот свидетельство — эти строки. Прогнозист удивительно ленивый.
Мать вдруг вспомнила, что так же, как сейчас с ногой, она мучилась некогда с пальцем на руке — костоед. Когда я был маленький. Вот причина мгновенная для вечернего одушевления. Подумать только, что уже тридцать лет назад я был. Сознание вспыхнуло моментально, а воодушевление держится долго, не проходит целый вечер. Вот почему и как я живу. Эти тридцать лет, а не только сегодня, дела чего я держу в уме. Это было: во время войны, т. е. бесконечно далеко от сегодняшнего не могу и не хочется, и не в состоянии. Это было никак не связано с сегодняшними и вчерашними симпатиями и антипатиями. Это не имеет и не имело никакого отношения к утреннему самочувствию. Но это было. Было на другом конце жизни этой. И ей кажется, что есть что-то общее в том, как это было тогда и есть сейчас. Вот причина покоя.
игра в не дать спросить действительно ли я живу здесь.
Две новые письменные принадлежности: письменная принадлежность сердце и письменная принадлежность сваренный вкрутую чёрный чай.
Живя в углах за кинотеатром «Прибой», никак не скажешь, что мы здесь за каким-то углом. Проходы между домами открыты во все стороны. Где-то за домами справа угадывается стадион — этим район напоминает район Нарвских ворот. Угол образуется здесь каждым домом в отдельности. Люди, которым разговор заменяет писание…..
Книга Марко Поло
Оставим эту старину: расскажем о другой, Мулект (Мульхид), где горный старец обитает.
Глава 41.
Здесь описывается горный старец и его асасины.
В стране Мулект в старину жил горный старец. Мулект (Мульхид) значит (жилище) арамов. Всё, что Марко рассказывал, то и вам передам; а слышал он об этом от многих людей. старец по-ихнему назывался Ала-один. Развёл он большой, отличный сад в долине, между двух гор; такого и не видано было. Были там самые лучшие в свете плоды. Настроил он там самых лучших домов, самых прекрасных дворцов, таких и не видано было прежде; они были золочёные и самыми лучшими в свете вещами раскрашены. Провёл он там каналы; в одних было вино, в других молоко, в третьих мёд, а в иных вода. Самые красивые в свете жёны и девы были тут; умели они играть на всех инструментах, петь и плясать лучше других жён.
Сад этот, толковал старец своим людям, — есть рай. Развёл он его таким точно, как Мухаммед описывал сарацинам рай: кто в рай попадёт, у того будет столько красивых жён, сколько пожелает и найдёт он там реки вина и молока, мёду и воды. Поэтому-то старец развёл сад точно так, как Мухаммед описывал рай сарацинам; и тамошние сарацины верили, что этот сад — рай. Входил в него только тот, кто пожелал сделаться асасином. При входе в сад стояла неприступная крепость; никто в свете не мог овладеть ею; а другого входа туда не было.
Содержал старец при своём дворе всех тамошних юношей от двенадцати до двадцати лет. были они как бы стражею и знали понаслышке, что Мухаммед, их пророк, описывал рай точно так, как я вам рассказывал. И что ещё вам сказать? Приказывал старец вводить в этот рай юношей, смотря по своему желанию, по четыре, по десяти, по двадцати, и вот как: сперва их напоят, сонными брали и вводили в сад; там их будили.
Глава 42.
Как горный старец воспитывает и делает послушными своих асасинов.
Проснется юноша, и как увидит всё то, что я вам описывал, по истине уверует, что находится в раю, а жёны и девы во всякий день с ним: играют, поют, забавляют его, всякое его желание исполняют; всё что захочет, у него есть; и не вышел бы оттуда по своей воле. Двор свой горный старец держит отлично, богато, живёт прекрасно; простых горцев уверяет, что он пророк; и они этому, по истине, верят.
Захочет старец послать куда-либо кого из своих убить кого-нибудь, приказывает он напоить столько юношей, сколько пожелает, когда же они заснут, приказывает перенести их в свой дворец. Проснутся юноши во дворце, изумляются, но не радуются, оттого что из рая по своей воле они никогда не вышли бы. идут они к старцу и, почитая его за пророка, смиренно ему кланяются; а старец их спрашивает, откуда они пришли. Из рая, отвечают юноши и описывают всё, что там, словно как в раю, о котором их предкам говорил Мухаммед; а те, кто не был там, слышат всё это, и им в рай хочется; готовы они и на смерть, лишь бы только попасть в рай; не дождутся дня, чтобы идти туда. захочет старец убить кого-либо из важных, прикажет испытать и выбрать самых лучших из своих асасинов; посылает он многих из них в недалёкие с приказом убивать людей; они идут и приказ его исполняют; кто останется цел, тот возвращается ко двору; случается, что после смертоубийства они попадаются в плен и сами убиваются.
Глава 43.
Как асасины научаются злодействовать.
Вернутся к своему повелителю те, что спаслись, и рассказывают в точности, как дело сделали; а старец устраивает пир да веселье великое; смельчаков он хорошо знает; за каждым из посланных он отряжает особых людей, и они ему доносят, кто смел и ловок в душегубстве. Захочет старец убить кого-либо из важных или вообще кого-нибудь, выберет он из своих асасинов и, куда пожелает, туда и шлёт его. А ему говорят, что хочет послать его в рай и шёл бы он поэтому туда-то и убил бы таких-то, а как сам будет убит, то тотчас же попадает в рай. Кому старец так прикажет, охотно делает всё что мог; шёл и исполнял всё, что старец ему приказывал. Кого горный старец порешил убить, тому не спастись. Скажу вам по правде, много царей и баронов из страха платили старцу дань и были с ним в дружбе.
Рассказал вам о делах горного старца и его асасинов, а теперь опишу, как и кем он был уничтожен.
Но вот что я позабыл и теперь доскажу: у старца таких, что повиновались ему и по его обычаю жили, было во всей стране, от Дамаска в одну сторону, до Курдистана в другую.
Довольно об этом, расскажем об его гибели.
Это было в 1262 году. Алау Хулагу, царь восточных татар, узнал обо всех злых делах, что творил старец, и решил уничтожить его. Набрал он из своих князей и послал их с большой ратью к той крепости; три года осаждали они её и не могли взять; будь там продовольствие, никогда бы не взять её, но через три года нечего было там есть. Так-то был взят и убит старец Ала-один вместе со всеми своими; с тех пор и поныне нет более ни старца, ни асасинов. Кончилось и владычество старца, и злые дела, что творил он в старину.
Теперь оставим это и пойдём далее.
<1974>
* * *
Опубликовано в: Русская проза. Выпуск Б. 2012. С. 35—58.