«Еще на пасху…»

Еще на Пасху выпили. Было три бутылки «Прибрежного» и бутылка коньяка. Пили допоздна, а теперь, два дня спустя, в доме все еще пахнет куличами. Весенние праздники подходят, но будет немножко вина, ну да тут вот что придумали. Выкрутимся по-своему. Ничего, что вина мало, а три дня гулять. Уже не будет демонстрации возле дома на Ленина, и что-нибудь придумаем. Мама должна уже будет получить страховку. Может, не так плохо отметим день рождения отца. Этот день не забывается, тем более что он приходится на майские. Только редакция последних известий выходная на пасхальных каникулах, остальные люди принимаются за работу, отдохнув день-два. Без новостей. Слыхать, в Боливии начался антиправительственный мятеж, но опять начался где-то на окраине в джунглях, так что, пока он распространится на тысячу пятьсот километров, произойдет уже и контрвыступление. Англия порвала дипломатические отношения с Ливией ввиду недавних событий, и теперь послы готовятся покинуть обе страны. В Ливии около восьми тысяч англичан и семьсот канадцев. Они получили предупреждение. О других новостях пытаюсь из «Известий». В Сербии при взрыве метана погибли двадцать восемь шахтеров. Новости, о которых никто больше не сообщает. С новостями плохо. Пропускаю «Время». Теперь я стал выше этого. И утром спокойно ловлю самый хвостик передачи. Для меня тайна, что где делается в мире, все время, пока мы живем у мамы, но я приучился подстраиваться и к тому ритму жизни. Кое-как обхожусь. В конце концов, обо всем том, о чем надо мне, говорится. Чуть позже, чуть раньше. Ну а без сенсаций приходится отдохнуть. Для кого-то тут наступает весна, а для кого-то лето. Ну а летом и полагается отдыхать. Какие бы официальные каналы связи мы ни использовали, не проходит чувство одиночества. Конечно, о чем-то мне приходилось узнавать и там. Да и прямо из «Ленинградской правды». Например, о Н. А. Козыреве только она и писала. И большие встряски не проходят незамеченными, важно, чтобы на май еще было зелье. Понемногу и побродить там вокруг дома можно, зайти на Щорса, выйти до «Промки». К Герте Михайловне нужно будет сходить обязательно. Надеюсь, что Кира мне составит компанию. Обезумев, стремлюсь вызнать события вперед, расположить их по полочкам, так, чтобы оставалось только, проснувшись, угадывать, где что случилось. Заглянул в «Грамматику идиостиля». Вот и знаю, что летом мне предстоит ее штудировать, а в Кандалакшу я, наверное, не соберусь. Вчера пошел купил бутылку «Колоса». Захмелел, и все встало на свои места. Но нужно ведь много и чая на лето, нужны какие-то запасы. Пиво помогает только после серьезной выпивки, а ее-то как раз и не предвидится.

Двадцать пятого передают о землетрясении в Сан-Хосе, возле Сан-Франциско, шесть и две десятых балла по шкале Рихтера. Имеются разрушения и причинены убытки, но человеческих жертв, кажется, нет. Сегодня в «Известиях» две заметки на тему о землетрясениях и большая статья об оползне на железной дороге на Кавказе. В одной заметке говорится о землетрясениях на Курилах, а в другой о том, что из-за обвала почвы в Узбекистане был найден клад «черных дерхемов». Сегодня же показывают киносюжет, посвященный землетрясению у Сан-Хосе. Пожары, возникающие из-за разрушения газопроводов, говорят, есть раненые и разрушения различные. Значит, это было еще вчера. Я проспал весь вечер, и мне ничего не снилось. Как когда нечего сказать и сделать, открываю словарь шаманистических и дошаманистических терминов и читаю там, где открылось. На самом значительном месте, где перечисляются стадии посвящений (девяти) в шаманы и в кузнецы-дарханы. О том, что на одном роге скалы Буха-койона стоит кумирня, а на другом православная часовня, а у скалы шаманисты справляют свои обряды. По телевизору показывали телеутский бубен и шаманский обряд возлияния духом. Это уже второй раз на экране Горная Шория и человек, предсказывающий не только погоду, но и тайфуны, засухи, благоприятные года (один семьдесят шестой!), всякие аномалии климатические. Своя астрономическая обсерватория, своя теория. Писаницы. Книги «Корабли в страну…..?» Интересные истории литераторов, связанных с Кемеровской областью. Но хочется прочесть в этой бурятской энциклопедии что-нибудь о цветении трав и о жарких днях каждый год весной, что-нибудь о хозяйственной деятельности шаманистов. Кажется только, что они имели дело с нетронутой природой. Периоды подчинения природы человеку пролетели на протяжении тысячелетий над страной. О природе зналось уже все тюрками, гуннами и монголами. Ну как не прекрасна эта книга: стр. 94, «hорьмоhоо хараа (досл. «ресницу увидел») – зрительная галлюцинация. Образное народное выражение h.х. свидетельствует о том, что часть древних бурят вполне здраво рассматривали галлюцинации, как кажимость, имеющую под собой объективное основание».

«Ухэр Манхай – название двуглавой горы в долине р. Куды… На гору У. М. было перенесено место племенного жертвоприношения булагатов своему родоначальнику Буха-нойону». Видите, логика сильнее при прочтении таковом книги, отдельных всплесков упоминания цветущих лугов, которые упорно не попадаются сегодня. «Если долина не цветет, она чахнет…» – примерно так. Шаманских принадлежностей вообще зря не показывают.

Ночью на Пасху было на Тосканском побережье землетрясение. За полтора часа двадцать три толчка, которые силой шесть баллов по шкале Меркалли. Началась паника, сто пятьдесят тысяч человек покинули свои дома и провели ночь на улице. Пизанская башня устояла. Жертв нет.

Хочется ничего не слыхать, а приходится слушать шум ветра, который сегодня расшумелся как никогда, холодильник да по временам включаемый пылесос, где-то неподалеку. Температура сразу упала, и утром шел снежок, едва уловимый. Минус один, да при ветре около двадцати метров в секунду покажется и холодно. Второй раз не стоит простужаться в холодном углу у окна. Вот и не застревай в нем дважды. День, когда остаешься один дома, – праздный день. Ветер беспрерывно треплет какое-то железо, да, но откуда же здесь оно? Крыши каменные, а звучит оно так, как будто обдирают старую крышу. Более неподходящей погоды нельзя и выбрать, одно с другим связано. Бутылку из-под водки вижу у мусоропровода между бачками с кормом. Кто-то позволяет себе пить, а бутылки выставлять на нашу площадку. То шампанское французское, то водка белая, дорогая. Дорогие напитки и пьются как следует, дешевую бормотуху пьешь – не успеваешь сдавать бутылки. Они скапливаются в одном из шкафов, до того, что начинают там не помещаться и лезть со всех сторон. Почему-то только после праздников Вера решила сдать посуду. В сухой день знать, что другой с утра пьян и пьет, тяжело, как ни говори, но от этого есть другое средство. О тосканском землетрясении узнаю только в пятницу. Как точно, в самую Пасху где-то и должно происходить землетрясение, но ничего об этом не знать столько времени! За неделю я и разматываю событий на неделю. А процесс писания непрерывный, бог его знает с какого года. Конечно, здесь сравнительно очень тепло, рядом с теми местами, где я побывал. Приближаются белые ночи. Девятый час, а солнце еще так высоко стоит над домами. Даже к нам краешком заглядывает. Конечно, еще ночи темные, но небо подолгу освещено закатом, и облака несутся на фоне двухцветного неба. Мне попалась тут группа тополей с вороньими гнездами. Деревья выросли большие и в той части своей, которая возвышается над ж./д. насыпью, они причудливо изогнуты и завернуты и вывернуты снова. Сучжоуское небо (это когда наряду с синим в цвете неба присутствует золотистый тон), ясный день, разъезд транспортный у ж./д. и эта природная группа деревьев чуть в стороне у ремонтного завода. В них, в этих деревьях, есть что-то природно-возвышенное, какое-то неземное спокойствие. Смотрю, как распускаются первые листочки, а в очередь за пивом не встаю. При пронзительном ветре это уж очень неприятно. Сразу стало видно, что питье пива серьезное мужское занятие. Люди стоят теплей одетые, стоят насмерть. А очередь еще и загибается хвостом к голове. Это в будень. Я предпочитаю тогда уже пить ходить на Бухарестскую, к двум ларькам. Там народу всегда поменьше, кроме праздников, там быстро.

Двадцать девятого снова сообщение из Италии. Я плохо расслышал, что-то в ста с чем-то километрах к северу от Рима, где-то в Перудже, пять баллов по шкале Рихтера. Имеются раненые. Это расслышал я на Петроградской по радио. Радио успевает в тот же день передавать такие сообщения. Оба раза ночевали на Петроградской с пятницы, накануне праздников. Так было в Пасху, так и на Первое мая. Там трудно с информацией, газет не получаем. А в «Известиях» это сообщение появляется только третьего мая. Уже подсчитано число получивших ранения – сто человек, и три тысячи остались без крова. Я »Известия» замечаю накануне. Пишут об убийстве министра юстиции Колумбии и о гибели на испытаниях генерал-лейтенанта Роберта Бонда. Этот номер как-то вырывается из ряда. Выпиваем литр венгерского вермута, мне достался в магазине второго. А так праздники провели дома, от мамы вернулись еще тридцатого. Конечно, хорошо, когда всего вдоволь. Я спокойно сплю, и среднеазиатские сны не мучат больше. Я больше пью наяву, чем во сне, в связи с праздниками. Но где-то тут мы переезжаем к маме. Май у нее проживем точно. Как об этом говорится: «О, строитель дома, ты видишь, ты уже не построишь больше дома. Все твои стропила разрушены, конек на крыше уничтожен. Разум на пути развеществления достиг уничтожения желаний».

Надо знать совсем мало русских слов, чтобы думать так. Огромное большинство информаций поступает из удаленных мест, но и в ней мы стремимся отыскать хоть то, что уже было прочувствовано на русском языке. И получается, что некоторые сведения, как, например, об колумбийских делах, имеющих общечеловеческую значимость, нельзя замолчать. И об них пишут поздно. Или, кто бы мог подумать, что гвинейские новости нам сейчас ближе центральноамериканских. Что-то, через что всем приходилось переходить, заставляет почувствовать вдруг, что то или иное событие будет иметь последствия. Но понять ведь это можно только из языка, на котором это говорится, из русского языка. Сейчас нет рубрик «Положение в Польше», «Положение в Афганистане», «Положение в Кампучии». Сейчас говорят изо дня в день о Ливане и Центральной Америке, иногда об Анголе и прифронтовых государствах. Но отдельные сведения из этих мест доходят. Даже про болид над Томском писали. А теперешнее свое состояние можно охарактеризовать одной строчкой: «Сбылись мечты идиота». И дальше уже нечего видеть такого футурологического. Здесь во всем замечается потуга, как на какой-то идеализм в подходе к решению общезначимых проблем. А будь эти рубрики постоянные, сложились бы уже свои литературы: литературы положения там-то и там-то. Без иллюстративности еще себе и литературы помыслить нельзя. И просто потому, что народные волнения очень просто просчитываются за такие же стихийные бедствия.

Сегодня тринадцатое мая, вечером Вера уплывает на Валаам. Меня с собой не берет – профсоюзная путевка. К тому же у меня раздуло щеку и выпал один зуб. Позавчера было опять сильное восьмибалльное землетрясение в Италии. Один человек погиб, говорят, есть раненые. За последние дни это уже второе. Я слышу об этом по телевизору. Не говорят, что за город показывают. А так смотрю сны, как фильмы на фестивале. Просыпаюсь под впечатлением одного сна, курю, засыпаю и смотрю следующий. Чего только не перевидал за эти дни и ночи. Точное впечатление, как от фестивальных просмотров. Сдали бутылок на двадцать три рубля, кое-какие дела двигаем, или они сами двигаются. Мама с Верой в двадцатых числах едут в Москву, я остаюсь один. Пью венгерский вермут вперемешку с нашими винами. На Петроградской все в порядке. В прошлый понедельник зашел в книжный магазин, продается роман Лазаря Карелина «Землетрясение». Я его не купил, хотя рубль и был. Но нужно было еще выкупать Элле книгу по шаманизму в «Академии». Я заглянул в роман, там какая-то любовная история, вот я и не стал брать ее. В »Академии» поступления новые интересные, видел в руках у продавщицы, а на прилавке ничего особенного нет. Окладников, правда, но очень неолитический, и Меньшиков – описание коллекции им фондов Козлова, Хара-Хото. Но только описание, не так уж интересно. Может, теперь придут открытки на новые книги, а то я не успел толком их разглядеть. Девушка брала их по одной из стопки и переписывала названия на карточки. Мелькнуло что-то очень привлекательное, подробнее не успел рассмотреть. Знакомых в магазине у меня нет, попросить рассмотреть не мог. Вот так и провел день в привычных занятиях, да, видно, продуло где-то или холодным пивом опился. Держусь только вином, голова горячая, все остальное только спится. Но уже и снятся прогнозы на завтра, снятся разговоры о землетрясениях, а такие сны редко в руку бывают. Об Италии я думал меньше всего, но говорят, что около восьми тысяч человек осталось без крова. А показывают людей на носилках, а дома стоят, как стояли. Интересный сюжет, только одна женщина в состоянии аффекта производит тяжелое впечатление. В старинном городе и незаметны разрушения, но ведь это очень сильное – восемь баллов по шкале Меркалли.

Заходил с утра в магазин, продавали Карамзина два тома. Но пять восемьдесят за оба, разбирали очень быстро, но, наверное, можно было успеть. Мне не до «Писем русского путешественника». Вечером рассказал Кириллу, и он вспомнил, как продал чуть ли не первое издание за пятнадцать. Не к чему, но хотелось бы иметь. Неужели правда, что сейчас продают Никитину, которая у меня есть, и переиздают Козлова «Мертвый город Хара-Хото»? Никитина у меня случайно есть. Карамзина даже хочется купить. Беру своего Беккета у Миши. И утешился. В этот день шла передача про Газли. Перед ней показывали колумбийскую кокаиновую лабораторию, которая вырабатывала пятьсот килограммов коки в день. Крупный успех борцов с наркоманией. А фильм про Газли не очень интересный, я успел посмотреть первую половину. Боимся комаров, сидим без света. Вера пришла в семь утра с парохода. Привезла фотографию всех скитов валаамских и маленькую лапку хвойного дерева, очень сильно пахнущую, так полно напоминающую о ладожских лесах. Она довольна поездкой, к тому же ей еще на день хватает напасенных бутербродов и орешков. Чаю не достать, придется мне покупать то, что тут продается. Светит день без алкоголя. Я пил, как приехал сюда, беспрерывно, и последнюю бутылку «Мадеры» выпил еще сегодня. Живу на Петроградской и провожу время иначе немного, точнее, с улицами нахожусь в несколько других отношениях, но к дому я так привык, что и не замечаю отличия большого. Конечно бы, я мог быть так и на Будапештской. День кончается, пора спать ложиться.

Выпил сегодня. Позвонил, поговорил по телефону. Вчера была лекция о Мандельштаме у Веры. Сегодня она дома не ночует. Делаю запись. Кира рассказывает, что видел в метро, как продавался «Дневник писателя». Не было денег. Один том, но это симптоматично. Мы потеряли последнюю связь со взрастившим нас Музеем этнографии. Ирины Константиновны нет, и квартира по-летнему пуста. Все время, пока смотрят телевизор, я провожу на кухне, но успеваю и сам что-то урвать из программы «Время». Ким Ир Сен приехал в Советский Союз, такого уже сто лет не было. Проспал весь день, засыпал два раза. Теперь коротаю время на кухне. Я еще имею немного дела с выбрасываемыми вещами. Вынес на помойку три чайника, что-нибудь отбито, так жалко. Не отстоять фарфоровых чайников. Ну а остальное всякая дрянь, банки из-под моющих средств, мешки, склянки. Из одной сделали подсвечник. Теперь свечи не в ходу. Листья на деревьях распустились на этой неделе. Я ничего больше не наблюдал. Сейчас держится туман, и вышки телецентра не видать совсем. Красные листья и целая поляна лиственниц. На Петроградской скверики на редкость, так, на Щорса что ни шаг, то сквер, и деревья распускающиеся очень картинны. Утром без сутолоки пью пиво у ларьков, потом дохожу до Кировского и случайно покупаю четыре пачки трехсотого. Это как луч солнца. А дни были ясные. Этого нам хватает с тем, что Вере выдали в заказ в виде приложения. А тут в один день достаем до полумешка чаев: пять «Цейлонов», есть и высший сорт индюшки, ну, это для визита, а остальное – тридцать шестой и четырехсотый. Попалась еще пачка «Азербайджана» с фотографией танцующей девушки с бубном. Меня снабдили на все время. Это репетиция того, что они должны будут делать в Москве. Вера еще собирается на Будапештскую за чемоданчиком (тоже для чая) и другими надобностями. Мясорубка, кардиовалон и мешок с красной «Авророй» с чаем. А на другой руке чашка с блюдцем, «Беломор» и что-то завернутое в бумагу. В сегодняшнем натюрморте не хватает аскетизма. Я окружен разнообразными емкостями для чая, даже одна банка из-под кофе затесалась сюда. Выбрасывать по три чайника, которые могли бы составить целую полку для натюрморта, – конечно, какой же аскезы ждать. Кипяток кипит на плите. Чай у нас в доме готов очень рано, а пьется не раньше полдесятого – десяти. Первую чашку сегодня себе завариваю после этого маленького вынужденного перерыва. В прихожей так мягко пахнет тридцать шестым. «Дегустация чая скорее искусство», – сказал человек, который умел различать сорта с трехсот цейлонских плантаций. Его мнение ценно. Первую чашку завариваю себе утром в воскресенье. Как будто что-то новое. Курю. Я курю «Газли». Надо было сказать ребятам, чтобы сейчас смотрели телевизор во все глаза. Вяло им понравился этот фильм. А вот «что может коллектив» – так это собрать вмиг чая десять пачек, на все время, что я остаюсь один. Кира приглашает в Ферапонтов монастырь, говорит, что продаст двух Гершензонов. Это летом. Сейчас еще он работает. Вчера заходили к Герте Михайловне, потом он поехал до-ставать какой-то китайский роман. Я ловлю себя на том, что не обо всем успеваем поговорить. Мейлах сел на семь и четыре ссылки после. У него изъяли четыреста названий.

22. «Пекин. Как сообщает агентство Синьхуа, вчера в 23 часа 37 минут по местному времени в провинции Цзянсу (юго-восточный Китай) произошло землетрясение силой 6,2 балла по шкале Рихтера. Сильные подземные толчки ощущались в ряде уездов провинции». Еще в одной заметке упоминалось землетрясение 77 года, когда четырехбалльный толчок под Одессой вызвал появление многих ключей под лиманом, в результате чего лиман опреснел.

Из капли этого цвета возникает эта картина.

Из капли этого смысла – осмысление в этом смысле.

А в это любое время актуальность течет, как большая река

И влечет, как большая река.

Она велика обилием заключенных смыслов.

Точно никто не знает, как именно глубока…

Скоро пять, скоро шесть, скоро семь.

Я встаю в три часа на молитву.

Провожу в тишине ночь без сна.

Пишут, что сильных землетрясений происходит каждый год в среднем восемнадцать, а последнее восьмибалльное произошло где-то на острове в Тихом океане. Но здесь не учитывают Газли. И потом, с восьмидесятого года всех не упомнить. Кажется, эта заметка «Ленинградской правды» не очень точна. И вдруг, когда, кажется, начинаешь забывать, как правильно пишутся те или иные слова, начинаешь писать, и оказывается, что этих слов, употребительных в тексте об землетрясениях, чуть ли не на повесть. По объему произвольные их перестановки, только постепенно, ночь за ночью, приходящие в голову, и создают этот текст, не то об теперешней моей жизни, не то о попытках предсказания ближайшего будущего. Очень далеко заглядывать вперед больше не удается, но в пределах месяца текущего, кажется, еще можно что-то почувствовать. Я не представляю, конечно, истинного вида неба над Су-чжоу, но так написалось, и вот Цзяньсу. Так еще можно, пожалуй, о чем-то поговорить, это еще не толчение в ступе воды.

Жил, пил чай и растил коноплю на окошке.

В зрелом возрасте не любил выходить из дома.

Далеко не Моди и не древний китаец Мо Ди.

Поднимал идентификации, считал это обычной работой.

…А бессмертных сколько, ах,

сколько конопли…

Вдруг коснулся страх души нетленной,

дрожь в душе земной,

дикий вихрь испуга,

долгий стон немой.

И – все то же: валик и циновка…

Оборвался сон,

распростился с тем туманом,

той зари лишен.

На Троицу так похолодало, что я просто не мог выходить на улицу. Да и дом выстудился так, что только под одеялом мы и спасались. Северо-восточный ветер, дверь открывает каждый порыв ветра. А в Троицу ветер стих, и с утра даже птица какая-то пробовала петь. Холодно. Девять – одиннадцать градусов. Месяц или больше, больше, продержалась ясная солнечная погода, была зафиксирована даже рекордно высокая температура, за тридцать. Дождя и сейчас нет, вообще, все это время не было дождей, но набежали облака и скрывают солнце. Вот причина того, почему днем температура не поднимается выше. Но хоть сидеть дома уже можно, не застываешь напрочь. А Кира сегодня собирался на кладбище. Завтра буду у него, так договорились. После субботней экскурсии у него выходной. Позавчера он заезжал к нам, время провели хорошо, но не могли совсем оторваться от телевизора – «Профессия – следователь».

Дома есть мясо, хлеб, немного белого венгерского вермута. Кашу ничего не стоит сварить. Масло есть, все это я покупал. Вот и выходит, что самую лютую стужу – а ветер принес какой-то чуть не таймырский холод – мы просиживаем дома. Сегодня Троица. Вера лечит простуду разными домашними способами, я собираюсь с мыслями, даже поднимаюсь ночью, стараясь представить себе, что происходит. Холод не дает мыслям особенно вольно разбегаться. Вторая программа только тут повторяет фильм о Газли, и я наконец досматриваю его до конца. Секретарь партии говорит, что рассмотрел генеральный план строительства города. Но о Бухаре, например, говорят, что пострадали отреставрированные части построек, и вообще, некоторая неопределенность в высказываниях чувствуется. Например, пятьдесят жителей Уйгурсая просят поставить им одноэтажные деревянные дома вместо двухэтажных коттеджей, а по плану строят каменные дома. Но дело не в этом. Немного показывают Бухару и Ташкент побольше. Газли. Фильм действительно не очень впечатляющий, сплошные интервью.

Сегодня по ленинградской программе должен быть фильм из цикла «Шедевры Эрмитажа», по времени совпадает с «Клубом путешественников». Что-нибудь посмотрю, что будет интересное. Надеюсь в это время не спать. Снится школа и сумасшедший дом, занявшие в моей жизни наибольшее количество времени, но сны не очень интересные, хотя реально вполне подтверждаемые моими наблюдениями. Кроме того, что во взрослом состоянии я не пытался уже со школьниками никаких дел иметь. Снится Ярослав Владимирович, спокойно, по-деловому. Думаю, что принудительное проветривание города, обновляющее атмосферу и заодно остужающее нас с нашими горячими мыслями, так действует. Холодно и сейчас. Поеду к Кире, поддену шерстяную кофту под костюм, если в Духов день тепло не восстановится. Авось будет довольно, чтобы не простыть.

В пятницу Вере в наборе достались восемь пачек индийского, пришлось постоять, и теперь она греет в духовке мешочек с крупой и держит его на переносице. Из Москвы, я об этом не упоминал, привезли довольно много чая. «Беломора» тоже хватает. Можно сказать, что все у нас есть. После колхоза она без сил и не в состоянии пойти на черный рынок, а специально заняла денег. Я сейчас читаю «Китайскую пейзажную лирику» оттуда же. Продавалась за четыре рубля, Кира привез посмотреть. Так-то это очень хороший сборник по идее и издан московским университетом, но вот читаю и не знаю, хотел ли бы я его иметь. Об китайских поэтических пейзажах я писал, и отношение к ним у меня особое. Наверное, поэтому нет границ предъявляемым требованиям, как будто в книге чего-то не хватает. А так комментарии даже проиллюстрированы, и стихов так много – целый том. Но нет почему-то Ван Вэя, например, а переводы классиков, Ли Бо и Ду Фу, отличает какая-то нарочитая усложненность за счет того, что переводчик очень недалек от подстрочника. Стихи других поэтов проще и кажутся более искусно сделанными.

В «Клубе путешественников» показывают последствия землетрясения восьмидесятого года на Азорских островах. Довольно много говорится об этом и предшествующих землетрясениях и о вулканах там. Надо еще раз посмотреть, а то я переключил программу и стал смотреть передачу «Шедевры Эрмитажа» о Хорезме и Согдиане – она не повторяется. Тоже интересная, но в ней само слово «землетрясение» не произносится и все разрушения относятся за счет войн. Одновременно подслушал немного о празднике Пятидесятницы, получилось чрезвычайно насыщенное информацией время в воскресенье. Фронт холодного воздуха отступил на восток в Предуралье, а на севере снова началась зима, говорят. Очень сильные ветры, до сорока метров в секунду были в эти дни в Горьковской и Ивановской и других областях, образовывались смерчи, а теперь все это сместилось в Коми и Архангельскую области. У нас будет немного потеплее, во всяком случае, сегодня, когда я встал в пять, птицы поют и солнце проглядывает среди облаков, ветер слабый. Но ночью по области обещали вплоть до заморозков, и у нас сейчас только семь градусов.

Передают, что правительство выражает соболезнования семьям погибших. Этот ураган являлся настоящим стихийным бедствием. Показывают большие разрушения или вырванное огромное дерево, вывороченное с корнем, битые витрины, снесенные крыши. На людей совершенно неожиданно налетел этот ураганный ветер, разрушил водонапорную башню. Умер Энрико Берлингуэр.

Сегодня только три градуса утром, а на севере наступила зима, говорили. Ураган – это землетрясение у нас, по силе бывает и больше. По карте это там, где Палех. Вот и продолжение заметок о циклоне в Хайфоне. Второй ураган опять с жертвами там, назван пострадавший уезд. Нас предупреждают о возникновении и продвижении циклонов, но ничего с этим поделать нельзя. Троица для многих обернулась бедой. Завтра меня здесь уже не будет, поеду на Петроградскую. Послезавтра у мамы день рождения, и надо быть у нее дома. Все горести остаются в Купчине. Чаи наши индийские покидать. Но и там есть хороший чай. А ты выходил покупал литр вермута, да не раз. И вот в холодные дни он спасал. Не от этого уже и не помрешь.

Тянется десятый час, час, который не принял в расчет, не заметил, что он должен наступить. Справили мамин день рождения, все такие подарки хорошие, хорошо говорящие об этом человеке. Собрались мои друзья, а с маминой стороны была ее сестра, моя тетя. Посидели недолго, пошли провожать Герту Михайловну и разъехались по домам. Мы все вместе уехали на такси, сперва на Будапештскую, а потом дальше, в Веселый поселок. Жду сегодня Кирилла, но в такой ранний час, когда еще нельзя и по телефону позвонить, делать нечего. Пролистал газету, пишут, что на паводок в Читинской области отправлен специальный корреспондент и что надо ждать его репортажей. Элка пришла и вывалила на диван целый ворох кип, сказки йоруба и «киническую прозу», «поэзию Востока» в переводах Седых и книгу по старокитайской идеологии. Не было на празднике времени особенно любоваться всем этим. Пооткрывал Седых и книгу о Китае, да ничего не взял почитать, хотя на тачке завезти их была пара пустяков. С утра наслушался последних известий и хорошо представляю, что в мире почти ничего не происходит, кроме того, что под баскскими эмигрантами взорвался мотоцикл и имеются раненые в баре, где все это происходило. В фешенебельной французской провинции. А у нас вот здесь снова тепло. Понадобилось несколько дней, чтобы тепло вернулось. Постепенно нагрелась атмосфера, и сейчас девятнадцать градусов, солнце. Белые ночи, когда на востоке над дальними домами красная заря, а солнце светит еще в одиннадцатом часу. Каких бед ветер наделал – на московском аэродроме выдавил витраж в аэропорту Шереметьево. Очень многие вылеты были задержаны на всех аэродромах. Эллочка не ошиблась, выбрав издательство «Наука», авторитет его очень высок. Жене бисквит и конфеты к чаю, а мне чифир да вино, гипотетическое в этот ранний час. Можно сказать, что в связи с разрушениями, вызванными ураганом или землетрясением, заявляется каждый раз экскурсия по разрушенному городу. Люди бродят и видят, где что погибло. Так и бродят каждый раз, как с неба упавшие, после стихийного бедствия, смотрят и видят. Существует под небесами кучка бродяг, которая, будучи отторгнутой от мира, сильнее чувствует аномалии в явлениях природы и, следуя своим путем, проходит как бы по всем руинам, возникающим в их время. Это миф, но это и правда, это чуть ли не дервишский орден, суфийство. Склоняясь только при виде страдания, порожденного стихийными бедствиями. Зараженная идея, местность. Так у нас превратились в экскурсии все похождения в магазины алкоголя и табака. Мы совершенно прекратили пить водку, хотя я выпил очень много вина по высоким ценам, но я не купил буквально ни бутылки водки. В ранний час в воскресенье думается о том, будет ли у нас бутылка на столе. Хорошо бы «Кармен», венгерский белый вермут по четыре рубля. Город два раза переменил лицо или переменился в лице и стал неузнаваемым. Бредут по городу, поставленному вверх тормашками, и стараются зацепиться за уцелевшие, сохранившиеся адреса. Чем не путеводитель по Ташкенту, например? У меня лежит «Антология кинизма», а представляется, что уже положена и антология футуризма или как-то так, где центральной фигурой, как Диоген у киников, был бы Хлебников. Люди, от которых идет устный рассказ. Ведь, наверное, ее так где-то и положат, где-то за рубежом, скорее всего, в восемьдесят пятом году. В этом году будет готов такой том. Сборники анекдотов составляли еще в двадцатые годы, а это был бы серьезный сборник. И пора. Может быть, и будет сказано, что ими определенный опыт уже проделан и не стоит повторяться на другом языке, вот что может подстегнуть воображение. Да, моди приходят, как в ученики к Диогену, к футуристам нашего века и не хотят замечать ничего вокруг. Тут мне уже приходило в голову укрываться поверх одеяла еще и пальто по утрам. Потеплело, чтобы это почувствовать, достаточно дверь балкона приоткрыть. Лето идет своим чередом, катится. Сейчас четырнадцать градусов. Как будто только что ездили вечером в воскресенье к Кириллу. Слушали Ламберта, Хендрикса и Росса и черных певиц.

«Грамматику идиостиля» кладут теперь так прямо на стол перед оторопевшим человеком. Есть эта книга, есть та, другая книга. Дождик прекращается, и его как будто и не было, только ярче стали кусты шиповника под окнами. Птицы оправились после похолоданий, наверное, знают, куда прятаться от холодов. Когда к дождю смеркается, они не поют, но позже маленький дождик им не мешает. Он не вредит и жасмину, распустившемуся под окнами у Марьяны Львовны. В безветрии раскатистые птичьи трели. Нужно вынести бутылки из-под венгерского вермута. В дождливый день есть рубль – пей пиво. Очередей не будет.

И вот однажды утром, проснувшись, почувствовал, что сил хватит все это переносить, независимости – не обращать внимания ни на какую беготню вокруг себя. Не видеть – с этим мы сталкиваемся воочию, не ловить связи. Разуй глаза, скрытая красота вещей скрыта высокими бортиками этих вещей, загнутыми краями и крышками. Люди эту скрытую красоту устраивают закрывающейся, иначе не сказать, и поэтому и ищут ее за всеми дверцами, осматривая хоть новую покупку. Отношение к ней, как к кладу, который чуть ли не во сне ищешь и находишь, вернее, присутствуешь при находке. И клад оказывается чужой частной собственностью, но это не заставляет остальных бросить искать, и продолжается открывание и заглядывание под крышку или пристальное глядение в тень, и удается иногда найти двуплановую связанность вещей, жизни вещей с нашим собственным одиночеством. Ряд этот скрытой красоты вещей тоже непрерывен, и никогда не кончится стремление найти соответствия, поставить на карту и открыть карту одновременного существования вещи тогда сразу в двух планах. Редкий выигрыш. Слепота приводит к призрачности восприятий, даже неважно, что она заявляется до всех степеней, а важен ряд призрачных восприятий, сплошной и непрерывный. Мы выпили только четыре-пять литров вермута, но это на поддержку, а главным образом, конечно, пили на Петроградской наши вина, и именно от них бутылки и скопились в кладовке. Раньше я не так жил. Винной посуде не позволял скапливаться, а теперь уже ящик наполнен. Скоро приедет Коля, не знаю, увидимся ли? Пейзаж от лежащего человека ничем не отличается. Вот ряд скрытой красоты. И весь мой ряд другой. Разуть глаза – значит начать замечать связанность всех явлений. Как же можно только в прогнозе замечать предвидение, когда этот его ряд есть всегда и везде, достаточно пошире взглянуть. Засыпаю, конечно, так и не дождавшись музыки. Обкуренному сны не снятся или уж слишком легкие снятся, не вспоминающиеся днем. Сейчас я отдыхаю. Не слышу последних известий, не знаю, чем занимается Франсуа Миттеран в Москве, ни что нового вообще произошло в мире. По привычке жду двенадцати, но и в двенадцать мало надежды что-нибудь узнать. Радио едва пищит, да еще английский. Как в прогноз, задним числом поправки не внести. Завтра собираюсь на Петроградскую, вот там уже и настоящий отдых. Даже телевизор сломан. Интересно, что обо всем, что будет и что есть, мы переговорили еще в шестидесятые года, на стыке семидесятых, но из-за того что прогнозы были правильными, сейчас не чувствуется, что уже столько лет прошло. Люблю прогнозирование за то, что оно много времени оставляет как бы ничего не делать. А ведь прогноз вызревает из семени. Надо, как за растением, ухаживать за крупицами настоящего в предвидимом. И времени, получается, много для этого есть. Проснулся и почувствовал, что силен достаточно, чтобы непосредственно участвовать в будущем неведомом. Так часто бывает, когда собираешься переменить обстановку. Но я хорошо подготовлен к обстановке той квартиры. Вот увидеть что-нибудь. Этого я, кажется, не забыл бы. Приходилось сказать своему собеседнику, что будущее – оно будет, но что он до этого не доживает и только поэтому и не знает, если он чего-то не знает. Приходилось и повторить, и подобрать примеры. Но это я так, а вообще-то, отец в сыне провидит, и я должен сказать, что все мое предвидение было знанием еще моего отца, но и на этом оно, кажется, кончалось. Успокоить бы могло то, что вот те же самые люди с утра занимаются своими делами, собираются куда-то, значит, ничего не случилось, все в порядке. Зачастую, чтобы узнать, что будет, надо просто подождать. Вот откуда и берется время для размышлений. Мир полон непредсказуемого, и всегда есть события новые для нас, о которых мы не догадывались. Вот уже из них строй свою новую схему. И так день за днем. Какие-то предположения рушатся, и становится виден истинный порядок вещей.

Закон. Кончаются катаклизмы и начинается вся эта самодеятельность. А тут только и разговоров о будущем, и люди не понимают, что они заглядывают в удаленное будущее. Может быть, на тридцать лет вперед, а вовсе не о ближайшем будущем говорят, как им кажется. Когда понимаешь, что всю уже землю протрясло и остались немногие точки, где можно еще ждать землетрясений, лучше понимаешь, что, значит, начался безоблачный период существования. Кончается эра великих потрясений, сразу же наступает лето. Города еще лежат в развалинах, люди устроены только во временных жилищах.

«Скорая помощь» отъехала, и почувствовалось, что уже рассвело. Дождь кончился. Не смотришь же на часы, когда птицы начинают петь или солнце встает. А так капли дождя, стучащие по карнизу, всю ночь отсчитывали какое-то свое время. Рассвет сегодня бессолнечный, но пернатые голосят, день будет ничего. У нас двое часов в доме, и они показывают разное время. Разница небольшая, но все время отнимать эти пятнадцать минут приходится, и они становятся или кажутся чем-то значительным. Хорошо выпить на ночь, от этого потом, ночью, прилив сил испытываешь, и ночь проходит незаметно. Снова маме моей подсунули негодный стерженек для письма – не перейти на другие чернила. Это как связь с родительским домом. Когда я жил один, очень часто у меня оказывались негодные стержни, надо было себя жалеть. А теперь, когда мы живем отдельной семьей, с писчими принадлежностями все в порядке. Люди злы. Чтобы этого не чувствовать, не ощущать, выбираешь одиночество. Вдвоем. Одиночество вдвоем возможно. А для писания я и вообще использую то время, когда я один. Вера спит или уходит на работу. Очень редко записываю при ней, хотя она мне не мешает нисколько. Привычка. Скоро ей вставать, а мне ложиться. Плен кончился, и времени для сна не жаль ничуть. По телевизору показывают Ивановскую область. Разрушения страшные, откуда только берутся вагончики для временного жилья? В Костромской области пятьсот домов разрушено, по всем областям, по-видимому, много таких, что не подлежат восстановлению. Фирма говорит, что четыреста человек погибло во время урагана. Вот это бы еще можно курнуть, а так – варю чай. Как припев. Новый чайничек в доме, не очень красивый, но все равно в этом есть что-то праздничное.

Врачи дежурные не спят, и я с ними. Лучшее время, самое для меня спокойное, между тремя и шестью часами. Как быстро растет конопля и как медленно созревает прогноз. Прикидываешь так и этак, чтобы не оказаться в полной растерянности перед случившимся, и никогда, в конечном счете, не знаешь, с чего начать. Питательная среда суеверий.

Тридцатого июня было землетрясение на территории Ирана около Нахичевани, но слабое, пять баллов. Захватили военные все же президента Боливии и увезли в неизвестном направлении. А правительство осталось на свободе. Новая форма государственного переворота. Утром первого ничего об этом не говорят.

Кира и Миша уехали под Плюссу до четвертого.

Напрасное беспокойство. Отыскали Эрнана Силеса Суасо живым и невредимым. Впечатление такое, что все об этом говорилось, только чтобы подогреть страсти в воскресенье. Он уже исполняет свои обязанности, а людям, участвовавшим в похищении, дали покинуть страну.

В Ереване во время строительных работ на автозаводе раскопали склеп трехтысячелетней давности с прекрасно сохранившейся посудой. Показывали по телевизору всех – от экскаваторщика до Амбарцумяна. И украшения какие-то нашли. Подробнее не говорили. Там уже, верно, статьи пишутся об этих находках.

Снова в газете заметки о сейсмологии, землетрясение «Канто» вспомнили, об Нахичевани сообщение. Об ураганах в финской Лапландии и в Аргентине.

Третьего июля было землетрясение в Северном Афганистане, ощущалось в Таджикистане, но жертв и разрушений нет. Пишут о том, что на Ванче скоро сель будет, как бывало, с частотой раз в десять лет.

Фиговая присоска, держатель для полотенец, вешалка. Не успеешь ее прилепить к стенке шкафчика, и она отпадает. Без звука, без причмокивания, которого можно было бы ожидать. И фиговая, и фиговая, но скорее фиговая, и вот почему. Я задумался о фиговом экзистенциализме женщин, обладающих французским образованием. Изначальное противоречие нашего и французского начал. Многие его не ощущают, но оно есть, это уж так. Возьмите хоть Достоевского и Салтыкова-Щедрина. Они много горького сказали о французах. Вот в этом смысле фиговый их экзистенциализм, а впрочем, я не знаю. Масса мух в доме. Мама помыла пол, он мокрый, и их стало еще больше. Сажусь писать, а они начинают наползать и садиться на меня. Что я поел вчера – розовый портвейн и фасолевый суп, пиво и чай, но сегодня я выпил с утра кефира, и желудок расстроился так, что страшно за несвежую белизну трусов. Да еще это мушиное царство. И музыкальный квартал Петроградской. Самые банальные песенки крутят здесь изо дня в день, одни и те же, как в магазине, где продаются магнитофоны и грампластинки. Один этаж старается заглушить своими песнями песни другого. Приучаешься слушать радио. Выпуски последних известий так же однообразны, как эти мелодийки. Какая-то итальянская эстрада и песенка про ярмарки. У людей такое представление о модной музыке. Почему они остановили свой выбор именно на этих мелодиях? Безобиднее Высоцкого? Но кажется, что их вкусы ближе к старому Лещенко. В субботу они не едут на дачу, но не молчат об этом. Отпугивают тех, кто может подумать, что никого дома нет, потенциальных воров? Или глушат просто тоску? В городе заметно меньше народа, даже в жилконторе и юридической конторе народа немного. А мы еще выбираем такие уголки, куда не попадают туристы. Лето. Легче жить. Если бы не эта перекличка музыкальная. Мы и в пивную заходим, когда там почти нет народа. Я предпочитаю отдыхать тут же, где сижу круглый год. Разговоры по телефону редко удаются, но тут вдруг состоится разговор, такой, какой я только со стороны слыхал раньше, длинный и независимый, с передачей новостей о встречах, о людях. Я и к этому не привык. Обычно: «Да», «Нет», «Встретимся тогда-то, там-то», а тут вдруг по телефону мне сообщают много нового. Странно. Так, наверное, может быть только летом в субботу.

Помните, я писал, что, когда нечего делать, я открываю словарик шаманистических терминов и стараюсь пищу для размышлений почерпнуть в нем. Как человек, которому не к кому обратиться, я прочел тут целую книгу по шаманизму, автор Новик, и, как всегда, находил у нее всевозможные интересные утверждения. Теперь мне попалась «Грамматика идиостиля», и я почти без перехода взялся за нее. Первая научная книжка о Хлебникове на моем горизонте. Статья этого же автора, Григорьева, в «Ономастике и норме». Теперь около месяца у меня только на то, чтобы разобраться с этой книгой. Так на фоне вековых установлений шаманизма мелькнет что-то о современном слове. А вообще-то, мы погружены в пучины мировой истории, сами, как археологический клад, запрятаны где-то в своих шкафиках, на кухнях, среди чаев и «Беломора». Время близится к двенадцати. Я давно не прикасался к этим записям, но за это время произошло только два подземных толчка, один в море под Баку, другой в северо-западном Пакистане у Пешавара. Из Пешавара надеются выселить афганских беженцев, но это трудная задача. Куда дальше должны податься эти бедные люди?

Несколько сборников восточной лирики в русских переводах вышли разом. Я успел прочесть только «Китайскую пейзажную лирику» в издании МГУ. Перевод «Фу о Тайфуне» тот же самый, что и в сборнике Су Дунпо. Я перечитывал его, а книгу Седых и еще два сборника я просмотрел. В двух есть Джалаладдин Руми, рубаи и притчи, но, как всегда, притчи отдельно от контекста. Как ни странно, но эта Новик была той книжкой, которую купили два раза. Кто покупает ее, обязан выкупить и все заказанное, так как, находя интерес у нее, потом отыщешь его и во многих книгах. Но мне, таким образом, она досталась задаром, за какие-то сорок копеек, которые пришлось за нее переплатить против того, что Элла дала. Я ехал, взяв ее, по Петроградской. Как сейчас помню, что за народ меня окружал. Тут приезжаем на Петроградскую, как из лесу, в опустевший город середины лета. Вдали под деревьями народ сбивается в кучки, как на остановке нецентральной, что ли. Эти летучие экскурсии, похожие на то, как бы кучка похмеляющихся своего дома собиралась за пивом. А вот и такая же от второго дома. А в основном царит запустение, я другим зрением слежу за пивными ларьками и где-то замечаю, что возле совсем мало народа. Это в воскресенье в июле. Мы с утра успеваем перевезти ящик из-под «Беломора» и чемоданчик, куда упакована разная снедь с дачи, от кабачка и до свежей пойманной рыбы, с одной квартиры на другую. Но когда мы доезжаем до Зелениной, Вера отправляется в магазины за вином и прочим, а вся эта поклажа оказывается у меня на руках, и я медленно проношу ее по улице. У меня есть план, и мне не приходится скрывать этого. Я жду, кого бы встретить из старых знакомых. Но на улицах пусто, и кроме алкоголической экспедиции как-то ничего вроде и не действует. Но и у «Крепких напитков» нет толкучки, как в другие сезоны, или, боже упаси, очереди. Такое впечатление, что внутри тоже нет никого, но люди входят, значит, что-то дают. И действительно, скоро Вера приносит вина, я забыл уж какого – армянского ереванского портвейна, вот какого. Теперь, по всем правилам заварив чай и курнув, я могу сказать, что выпил уже две бутылки «Тоамны», пока я тут, в Купчине. Никого знакомых, конечно, не встречается, да и незнакомые не бросаются в глаза. У нас тут как на даче, вольница к пивному ларьку начинает собираться еще до открытия и жадными глазами следит за теми, кто входит в винный магазин, потому что кое-что из напитков здесь все же уже продается и кто-то урывает хоть «Кагор», как я, а может, и что другое, по авторитету. На этих же днях начинают продавать чай «36» в ближайшем гастрономе, сперва в яичном лотке, ну а потом в бакалейном отделе, и мы в несколько приемов закупаем, правда, двадцать шесть пачек, и нас бы, интересно, без этого даже поддержать бы было нечем. Из московской привозки остался один набор на праздники, и пара пачек валяются в коробке, «Цейлон» и «300», но я их и в расчет не беру. А так мы и маме свезем зелененького, и Вера на дачу отвезет. Все же любят «36», за то что он замоложен индюшкой и из него чай варится другой, как из «300» бакинской развески, на котором напечатано, что в нем содержится 40% индюшки.

Важен и сам план, и то, что полагается по плану. «Грамматику идиостиля» я только мечтать мог читать. Одно издательство выпустило, «Наука», и Новик, и о Хлебникове эту книгу, но Новик, я повторяю, застряла у меня, чтобы отметить дату своего выхода в свет наряду с другими книгами, много более интересными. Но в моем шкафу и Новик становится на полку в тень. И вот на улице стало слышно, насколько в летний день тише против будничного. А в Купчине вечером и по окнам видно, сколько огней не зажигается. Тут как-то просыпаюсь от того, что у соседей как бы вспыхивает и гаснет яркий свет. А это были вспышки молнии сухой грозы. Правда, за городом, в Петергофе, был и град, и деревья, как ножом срезанные и вывороченные с корнем. И в Шапках разбило в слюду гранитный памятник молнией, но у меня осталось впечатление как о внезапно вспыхнувшем в боковом окне ярком свете. Да и теперь, после белых ночей, я просыпаюсь что-то уже во втором часу ночи, делаю чай, но до этого я успеваю заметить, как гаснут еще последние огни и люди только тут ложатся. Мне все сперва спросонья кажется, что их много, как бывает обычно весной-осенью, а потом я разбираюсь и начинаю видеть, как их на самом деле мало, раз-два и обчелся, и притом эти ночники не гаснут до утра или где-то под утро только угасают, а вечерних огней вовсе и нет, а это только снится. Как вообще жизнь, активная ее форма, ее активность только снится. Перечитываю то место у Артемия Богданова Араратского, где он описывает свою поездку под Баку, в Сураханы и вообще свою жизнь в Баку. Это вот и переход от легенд и образов шаманов к книге о Хлебникове. Я уже отдохнул в одиночестве неделю, когда Вера ездила пожить на дачу. Чувствуется какая-то присутствующая в действительности доминирующая нота, а в связи с последним толчком вспомнился один мой рисунок, как карта, где индийская девушка и огромный коричневый пакистанский негр – а разве такие бывают – изображены на одном листе в розово-голубо-коричневой гамме.

Приурочиваю по работе к каждому событию, и все-таки осталось впечатление, что работ еще больше, чем по одной за каждое событие года, но, значит, довольно много – 365 прямо. Одного Будду под цветком хризантемы надо было взять себе. Теперь-то когда эти закрома откроются. Кира с Мишей уехали чуть не на месяц, да и Лена подалась в Подлипки. Я остался в городе один, если не считать скрипа Эллы и неизвестной мне жизни Герды Михайловны. Кира показывает перед отъездом текст Панченко, где предлагается Хлебникова причислить к юродивым. А мне почему-то кажется, что это он читает из богословских трудов. Обо всем надо переспрашивать, все нужно уточнять, когда дело имеешь с книгами, а не имеешь их под рукой. Невольные, как и от алкоголя, вкрадываются ошибки. То понять можно из текста, что одно из стихотворений Пастернака приписывается Мандельштаму («как узелок с бельем / у выписавшегося из больницы»), то сам допускаешь ошибку при цитировании стихов, да еще кого – Хлебникова. В такой день лучше б вообще не пить.

А потом следует ошибка уже прямо по Лескову, как с «видеостилем». А ведь есть что-то общее у «лесковского ожерелья» с началом книги о Хлебникове. Интересно все же, что Панченко предлагает как бы канонизировать Хлебникова. Это приходит в голову само собой. Первый поэт-святой на Руси. Наша жизнь постоянный пост, потому что мы не знаем расписания праздничных дней. Где-то у себя прочитал, что Преображение приходится на август, середину. Но не могу сказать, как в этом году будет праздноваться. (По специальному справочнику 28 года выясняем день рождения Велимира Хлебникова, а так не помним – 10 ноября нового стиля, 28 окт. ст. ст.) Только осенью покоя довольно, чтобы хотя бы помыслить поездку за город. Тихо, как осенью, и тепло, и прохладно, и туманно, и немного людей, может не быть совсем никого. Я вспоминаю, что раньше я много ходил в поисках конопли, и, когда понемножку ее прикупал, мог уехать торчать на 36 хоть до Стрельны. Тоже осенью. Я уже в пальто своем ходил, одном для всех сезонов. А там продавался арабский коньяк, и весь пляж и парк были в моем распоряжении. Да и поездки за город лучше всего осенью удаются, пока еще холода не настали. Меньше всего посетителей загородных парков. Но это хорошо вспоминается еще с тех пор, когда было что прогуливать. Теперь-то прогуливать нечего, может от этого и не гуляется? Дальше как-то я и не забирался. Пушкин, Стрельна, Павловск, Петергоф-Ломоносов, и там пойдет уже Псковская область и Эстония, совсем другие края. Правда, я был раз по всем этим станциям – и названий которых не упомню, был и в Сосновом Бору, но это так – эпизоды. Вот в Таллине не был. Да и в республики особенно не суюсь – проездом был. Ну хоть бы в Калининград или в Печеры, во Псков через Эстонию, есть и такой маршрут.

Второго августа в девять пятьдесят землетрясение под Ереваном. В Эчмиадзине шесть баллов, жертв и разрушений нет. Я тут помню, что тихо лежал, забывшись, и встал после десяти, поехал к маме. Вера кричит из комнаты мне на кухню: «Элик, землетрясение в Армении, иди скорей». Я курю. Это интересное сообщение, хотя и очень лаконичное. О смерче в Англии больше передают. Вообще же, нового мало, слушаю выпуски последних известий. Люди еще не съезжаются, никуда не хожу. Дом, магазин, диспансер, вот и все.

Восьмого августа землетрясение на Кюсю, на северо-западе, семь и две десятых по шкале Рихтера. За последнее время это самое сильное. Не все еще кончилось для Японии, но Японию мы в пример и не ставим, так уж повелось, что она считается страной землетрясений. Кроме Японии еще Афганистан и наши примыкающие к нему республики, Италия да Центральная Америка. Вот откуда давно не было известий. А с другой стороны, Греция, Турция, Иран, Курилы, огромные пространства Китая, где всегда что-то может произойти, и западное побережье Соединенных Штатов. Есть еще Молдавия с Румынией, Северная Африка, Испания.

Четырнадцатого августа землетрясение силой пять баллов произошло на севере Филиппин, вызвав перебои в электроснабжении. Серия подземных толчков зарегистрирована также в Маниле. А показывают эти дни наводнения: в Грузии, где небольшим слоем воды залиты города, Кутаиси и т. д. А потом – на Амуре и Зее, но там наводнение мощное. В день выпадает по сто миллиметров осадков, месячная норма, дома, залитые под крышу или до половины, верхушка столба торчит из воды. Благовещенск отрезан от многих населенных пунктов, показывают, как сооружаются аварийные дамбы. Там, в Амурской области, тоже есть водохранилище, как и на Енисее, вот, по-видимому, оно и не справляется со всей этой массой воды. Залиты поля и деревни, говорят, что населенные пункты представляют собой островки среди моря воды. Показывают карту Амурской области, значит, стихийное бедствие. О жертвах ничего не сообщается, говорят только, что население эвакуировано из опасных районов, обеспечено снабжение продуктами и медикаментами.

Такое большое наводнение в Бангладеш, что, говорят, из шестидесяти четырех провинций шестьдесят оказались под водой. Много жертв.

Девятнадцатого праздник Преображения.

Газли – весной,

циклон в июне,

осенью – – – (вода?), осень да зима..

грязный, серый снег зимой…

«Аврору» увели на судоремонтный. Верочка купила «Золотую ветвь» Фрезера.

Показывают итальянский городок Паццуоли. Из исторического центра все выселены, а в других районах люди предпочитают находиться на улицах и площадях. Двенадцать тысяч подземных толчков за последние десять месяцев. Как кинетические скульптуры, леса-распорки между домами. В домах находиться опасно. Люди не уезжают, так как море дает им постоянный заработок.

…Речь идет не о большем охвате развития исторического языка, который доступен только немногим специалистам, а о большей свободе развития живого языка. Например, раз писалось «внём» вместе при Павле I, то и мы можем употребить эту архаическую форму. Как в песне:

«Круг земной,

а внёй два центра –

Кашгара и пакистанка…»

Можно сказать: «Шар земной, а внёй два центра – Кашгара и Пакистанка». В этом смысле я и писал «шар внёй»…

Ли Сянь Кянь и Зия уль Хак в Бухаресте, на праздновании сороковой годовщины восстания против нацистов. Случайно услыхал об этом по приемнику, у нас об этом не говорят. Говорят только, что нашу делегацию возглавляет Воротников, и он имел беседу с Чаушеску.

Я думал, и, наверное, это является лейтмотивом всего моего думания, о достаточности основания для тех или иных суждений и выводов. Когда понимаешь, как о многом у нас говорить нельзя открыто, приходится почти беспрерывно идти на этот размен – событие, по необычности и величине из ряда вон выходящее, позволяет привлечь материал как раз того свойства, о котором так бы и не было упомянуто. Я вспоминаю, что давно, еще в шестидесятые годы, мне попался на глаза, просто в ларьке увидел, журнал «Румыния», на задней обложке которого было помещено несколько фотографий образцов новейшей румынской архитектуры. Мне они очень напомнили одно модерновое ташкентское кафе, было там такое, в саду, сплошное стекло и металл. И я себе тогда же, глядя на эти фотографии, отдал отчет в том, что, значит, в Румынии тоже будет очень сильное землетрясение, которого эти постройки не перестоят. А по их внешнему виду можно сказать, что обошлись они довольно недешево. Потом я говорил об этом Вербовскому, боясь только одного, как бы он не счел мое суждение лишенным достаточного основания. Я приводил в пример другие свои выводы, которые, казалось бы, базировались также на эфемерной почве, и клялся и божился, что раз вывод делается, значит, это уже точно так, все равно что у тебя в кармане. Мы говорили об Афганистане, Никарагуа и Китае. Я старался показать ему различие в будущем этих стран. Трудно было потому, что скорее Афганистан ассоциируется с землетрясениями, а я утверждал, что, хотя они там никому и не внове, но большого, такого, как в Манагуа или в Тяньцзине, все-таки там не будет в эти годы, а его просто-запросто захватят наши войска. Я сделал этот вывод на основании пристального прочтения статьи и книги Болдырева о Зайнаддине Васифи. О Китае же я мог говорить с точностью до того, что это место (Тяньцзинь) упоминается в книге Арсеньева «Дерсу Узала». В этой связи мы разговаривали и о Нагибине, но мне всегда казалась его кандидатура на роль руководителя современной литературы неподходящей. Кстати, еще неизвестно, как, хорошо или плохо, отразилось его соавторство на фильме Куросавы («Дерсу Узала»). Я говорил, что в Китае только Мао может спокойно предсказывать катастрофы природные, и так оно и было, оказывается – в семьдесят четвертом году он предсказал толчок в Пекине; и, следовательно, говорил я, как только Мао подумает умирать, и произойдет самое разрушительное землетрясение в истории – я даже на такое предсказание отваживался. Так оно и случилось. Хотелось бы узнать, при чем же тут этот закон достаточных оснований, если мы правы тогда, когда просто это и видим, никаких, по видимости, оснований так судить не имея? Я передал ему две рукописи, чтобы показать, в каком направлении развивается мое суждение, но сам рассказ, один, о котором только и идет речь, – вот он в коротких словах.

Двадцать третьего августа снова землетрясение в Афганистане, толчки ощущались в Таджикистане и Узбекистане, жертв и разрушений нет. Пишут теперь об очень сильном наводнении в Хабаровском крае, большие разрушения, но жертв нет. Двадцать шестого Верочка купила «Калевалу» в Московском универмаге. Надо радоваться каждому приобретению в наш дом – мы так мало покупаем, каждая книга приобретает свой вес.

В субботу, первого, ездил к Кире, и без приключений туда-обратно. Хотел взять у него книжку Горегляда, а нашел еще «Историю Кукунора», которая, оказывается, была мне подарена. После того как я отдал тартуский сборник со статьей Дандарона, у меня его книг не было. Это первая. Действительно, она нам досталась, когда мы ездили к Боре в Вырицу, но я не знал, что он ее мне подарил. Теперь у меня есть свой Дандарон. За эти две недели, кажется, в прошлую субботу и во вторник происходили подземные испытания у нас на северном побережье и на Урале. Потом говорили о тропическом шторме на Филиппинах, и теперь, третьего сентября, снова говорят о страшном тайфуне там. Во время шторма погибло двадцать четыре человека, а тайфун утопил паромы и корабли, смыл несколько деревень, погибло уже пятьдесят человек. Так же много передавали о дождях и оползнях в Южной Корее. Там погибло до восьмидесяти человек, и река в Сеуле грозится выйти из берегов. У нас все еще продолжают писать о наводнениях в Читинской области – деревни стоят затопленные или отрезанные от остального мира. Эвакуировано население, гибнут посевы, и сено уносится водой. Последнее, что я услыхал в понедельник, было о землетрясении в Банской Луке в Сербии, говорят, что сильное, но подробностей никаких не сообщается. Во время предыдущего там землетрясения, семидесятого, кажется, года, погибло семнадцать человек. Записываю с большими перерывами, то время, когда ничего по этой части не происходит и, кажется, устойчиво, что волна землетрясений отступила. Но вот еще передавали, что в Италии плохие прогнозы, да и толчки время от времени напоминают о себе и о том, что еще не все кончено. А у нас тихо, холодно. Циклон из Норвегии принес западный ветер, но он продержался недолго, сильный – семнадцать метров. Я как раз тут ехал через Неву, но вода не особенно поднялась. Вечером у городского вок-зала стоят три теплохода, и на них все огни зажжены – очень красиво. Кроме книг ничего больше не видел. Кира, как вернулся, принес показать мне фотографии и одну оставил. На ней мы с Эллочкой сидим на фоне книжных полок и моей картины, где две хризантемы, как две ослепительные вспышки. Много фотографий, сделанных под Кандалакшей. Лена числа шестого вернется, и Миша уже предлагал забрать у нее перепечатку, но мы пока не стали брать, она будет еще править, может, и еще напечатает. Вот так обстоят дела. Бориса Михайловича должны были в пятницу оперировать, перед тем звонила Инка, а о результате операции никто не позвонил, зря прождал под телефоном. Обещали мне позвонить. Слушал поздно приемник – секстет Чика Кориа со скрипками и виброфоном. Совсем симфонический концерт. Говорят, что приезжает Рави Шанкар, не знаю, можно ли будет попасть, Кира, вообще-то, берется достать билеты. Кажется, можно. У него послушали индийскую музыку – так хорошо. Сосед снизу стал точить под нее нож или косу. Хотим сходить в Ботанический сад, около тринадцатого расцветет лотос, а я как раз в эти дни должен быть на Петроградской. В связи с днем рождения Веры задолжал ей вперед все деньги, но то, что было отложено на план, еще цело. Теперь жду, какой будет результат. Насиделся этим летом пусто, но время от времени перепадало. Так и прожил все теплое время – чай был 36-йи московского привоза, план был узбекский. С «Беломором» какие-то заторы начались, говорят, фабрика ушла в отпуск, но Верочке удается покупать пока еще, да и со страху, что кончится, занял у ребят две пачки. Как-нибудь отдам. Без «Беломора» еще не сижу. К ребятам приезжают гости из Москвы, говорят, и чай будет, «Бодрость» ли, индюха ли, но что-нибудь привезут. Так и живем. Кажется, в августе Танечка собиралась приехать, но пока ничего не слышно. Она останавливается прямо на нашей улице. Пока нет. На Филиппинах уже погибло триста восемьдесят человек.

Любоваться можно и осенним солнцем, и частыми тучами. Один клен во дворе уже покраснел. Часто начинаются дождики, но обещанные ливни не происходят. В доме цветы с дачи, астры долго стоят, а вчера Верочка привезла мелких хризантем. Много яблок и крыжовника. У Киры пили югославское вино под рис по-японски – с морковью и луком. У нас опять целый ящик бутылок собрался. Садик под осенними лучами – как рельефная карта.

В Газли, слышно, открыли в этом году три школы – две восстановили, а одну построили заново. Но все-таки что сейчас происходит, вот сию минуту? Слушаю радио, иногда сообщения довольно оперативные.

Справили день рождения – целый день дома. Были люди допоздна, в промежутке между партиями гостей забегал Кира. Выпили с ним бутылку «Голубого озера». На следующий день передают об извержении вулкана в северной Исландии – без жертв. Лава разлилась, минуя поселки. Все еще говорят о тайфунах – уже до южного Китая добрались. Много разрушений, плохо слышно.

В «Клубе путешественников» показывают несколько фотографий последствий тайфуна на Сахалине в восемьдесят первом году: обвалившийся мост, в прах разрушенные здания – это в Александровске-Сахалинском. Вечером – «Шедевры Эрмитажа», составленные Кирой Самосюк. Начинается с Харо-хото. Но той иконы, о которой я писал, не показывают.

Сегодня, десятого, в понедельник, Вера уезжает на неделю в колхоз. Остаюсь один. Опять искусственное землетрясение где-то на азиатской территории у нас зафиксировано нидерландским научным институтом. Силой пять баллов. Остальные новости сугубо политические. Только Папа Римский выступал в Квебеке перед трехсоттысячной аудиторией – вот это из религиозных новостей. Пишут, что Пхеньян, несмотря на то что расположен в зоне сейсмической активности, сейчас застраивается домами в 20–40 этажей. Надеются, выстоят.

Ураган в Гуаньси сильнейший за последние тридцать лет. Разрушены дороги, дома и фабрики. Пропало без вести двадцать человек, о числе раненых не сообщается. Главный город Наньнин. Вот в районе Наньнина этот тайфун и свирепеет. А о Хайнане ничего не говорят. У меня есть заметка, где говорится, что во Вьетнаме отдано распоряжение приготовиться к тайфуну № 6, но, очевидно, это все тот же Нитанг и ударил севернее. Мне так кажется.

Нимб от разума простирается до небес;

тысяча изменений, десять тысяч изменений мелькает в час.

Как рассказать человеку о красоте? –

Падая на землю, то есть вставая, сам ясно поймет.

Неожиданно оказался на родном рисовом поле:

капюшон на реке откинув, одинокой тропинкой бреду…

Горегляд. Дневники и эссе

в японской литературе X–XIII вв.

Рожденный, рожденный и перерожденный без предела,

И все еще темный, как к началу рождений;

Смерть, смерть и смерть без конца,

А то, что все еще скрыто, есть конечная цель бытия.

Кукай. Стр. 177.

Я с пением петуха уехал из Юйхана,

А прибыл в монастырь – был уже полдень.

Совсем нет времени заняться дхьяной.

Чего-нибудь поесть – сейчас первейшая забота.

Вот так всю жизнь свою недосыпаешь,

Спешишь и маешься по белу свету,

А здесь – ворота заперты, все отдыхают

И лишь курильниц дым узорами струится.

«Останавливаюсь в монастыре „Чистая земля“ в Линьань» Су Дунпо. Стр. 244. Буддизм, государство и общество в странах Центральной и Восточной Азии в Средние века.

Все еще больше всего говорят о Филиппинах. После того как там было землетрясение, тропический шторм и тайфун, погубивший тысячу восемьсот человек, началось извержение вулкана Майон на юге острова Лусон. Тридцать тысяч человек эвакуированы из района вулкана, и о них продолжают говорить. Вчера повторное произошло извержение, столб пара над кратером достигал девяти километров, зарегистрированы подземные толчки. Люди, после первого извержения вернувшиеся в свои деревни, теперь вынуждены снова их покинуть. Во время извержения 1814 года там погибло тысяча семьсот, и вообще, этот вулкан очень активен. О других районах планеты как-то ничего не говорится, видно, все тихо. Начали в «Известиях» вспоминать землетрясения прошлых лет – образование Сарезского озера в 1911 году, и довспоминались до того, что в Киеве в 1230 году было землетрясение, разрушившее собор в Лавре. Тут еще у Горегляда, в главе о Камо-но Тёмэе, нашел описание очень страшного землетрясения 1185 года, и в связи с ним он немного пишет о 1923 годе. А я уже основательно забыл «Записки из кельи», отдал тогда перепечатку Миле, и с концами. Камо-но Тёмэй пишет, что из всех ужасов, каких он навидался, землетрясение самое ужасное. Приходил в воскресенье Кира, принес сборник «Буддизм, государство и общество…», интересный, с Гореглядом и со статьей о Су Дунпо. Посидел недолго, звал в гости. А теперь занят формованием на продажу гипсовых поделок, зарабатывает деньги. Читаю помаленьку, смотрю сны, заклеили окна, и дома стало так тепло, когда начали топить. Снятся все сумасшедшие дома или не менее сумасшедшая школа – нечего записывать. Пока Верочка была еще в колхозе, приснился один раз сон про то, как мы с ней путешествуем на автобусах по Афганистану. Вот тот сон был ничего, я его хорошо запомнил. А так засыпаешь днем или ночью и обязательно оказываешься в сумасшедшем доме, как будто это неисчерпаемое число впечатлений. Скучно. Уже осень в разгаре, ждем с юга чего-нибудь, собираем деньги. Болел ангиной да потом простыл и вот уже сколько времени не выхожу на улицу. Любуюсь из окна желтеющими кленами и красными кустами, туманами и дождями, а сам из дома ни на шаг. Все приносит Вера. Пьем потихоньку, ищем чая запасти, но пока попался только трехсотый. Кире прислали из Москвы «Бодрости», но нам от этого не легче. Начнется с октября у Верочки отпуск, тогда съездим в гости, раскумаримся «Бодростью». Дни проходят спокойно, встаю ночью, но удается себя пересилить и снова лечь спать. Совсем забыл свой дневник. Но ничего и интересного, кончаю очередной вкладыш, а сама книжка в перепечатке задержалась. Теперь в ноябре если только что-то узнаю о ее судьбе. Вера в колхозе купила томик Гаршина и сборник «Былины», из той же серии, что «Калевала». Больше ничего не покупали из книг.

Четверг, Воздвижение креста Господня. Эту запись я делал в понедельник, а во вторник случилось землетрясение в Ленкорани. Четыре с половиной балла в Лерикском районе, а в других поменьше. Жертв и разрушений нет. Вчера, т. е. в среду, продавались у Эллы на работе «Вильгельм Мейстер» и «Эликсир сатаны», но ей не достались, хотя она и корректировала Гофмана. Новости все тускло-политические. Афганистан, говорят, запросит о присылке еще пятидесяти тысяч советских войск, а в Польше начинается кампания по борьбе с производством и торговлей наркотиками, ставшими доступными уже младшим школьникам. Больше ничего не слыхать. Сбили еще афганцы один наш транспортный самолет. Погибло от тридцати до пятидесяти человек, кого – не сообщают. А сон был такой. Поздно вечером мы с Верочкой движемся по шоссе где-то в ста с лишним километрах от Кабула. А нам надо, миновав столицу, оказаться еще в каком-то городе – Мазари-и-Шарифе, например. Шоссе с одной стороны обстроено многоквартирными домами, и мы заглядываем в освещенные окна. Все окна освещены, людей же внутри совсем не видно. Впечатление такое, что у живущих там нет выключателей и свет выключается с какого-то центрального пульта. Эти дома, похоже, офицерские общежития. В окнах коридоров мы видим ряды дверей закрытых, в коридорах тоже ни души. Дома, кажется, увиты плющом или виноградом. А с другой стороны улицы идут сельские участки, как в каком-нибудь пригородном местечке у нас. Домики стоят под огромными чинарами, растущими кое-где целыми рощами, и за садами, за живыми изгородями, вдали от шоссе, но хорошо видные – поля. У каждой усадьбы свое поле. Видно, что урожай уже убран и скирды увезены, почему там так светло – не понять, луны нет. На одной усадьбе павловский желтый павильон с белыми колоннами, густо вымазанный навозом. В музейном павильоне – хлев. Тут нас нагоняет первый неказистый автобус; когда мы хотим в него войти, выясняется, что он идет только до Чарикара, кажется, а это семьдесят километров отсюда, да еще и в стороне от прямого пути. И пока мы так, одной ногой на подножке, разговариваем, нагоняет второй, львовский рейсовый автобус. Видны вещи, уложенные в багажные сетки, а люди сидят на местах. Вот этот нам по пути. И я просыпаюсь. Нас только что удивленно оглядела группа девушек-нацменок, и два еще каких-то человека – пара садятся перед нами. Но им ближе.

<1984>

Опубликовано в: Русская проза. 2012. Выпуск Б. С. 11–34.