Из книги «Гипноглиф»

Heavy metal

 

– Роман из жизни восьмидесятых годов. Из человеческой жизни. С крайне приличным по тем временам оформлением. С очень плохими человеческими чувствами.

Ревность. Зависть. Глупость.

– Глупость – это не чувство вроде.

– Чувство, чувство.

 

Ода на разрушение гостиницы «Россия»

 

Обыкновенная девушка стоит около палатки с шавермой и держит в руках стрелу. Одну. Настоящую.

Шаверма внутри хлипкого временного строения потребляет электроэнергию. Стрела в руках у девушки трепещет всем своим лимонно-желтым оперением. Стрела черная.

Город часто горел. Был, иными словами, привычен к языкам пламени. В гостинице однажды случился сильный пожар. В 1977 году.

Шаверма достаточно далека от того места, где стоит гостиница. Гостиница – в Зарядье, а шаверма, допустим, – в Коптево. Или в Южном Тушино. Старые многоквартирные дома из серого кирпича. И посередине, как королева, – палатка с шавермой.

Может быть, Перово. Эти районы слились на острие стрелы, обозначив некоторое подобие разума. Увы, не зрения: все эти районы были на взгляд стрелы одинаковы.

Стрела переносит нас из далекого 1977 года к палатке с шавермой в 2006 или 2007 год. Жуликовато, согласен, ну так мы и не в цирк пришли.

Лично меня во всем этом деле смущает наличие молодой женщины. Лягушка со стрелою в зубах или какой-нибудь окраинный Вильгельм Телль – известно, о чем сигнализируют, какие в точности сообщения заставляют прочесть. А вот питерская красотка около палатки с шавермой, оказавшись, если можно так выразиться, самопроизвольным десантом, пустым вмешательством, не означает, по-видимому, вообще ничего.

Это – ошибка.

 

На станции в снегу – III

 

«Потому что учился быть смирным, как постмодернистская сука», – завершает свою мысль О., не прекращая есть рис.

Незадолго еще раньше кое-кто пытается говорить о том, что русская версия «Let My People Go!» полностью совпадает по сюжету с «Письмами счастья» и «Пределами контроля», а надпись «La vida no vale nada» – сияет неоновым светом на каждом углу, подчеркивая, пожалуй, лишь несовременность неона. «Незадолго еще раньше» слишком быстро превращается в нехитрую интернациональную самбу, они не успевают отследить и включают слишком шумный электроприбор.

Пританцовывая. Пританцовывая.

 

Безразличие

 

«Больше не нужно лгать» – называлась книга. Я держал ее в руках, стоя на эскалаторе одной из станций зеленой линии.

– Прочти хотя бы конец! – настаивал собеседник.

Я послушно стал читать, не имея к тому ни малейшего желания:

«Вы, может быть, удивитесь, но я позвал этого странного человека работать в театр. И сейчас на нашей сцене – народный артист России Григорий Отрепьев!!! Бурные аплодисменты, переходящие в овацию».

– Хорошо? – спросил собеседник.

– Неплохо, – ответил я. – Особенно для конца.

Эскалатор уже закончился, и мне было все равно.

 

Хорошо, не провизией

 

Ошибся провинцией. Обычное дело для чиновника. Но отбывающему «в провинцию у моря» ошибка может стоить жизни.

«Лучше быть провизией у моря» – по крайней мере можно угадать с праздником.

Хорошо. Не провизией.

Повторяю. Хорошо. Не провизией.

– Быть провинцией надоело. Мне, лично мне надоело. Быть провинцией. Я бы предпочла стать областью или краем. Лучше всего – пограничной областью. Вот чего хочу! – в недостижимой небесной вышине звонкий девический голосок щебетал над его поверженностью и ошибочностью, напоминая о существовании высших кругов, которые наверняка заново дадут ему жизнь. – Я хочу быть пограничной областью!!! Ура!!!

Так и звенело в небесах без конца. Это была другая жизнь, поскольку праздник, кажется, получился, а время остановилось.

 

Поваренная книга господина Шпенальцо (подарочное издание)

 

«Стена» – «страна», рифма. Евротантра. Карманная кража в ночлежке на окраине одного западноевропейского города лет тридцать пять тому назад, в марте 1976 года. Хотя тридцать пять – это было в прошлом году, а сейчас, получается, тридцать шесть.

Таким образом, март 1975 года, постер американской группы «Grand Funk Railroad» на облезшей стене, в сущности, мы ничего не знаем о системе социального обеспечения середины семидесятых в этой стране. Все свидетельства – обманчивы.

Документы – подделаны. Даже название государства подлежит долгому обсуждению. Рецепты небытия из одного старого американского кинофильма. Паленый ребус, мужской ботинок в женской руке.

 

Уровень падения

 

Для того чтобы определить уровень падения, нужно быть в ладах с арифметикой.

Иначе не сложить сумму, уплаченную в супермаркете за содержимое холодильника, с суммой разнообразных долгов и мелких предательств. Если нет долгов, никого не предал, а повсюду мир так и дышит доброжелательностью – значит, твой уровень падения достаточно высоко. Если вокруг тебя сплошные отбросы, пьяницы и пустословы – значит, твой уровень падения низко.

Не стоит делать секрет из своего уровня. Не будем скрывать, среди своих вам будет куда как спокойней. Если честно, уровень падения давно пора нашивать в виде нагрудного знака, наподобие группы крови.

Это разгрузит транспорт, если каждый будет ездить на местах, предназначенных только для его уровня. И – переаттестации! Боже, как они любили переаттестации! Слаще не было ничего.

 

Меч за грамм

 

Разрази меня гром, какие вещи иногда остаются на память. Это может быть пепельница или раскладушка, книга Анны Горенко или «Краткая история инквизиции», сумасшедший, вытирающий руки об афиши, или неочевидная связь между громким возгласом и желтой коробочкой.

Неуместно громкий возглас «Побриться бы!» на ночном побережье одного южного моря. Это довольно известное место.

И если сейчас я уподобляю желтую коробочку ножнам рыцарского меча, то делаю это не от хорошей жизни. Потому что пришло время говорить про меч.

Это был не меч. Это была бритва.

 

Лишний килограмм львятины

 

– Где Меркурий?! – истошно вопил он в телефонную трубку. – Где Меркурий?!!  Я понимаю, что ретроградный! Где точно? Нет! Нет! Я не собираюсь покупать крупную партию кокаина! Идиоты! Мне просто нужно знать, где находится Меркурий прямо сейчас!

Дальше мы не стали слушать. Мы ушли. Можно сказать, умчались. Да, можно сказать, на крыльях истории.

«Идиоты! Мне просто нужно знать, где находится Меркурий прямо сейчас» – писали мы друг другу в прощальных записках.

Они хранились в специальном холщевом мешке. Никто их никогда не читал, все ведь и без того знали содержание. Просто говорили друг другу:

– Сегодня я положил записку в мешок.

И все понимали. Однажды игра закончилась: в верхнем кармане твоего пиджака обнаружилась другая записка. Тебя уже не было с нами. Ты признавался, что всегда писал другое. Во всех записках. Да, и в этой.

 

Воспоминание о контейнере № 42

 

Обещанный контейнер № 42. Допустим, крыса нашла в нем галстук. Допустим, крыса жила в этом контейнере. Крыса из контейнера № 42. Но они опустошаются полностью, значит, она жила где-то поблизости.

На самом деле там не было галстука. Там были рубаха, водолазка и две пары носков. В мусорном контейнере. Рубаху я выбросил, потому что ее воротник резал мне шею, белая водолазка неравномерно окрасилась от стирки с чем-то цветным, носки оказались продраны из-за некачественной обуви.

Здесь тоже хватает неточностей. Во-первых, все эти вещи были достаточно обветшавшими. Во-вторых, резал не воротник, а ярлык с указанием торговой марки, который нельзя было отпороть без ущерба для изделия, и не шею, а верхнюю часть спины. В-третьих, водолазка была кое с чем связана, кое с какими биографическими обстоятельствами. Это тоже в каком-то смысле неправда, но пусть будет так. В-четвертых, обувь была более чем качественной (зимние ботинки «Гриндерс»), но я носил ее много лет, и у нее просто треснула ороговевшая кожаная подкладка, образовав заусенец, который и царапал носки…

– А может, не галстук? Может быть, это были устаревшие антиоксиданты?

 

Чушь на пальмовом масле

 

– Хэй, летящий, не пора ли долететь до середины реки?!! Стикса?!! Хэй, правовед-буквоед, не пора ли долететь до середины реки?!! Стикса?!! Не пора ли бросить все эти закорючки?

– Хэй, червяк! Не пора! Ты говоришь со мной, как с человеком, которому принадлежит будущее. Знай: фальшивая реконкиста безошибочно распознается благодаря особому шуму на улицах, отличному от всех прочих. Ее и реконкистой-то называю от безысходности, от постыдной неспособности найти более удачное определение, более точный образ. Более справедливую дверь – из которой выходишь и получаешь по справедливости, а не как заранее, гордец, ты себе возомнил.

– Брат гордец! Устами твоими пить.

 

Не смогли правильно прикрепить

 

– Но ведь и не собирались!

– Это с какой стороны посмотреть. У нас ведь были неплохие намерения. Мы все собирались сделать чисто, не называя имен, не указывая адресов.

– И что помешало?

– Не такой простой вопрос, как кажется. То есть какого-то простого ответа: помешали кусты, помешали красные или белые, пьянство сыграло свою роковую роль – здесь нет. Понимаете, нет. Нет ответа. Еще раз повторю, что мы собирались сделать все чисто! Вы должны понимать, что речь о чистоте намерений в первую очередь. Именно чистота.

– Чистота намерений?

– Да, чистота намерений. Она, будем откровенны, все и сгубила. Не то чтобы напрямую, а через – ну как сказать – своих тайных агентов. Да, так лучше всего.

– Тайных агентов?

– Да, тайных агентов чистоты. Они внедрились буквально во все, начиная с тяжелой промышленности и заканчивая госбезопасностью. И они все разрушили – причем это было изначально заложено. Слишком чисто мы все хотели сделать. Не нарушая заповедей, не вмешиваясь в меню: просто стальной заточенный прут, которым можно как-то управляться с людьми.

 

Прежде чем

 

Сама предыстория тут особой роли не играет – разве что «Путешествие на край ночи» служит письменным столом в походных условиях.

– Если уносишь с собой луну, уноси и чайник, воду для которого ты набрал вместе с ней.

– Они были партнерами, уверен.

– Не спеши делать подобные выводы. Если уносишь с собой луну, велика вероятность, что многие из них придется пересмотреть, а прочие – позабыть.

– Вы позволяете себе лишнее. На вашем месте я бы подумал, прежде чем так говорить.

– Не советую, забирая луну, бросаться всеми этими «прежде чем». С тебя должно быть довольно спутника.

– Не делайте из меня «преждечемщика». Вас одного такого вполне достаточно в подлунном мире! Более чем достаточно!

Так вместе с водой выплеснули и ребенка, а вместе с ребенком – луну. Полную луну.

Вот гнусные старики!

 

Липкие пруды

 

– Просто думай об этом меньше, – сказала белая королева.

– Может, и позабыть прикажете?

– Надо будет, прикажу забыть, – тон белой королевы, все более пластилиновой и все менее снежной, подвывал какой-то джазовой трубе, как решил неизвестно кто.

– Я не могу не думать об этом много! Это единственная мысль, которой наделил меня наш Господь.

– Жулик! – благодушие белой королевы валило через край, как шипящее молоко из кастрюли. – Старый джанковый жулик! – и здесь белая королева поставила жирный знак копирайта.

 

Не так

 

– Многолюдный перекресток, светофор, рядом – женщина в строгом деловом костюме. Белые титры на черном фоне: «Она принадлежит каждому». Снова – перекресток, светофор, та же самая женщина в строгом деловом костюме. Белые титры на черном фоне: «Она верна тебе одному».

– Господу.

В помещении, где они говорили, был установлен микрофон, и каждый вечер их беседу слушали миллионы радиослушателей.

Что-то в этом не так.

 

На станции в снегу – II

 

Допустим, остался, осатаневший от этой прилипчивости. Зная, что не со зла, не из корысти даже, а просто волею воспитавшей ея среды.

И стоишь в снегу. Идешь, проходишь какое-то расстояние, утопаешь в снегу. Проходишь какое-то расстояние, именно так, проходишь какое-то расстояние, утопаешь в снегу. Чувствуешь, что выполнил какое-то задание.

Или еще проще. Никуда не идешь, стоишь на платформе, идет снег, чувствуешь, что выполнил какое-то задание. Куда проще, правда? Чувствуешь, что выполнил какое-то задание, стилистическое, заданное самому себе, полученное издалека, грешащее многословностью, непременно грешащее многословностью. Очень важное. Полученное из космоса.

Мешает здесь только снег. Ну то есть он создает какую-то атмосферу, мешающую действию. Он слишком лиричен, он вроде трамвая или запаха верхней одежды в  прихожей. Стоит вернуть голос из первой части, как мы обретаем утраченный баланс, но задание – обратно, вновь – перестает быть выполненным, снова подлежит выполнению.

Оно не становится новым заданием, оно остается старым. Связь с космосом утрачена, жизнь – говно. Поэтому пусть уж лучше этот мешающий всему снег. И выполненное задание. И лирическая атмосфера, и стиль, стиль, стиль. И космоса побольше, малютка, космоса. Вот сюда – космоса, я бы на твоем месте не стал красить волосы в рыжий цвет. Ни при каких обстоятельствах.

У меня прямая связь с космосом, а ты говоришь заткнись. Не говори мне заткнись здесь, на станции, где я стою один уже не первую ночь. Я – маяк, маленький маячок, я посылаю только один сигнал, только один сигнал. Меня уже не видно под снегом. Меня уже не видно в кармане. Меня уже не видно, но меня еще слышно.

А впрочем… впрочем… Вот вам мой оглушительный хохот! Хохот, как будто совсем уж несвежий человек громко кричит один на платформе. Мешает здесь только снег.

 

«П» оборотное

 

Попытаемся придумать фразу, в которой все важные слова начинаются на букву «П». Например, так: «Спустя девять лет прототип персонажа твоей прозы пишет под псевдонимом роман про Венецию». По-хорошему, в этой фразе неважным оказывается только одно – Венеция.

Попутно отметим, что в романе многих убивают в Венеции, а кое-кто умирает сам. Не секрет, что в Венеции и без того многих убивали, а многие умирали сами.

Еще в Венеции есть гондольеры, и в романе есть один гондольер. В романе он мертвый.

Еще в Венеции, особенно на осторове Сан-Микеле, есть черепа, и в романе тоже есть череп. В романе он инкрустирован бриллиантами. Которые, как известно, лучшие друзья девушек. Девушки в романе тоже имеются; одна из них – бывшая русская актриса, ставшая графиней. Дальше я не могу продолжать.

 

Графическая оболочка года змеи

 

Длинноносый бунтарь, в диапазоне от Сирано де Бержерака до Буратино.

Громогласно, на весь вагон, акцентируя числительные:

– Года, похожие на траву, на поганки, на растущие к небу маленькие хуечки: Один! Девять! Четыре! Один! Как, впрочем, и Один! Девять! Один! Четыре! Меняем девятку на восьмерку, получаем годы жизни поэта Михаила Лермонтова. У вас есть зрительное воображение? Есть?!!

Луи-Фердинанд Селин. «Сомбреро! Кабальеро! Но пусть держит себя в руках!»

Смерть в кредит. Вру. Из замка в замок. Перевод Климовой и Кондратовича. Страница

Сто тридцать три. Не поленился, проверил.

Думаю, не стоит указывать, что мне приходилось при этом держать в руках.

Сомбреро! Кабальеро!

Наступил Новый, тысяча девятьсот сорок первый, год. Год Змеи.

 

Арендатор

 

Под этим названием должен стоять рассказ с другим названием. Чтобы не избежать ненужных повторов. Рассказ о том, как модное дорогое пальто состарилось и стало одеялом на бомжачьей вписке. Но здесь будет другой рассказ.

Рассказ о том, как в коллекции похабных частушек оказалась купюра в пятьдесят евро.

 

Психоштадт

 

«А с платформы говорят: / это ад». Вариацию Станислава Львовского дополним более кустарной, более самодельной: это город Психоштадт. Почти пригород Ленинграда-Петербурга, обглоданный до скелета тайными павликианами и альбигойцами.

И вот появляется первая группа агрессивно настроенных врачей. Мы ее устраняем. Но одну группу сменяет другая, и к концу дня тихий спальный район превращается в арену кровавой битвы.

Твоя нога стоит на скальпированном черепе эндокринолога, а взгляд устремлен в бесконечность. Или вот мы вместе сидим на фоне трупов хирурга и психиатра, а руки наши самопроизвольно сжимают трофеи (от психиатра нам достались темные очки и ботинки, от хирурга – пара резвящихся младенцев в кустах).

На главной площади Психоштадта стоит достославный памятник лжи.

 

Азбукерке

 

С буквами было что-то не то. Детская литература, вы не подумайте.

Какие-нибудь пираты, конечно. Отпетые мерзавцы. Это, например, согласные. И кучка героев – гласных.

Похищенная красавица по имени Пунктуация. В судейском парике и с молотком – Синтаксис.

Ну и все гораздо хуже кончается, чем в букваре.

 

Homo homini lupus est

 

– Идиоты! Они смеялись над стариком Харпером! – так переводится надпись на его значке, господин Русаков. Сейчас модно носить значки с цитатами из популярных фильмов или сериалов. Это молодежная мода, господин Русаков. Распространена среди молодежи.

– А из русской классики они носят цитаты – или только из телевизора?

– Из русской классики – безусловно, господин Русаков. Вот буквально вчера видел у одной девчушки цитату из Достоевского. Из «Идиота».

– А и какую же?

– Человек человеку волк, господин Русаков.

– Отличная цитата, отличная. В школе всегда плакал над этим местом.

Есть ли здесь загадка, которую предстоит разгадать читателю?

 

Лайнер низшего класса

 

Когда выворачивает, тогда выворачивает. А когда не выворачивает, тогда не выворачивает. Мудрость кисленькая, но для начала сойдет.

Каждая вспышка, конечно же, обладает способностью к производству мегаповествования, даже самая тусклая, вроде утреннего недовольства собой, состоянием зубной щетки или содержимым лотка. Это мы обязательно должны помнить.

Обнаружил в коробке из-под обуви конфеты «Красный мак». Кто их туда положил, не знаю.

Съел.

 

Сиквел

 

Есть причины – и серьезные, по которым настоящий, весь из себя доподлинный сиквел повести «Добро побеждает зло» под названием «Яд заменяет ум» попросту невозможен технически. «Ум заменяет яд» – такое возможно, но выглядит глупо, непрофессионально, даже как-то по-детски.

– Не могу избавиться от ощущения, что подавляющая часть человеческих отношений – не более чем безуспешная попытка прийти в себя после предыдущих. Предыдущих человеческих отношений, хочу сказать.

– Слишком много шипящих. Ты не находишь? Просто невероятно много шипящих. Ты уж не в змеи ли, брат, метишь? Не в пресмыкающиеся ли подался?

– Нет. Не в змеи. Но яд люблю. В таком, знаешь, производственном смысле. Не производство отравлений, а производство самого яда. Произведение яда, вот так можно для красоты.

В этот момент яд действует. Собственно, поэтому нормальный сиквел и невозможен. Яд действует слишком быстро, повествованию негде развернуться – в буквальном смысле. Какие уж там два авторских листа при такой скорости! Скорости действия яда!

 

Виновата луна

 

Жил-был один такой человек, Максим.

В 2010 году тарифы оказались слишком высокими. Максима взяли.

Виновата, как известно, луна. Максим считал, что на финансово-экономическом кризисе и чистке в рядах правоохранительных органов тоже лежит немалая часть вины, но его мнение тут уже ничего не решало – да и не могло решать. Виновата была луна.  И разумеется, поэзия. На ней тоже немалая часть вины.

Часто меня спрашивают, что я думаю о том или ином поэтическом тексте.

 

Графские развалины климатического курорта

 

Некто К., покинув на длительное время столицу, удалившись от центра страны, многое приобрел: это и деревянный дом с резными наличниками, это и скотинка кое-какая, и длинная белокурая коса волоокой Василисы, найденной в пустоте. Глаз радуется.

Некто К., молчун и гад.

Некто К., чье возвращение будет символизировать конец Нового Вавилона в том виде, к которому мы все привыкли. Можно будет сказать: надышался, гад, свежим воздухом.

 

Звездное небо на сапогах

 

– Для чего нужен этот механизм?

– Этот механизм убирает голову, оставляя все остальное как есть.

Другой текст, в другом месте.

– Вульгарно.

– Я бы сказал, откровенно. Ведь все говорят, что им нужна эта искренность, эта прямота. Но когда они видят – да, когда они получают свою непосредственность, – боже мой, сколько визга. Этим визгом можно наполнить дом. Очень большой и красивый дом. Твоего дома – маленького и т. п. – не хватит.

– Только что вы совершили попытку меня унизить.

– Это как?

– Некому будет занять место, господин генерал.

Другие люди, в другом помещении.

 

Бекки и Мэгги

 

Кому из них писал Юрий Андропов, навсегда останется тайной. Формально письмо адресовано Саманте Смит, и в нем упомянута дочь судьи Тэтчера, то есть Бекки, однако есть серьезные основания считать, что подлинный адресат – Мэгги.

Холодная война тем и хороша, что вместо непрерывных прощаний подразумевает столь же непрерывные встречи. И в том и в другом случае непрерывность достигается некоторой отложенностью события (пуля пока что не пробивает череп, самолет еще не идет на посадку). Заметим, подобный аргумент склоняет чашу весов обратно в сторону Бекки.

 

Химические карандаши

 

Мираколо! Это должно было произойти! И это произошло, когда выкосили камыш.

Обнаружились камни, свежие кости, сгоревшие чайники и тому подобное. Казалось, сама природа обнажила подлинный вид своего тела. Как девственница, лежала она перед естествоиспытателями.

Невыразимой красоты рисунок, сложенный из всей этой ерунды, предстал перед нами. Что мы чувствовали? Не знаю, это нельзя передать словами. Я не могу рассказать.

 

* * *

Опубликовано в: Русская проза. 2012. Выпуск Б. С. 240–250.