И снова скальд чужую песню сложит

Или, как говорил мой друг Аркаша Р., — «мне кажется, что это пиво кто-то до меня уже пил ….» Это я вот к чему. Однажды на этом сайте я рассуждал над удивительными совпадениями, происходящими в беспорядочном потоке и водовороте жизни. Сейчас я хочу продолжить. На этот раз я воспользуюсь не такой сенсационной, как в прошлый раз, фактурой, но зато гораздо более доступной для рациональных объяснений. Речь пойдет об удивительном сходстве некоторых текстов, составленых разными людьми совершенно независимо друг от друга. Это случается очень часто, гораздо чаще, чем каждый из нас со своим ограниченным кругозором и слабой оптикой, замечает. Может быть, я предложу позже коллекцию таких совпадений, но сейчас я позволю себе воспользоваться личным опытом просто для экономии времени. Я вспомню три (3) своих собственных изделия и их аналоги. Я дам к этим случаям некоторые фактурные пояснения и попробую обмозговать то, что возбудило мой детективный инстинкт.

Совпадение первое

В 1967 году я сочинил стихотворение, где позволил себе насмехаться над разгоравшимся тогда советско-китайском конфликтом. Это был популярный повод для антисоветского злорадства в атмосфере наступившего уже брежневского застоя. Как водилось в те давние времена, я несколько раз концертировал (теперь это назвали бы «перформанс») со своим опусом на потеху нескольких собутыльников, а потом положил его в стол и забыл о нем.
Я вспомнил о нем совсем недавно, когда кто-то прислал мне с имейлом стихотворение Дмитрия Быкова. Читая его, я заподозрил, что когда-то мне попадалось на глаза нечто очень похожее, и сообразил, что эти вирши напоминают мне мои собственные – уже полувековой давности. Судите сами. Сперва мои вирши, а потом быковские. Вот они. Стихотворение называется «Спор»

Неспокойно в белом свете,
От востока шум идет,
В год пятидесятилетья
Слухом полнится народ.
Слышно, бросил нам перчатку
Забияка хунвэйбин,
Дай ему Амур, Камчатку и Читу и Сахалин…
Видно в сторону подалась
Ханьцев древняя земля,
Распустилась, разболталась
В удаленье от Кремля.
Нету этому названья:
Что за крики, что за брань,
Вслед за доблестной Хэнанью
Взбунтовалася Хунань.
Весь Китай пришел в движенье,
Все взбесились как один,
И наносит поврежденье
Хунвэйбину хунвэйбин.
В ход пошли серпы и вилы,
Хунвэйбина дело дрянь.
Бьет по морде что есть сил
Хунвэйбина цзаофань.
А в ответ и днем и ночью
Не без помощи дубин
Бьет по морде что есть мочи
Цзаофаня хунвэйбин.
Все смешалось как в бедламе,
И вокруг, куда ни глянь,
Звонко стукаются лбами
С цзаофанем цзаофань.
И под шум многоголосый,
Стоязыкий вой и лай
Друг у друга режут косы
Тао Чжу и Чжоу Эньлай.
Позабыты все приличья:
Не Китай, а желтый дом,
Но при всех своих различьях
Ханьцы сходятся в одном.
Тесно нам на наших грядках
И казна у нас пуста.
Русский брат, отдай Камчатку
И восточный Казахстан!
Пожалей нас бедных-самых,
Русский брат, отдай Читу! …
Русский брат! Не верь слезам их!
Обходи их за версту!
Все они одной породы,
Всех терзает красный зуд,
Дай маленько им свободы,
Мир вверх дном перевернут.
Вот и нынче разбежались
За Амуром воевать,
Красноярский край собрались
У России оттягать.
Слыхано ль такое дело?
Может ли такое быть,
Чтоб одной стране пол-тела
Собирались отрубить?
Говорите, что землицы
Нехватает вам чтоб жить
И народец из столицы
Нету места расселить.
А у русских плотность ниже,
Чем у вас раз в шесть или семь,
Так неплохо бы русских выжить
Из Сибири насовсем.
Мы б ту землю удобряли,
Рисом стали б засевать,
Водку бы из риса гнали,
Вам бы стали продавать…
Притязанья ваши дерзки,
Постыдитесь господа!
На такое даже персы,
Даже финны, даже немцы
Не решались никогда.
Вы у нашего посольства
Растоптали весь газон,
Но теперь уж вы позвольте
Объяснить и наш резон.
Вроде бы земля порядком
От Москвы удалена,
Но, ох, неправда, что Камчатка
Вовсе нам и не нужна.
Мы ту землю уважаем
И работаем над ней.
Сколько лет в нее сажаем !
Да не злаки, а людей.
Для подобного лэндюза
Не одна нужна верста.
Нам Камчатка не обуза,
А опора живота.
Без забора и без вышки,
Без Сибири-Колымы
Наши лишние людишки
Довели б нас до сумы.
Это просто очевидно!
Как такое не понять?
Интернационализма
Надо больше проявлять.
Уважать нужду соседа,
Даже если сам в нужде
И бороться за победу
Вместе, вечно и везде.
Так кончайте ваше свинство,
Полюбите нас опять,
Пролетарское единство
Будем вместе укреплять.

А теперь стихотворение Дмитрия Быкова

Здрасте, здрасте, тетя Рая! Как здоровьечко у вас? К вам посылка из Китая, в ней сидит рабочий класс. Он приехал из Китая, чтобы здесь начать с нуля, обрабатывать желая ваши русские поля. Будь земля у них в Китае — так они бы, почитай, никогда б не покидали свою родину Китай. Уезжать всегда несладко, это знает даже еж, но у нас людей нехватка, а у них хоть попой ешь. Вариант ничем не страшен — совместить бы нам всерьез свой избыток нив и пашен с их избытком китаез! Но трудягам желтоватым пальцем Новгород грозит. Пахнет штурмом и захватом их непрошеный визит. Не толкайте нас, ребята, в адской пропасти жерло. Ведь проснемся мы когда-то, а кругом желтым-желто! — Дорогой товарищ Шанцев! — раздаются голоса. — Не пускайте иностранцев в наши русские леса. Русский волк и русский заяц – все животные, прикинь, говорят: уйди, китаец, убирайся в свой Пекин! Да, у
нас стоит работа. Да, по горло мы в грязи. Хочешь к нам везти кого-то — гастарбайтеров вези! Им открыты наши двери, их и так полно везде, их держать, по крайней мере, научились мы в узде, их готовы взять до кучи мы гурьбою и гуртом… Но китайцы — это ж круче! Их не выведешь потом!
Это хуже, чем цунами. Нам давно они грозят. Ни судами, ни скинами их не выгонишь назад! Что тут будет, посмотри сам, призадумайся, прошу: будут лопать мясо с рисом и китайскую лапшу, обустроятся шикарно, скажут семьям:<<Приезжай>>, будут впахивать, как Карло, получая урожай, от заката до рассвета, не бросаючи труда… И окажется, что это – их земля. А нам куда?!
— Мне ваш пафос ясен, дети, — Шанцев рек, невозмутим. — Но ведь вы пахать, как эти, не хотите? — Не хотим! Но уж лучше мы в болото превратим Отчизну-мать, чем допустим хоть кого-то нашу Родину пахать! Лучше сгинем друг за другом и друг друга загрызем, чем дадим китайским плугом пачкать русский чернозем! Разверни ты их скорее, отчий край обереги! Мы привыкли, что евреи наши главные враги, что они нас вечно душат, травят водкой, застят свет… Это ж нам баланс нарушит, понимаешь или нет?! Мы привыкли жить с евреем, принимаем с ним на грудь и с кавказцами умеем, но с китайцами отнюдь! Будут жить у нас, как дома, в нашем Нижнем дорогом… Ты китайского погрома, что ли, хочешь? Мы могем! Ты и сам подумай, Шанцев, землю так не раздают. Их запустишь, голодранцев, дашь им почву и приют, дашь им трактор, культиватор, все условья для труда… ведь китайский губернатор будет в области тогда! Это ж, блин, не вечер танцев — это сдача наших мест! И, смирясь, поставил Шанцев на своем проекте крест. И китайцы спозаранок — только чашечки бренчат — похватали китаянок и забрали китайчат. В направлении Китая едут, зависть затая. И земля стоит пустая. Но своя зато, своя
.
Сходство стихотворения Быкова с моим старым изделием поразительно. Тоже про территориальные претензии, то есть «наша земля!», тот же ритм и метр, такое же ерничанье. Это, конечно, совершенно случайное совпадение, потому что я свое изделие 1967 года никогда не публиковал.

Совпадение второе

Стихотворение «Театр» я сочинил в середине 70-х. Стихотворение Рильке в переводе Тамары Сильман с тем же названием я увидел на русском впервые году в 2000—2003. Мне его показала моя тетушка Регина. Тамара Сильман была ее школьная подруга (немецкая школа Annen-Schule в Петрограде), и у тетушки был экземпляр сборника ее переводов из Рильке, подаренный ей мужем (В. Адмони) тогда уже покойной Сильман. Листая сборник, я наткнулся на стихотворение «Театр» и поразился его интонационным сходством с моим стихотворением. Это сходство особенно интригует, поскольку по смыслу стихотворения контрастны, и мои вирши может быть приняты за прямую полемику. Но это крайне мало вероятно. Я пытался читать Рильке в конце 50-х годов по-немецки, но мой немецкий был тогда для этого на самом деле не адекватен, я все недопонимал, а позднее по-русски все это прочитать я не потрудился, поскольку интерес к Рильке потерял, и 20 лет спустя (середина 70-х) абсолютно ничего не помнил. Ни о какой сознательной перекличке тут речи быть не может. Но вот как это выглядит.

Сначала — «Театр» Рильке, перевод Т.Сильман

Театр на жизнь как будто не походит, Действительность он как бы перерос, —
И все же снова чудо происходит: И все-таки ответы на вопрос Нам слышатся о жизни и о смерти – О, мы доходим, словно бы шутя До сути их. Играющему верьте! Он – женщина, он – демон, он – дитя… И снова, Снова мы В его сетях!

Теперь — А. Кустарев. Театр (на самом деле значительно измененный вариант; это понадобилось, потому что первый вариант, когда я взглянул на него спустя лет 40, оказался небрежной заготовкой; но смысл опуса остался совершено тот же)

I
Театр уж пуст. Никто в него не ходит.
Во-первых, людям нечего надеть.
А во-вторых, там нечего глядеть.
Там нет чудес, там только леший бродит.
Там нынче даже занавеса нет.
Актеры все похожи на доцентов,
И несмотря на множество акцентов,
Имеют все один автопортрет.
Ты прав в своем ворчанье, зритель наш.
И то сказать, что за шальная блажь
Смотреть как пол-десятка Ивановых
Изображают из себя Петровых.

II
Театр уж пуст. Пуст как ночной чертог.
Поплелся за кулисы исполнитель, И устремился в раздевалку зритель,
Крутя на пальце круглый номерок.
Он только что был полон, этот храм,
Народ толпился как на репинской картине –
Упитанные дамы в крепдешине,
Полковники в гражданском габардине,
Профессорские дочки в юбках мини
И прочий неодушевленный хлам.
Здесь только что толпа была густа.
И — ни души, ни тела, ни черта, одни места
Пустые, надо думать, навсегда,
Мираж, растаявший навеки без следа.
В предсмертных муках корчился на сцене
Театр, уже не нужный никому.
Он чуял, не переиграть ему
Грядущих поколений
В перформансе, где каждый зритель
Одновременно исполнитель,
Изображающий неведомо кого,
Но только не себя же самого.

III
Театр уж пуст.
Театр уж полон.
Он всем нам жить играя приказал.
И в безграничный темный зал
На веки вечные сошел он.

IV
Театр уж мертв.
В тупик он загнан.
Теперь он всенародный клуб
И уж своим беретом Вагнер
Покроет завтра этот труп.

Совпадение третье

С очень большой натяжкой можно все-таки думать, что какое-то очень туманное воспоминание о когда-то мелькнувшем у меня перед глазами (в тумане чужого языка) стихотворении Рильке повлияло на меня, когда я складывал свои вирши. Но вот еще один случай. Тут я совершенно точно знаю, что никогла не читал стихотворения М. Волошина, на которое мой опус, как будет видно, так похож. Я даже очень хорошо помню, при каких обстоятельствах я впервые его увидел. Дело было в самом конце 70-х в квартире Лени Соколова, известного в Ленинграде в 50-е — 90-е годы книжного фанатика и библиофила. Его жилище было ярким явлением. Невероятно захламлено книгами и самиздатом. И оттута был живописный вид на ленинградские крыши, кажется на Новую Голландию. Я остался на какое-то время один за столом, где лежали груды машинописного текста, и стал читать что-то наугад. В первый момент мне почудилось, что это мое стихотворение, хотя быстро стало ясно, что лексика тут совершенно другая; я и слов-то таких не знал. Но ритм, метр и интонация были совершенно такие же. Я спросил у хозяина, чей это опус, и он отвечал, что Волошина. Но – еще раз—судите сами. Сперва мое стихотворение

(без названия)
Толпа трудящегося класса
Идет в атаку на дворец
И вот она уже не масса
Она истории творец
Бегут матросы и солдаты,
Которые теперь народ,
Чтоб исторические даты
Назначить на сто лет вперед.
Убить на месте офицера,
Прогнать царя, пресечь попа
Установить функционера
Желает над собой толпа.
Минута высшего блаженства,
Судьбы и совершенья миг.
Прорыв в оргазм и совершенство,
Крик счастья и эпохи пик.
И, лозунгами мир заклеив,
Она тем самым создает
Мир бесконечных юбилеев
В котором время не течет.
Свой смысл утратила секунда
В диалектической игре.
Зачем года считать от бунта,
Что совершился в мартобре?
Взгляни на мир: он стал овчина,
Обернутая шерстью вспять.
Где следствие и где причина,
Уж никогда нам не понять.
Ребенок Маркса, слишком поздний,
Которого он сам не ждал,
Маньяк, мучительно серьезный
В уничтожении зеркал.
Так вот зачем они – знамены,
Бесчисленны как самый класс!
Часы и зеркала – шпионы.
Им нету места среди нас.
В лесу знамен, во тьме призывов
Мир успокоится в себе
И будет пышно-горделиво
Участвовать в своей судьбе.
Чтоб не нужна была случайность,
Которая с одной ногой
И чтобы средняя и крайность
Равнялись бы одна другой,
Чтоб инструмент равнялся цели
Чтобы нога была рука,
Чтоб ты был вечно у станка,
Не вылезая из постели.
Вот так и будем мы ползти
По мебиусовой спирали.
В любой момент в конце пути
И вместе с тем в его начале.
Спираль нас временно спасет
И также временно погубит.
Все настоящее нас любит,
Но все грядущее клянет.

А теперь стихотворение Максимилиана Волошина «Русская революция» (1919)

Во имя грозного закона
Братоубийственной войны
И воспаленны и красны
Пылают гневные знамена.

Но жизнь и русская судьба
Смешали клички, стерли грани:
Наш пролетарий – голытьба,
А наши «буржуа» — мещане.
А грозный демон – «Капитал»
— Властитель фабрик, Князь заботы,
Сущность отстоенной работы,
Преображенная в кристалл, —
Был нам неведом: нерадивы
И нищи средь богатств земли,
Мы чрез столетья пронесли,
Сохою ковыряя нивы,
К земле нежадную любовь…
России душу омрачая,
Враждуют призраки, но кровь
Из ран ее течет живая.

Не нам ли суждено изжить
Последние судьбы Европы,
Чтобы собой предотвратить
Ее погибельные тропы.
Пусть бунт наш – бред, пусть дом наш пуст,
Пусть боль от наших ран не наша,
Но да не минет эта чаша
Чужих страданий гаших уст.
И если встали между нами
Все бреды будущих времен
– Мы все же грезим русский сон
Под чуждыми нам именами.
Тончайшей изо всех зараз
Мечтой врачует мир Россия
– Ты, погибавшая не раз
И воскресавшая стихия.

Как некогда святой Франциск
Видал: разверзся солнца диск
И пясти рук и ног Распятый
Ему лучом пронзил трикраты
– Так ты в молитвах приняла
Чужих страстей, чужого зла
Кровоточащие стигматы.

Спекуляции

Ну а теперь некоторые спекуляции на заявленную тему. Во всех трех случаях ни о каких прямых влияниях, даже подсознательнывх, нет и речи. Но удивляться очевидным смходствам-подобиям все-таки не стоит. Дело, можно сказать, житейское. Безбрежный совокупный текст, в котором мы блуждаем как (словами Эриха Кестнера) обезьяны в джунглях культуры (Affen im Kulturwald – игра слов: Urwald это первобытный лес) не отпускает нас ни на минуту и почти невозможно сказать что-нибудь, что уже не было однажды сказано. Мы все время повторно доходим до чего-то, но сами или не сами, никогда до конца не ясно. На поверку, мы просто черпаем из одной бочки, а ее ресурс вовсе не так разнообразен, как кажется.

Ролан Барт только усмехнулся бы по этому поводу. Вот что он нам предлагает думать: «… всякий текст есть между-текст, но эту интертекстуальность не следует понимать так, что у текста есть какое-то происхождение; всякие поиски «источников» и «влияний» соответствуют мифу о филиации произведений, текст же образуется из анонимных, неуловимых и вместе с тем уже читанных цитат – из цитат без кавычек» («От произведения к тексту»). И еще: «… Писатель …. может лишь вечно подражать тому, что написано прежде и само писалось не впервые («Смерть автора»)

Это, конечно, замечено правильно, но сейчас выглядит, пожалуй, уже несколько тривиально. Каждый, кто это прочтет, с полным основанием скажет, что ему и самому это приходило в голову. И это, как и все остальное было уже сказано, до Барта, после Барта, читавшими Барта и не читавшими. Например, О. Фрейденберг, на что обратила мое внимание моя подруга Ольга Левицкая в нашем с ней разговоре о романе Лео Перуца «Шведский кавалер». Вот что она сказала по поводу стереотипов в нарративе: «… заимствование? Но от кого? Кто их автор? Недаром же все известные нам сюжеты, выделенные в обособленное существование, названы бродячими. Они бродят! Но бродят ли они или за ними бродят — ими полна вся литература, и Иван кивает на Петра, Петр на Ивана. Кто их автор? Кто их привез или выдумал? — Все и никто. Они пришли с «первым портным»…» И найдется много таких, кто скажет, если разговор правильно повернется, примерно то же самое. Просто для иллюстрации пара примеров: бездарные поэты подражают, великие поэты крадут (Т.С. Элиот); сочинил стихотворение «я помню чудное мгновенье, но потом вспомнил, что это уже сделал Пушкин (Остап Бендер).

Более амбициозно выглядит другой тезис О. Фрейденберг (еще раз подсказка О. Левицкой): «закономерность сюжетного образования есть не продукт научной спекуляции, а свойство самой природы сюжета… что не автор вершил композицию своего сюжета, но сама она в силу собственных органических законов приходила зачастую к тем формам, которые мы застаем и изучаем». Если я правильно понимаю Фрейденберг и если ей верить, то текст на самом деле растет из себя самого, и текстовику остается только этому следовать. То есть, выбрав тему (мотив), ты обрекаешь себя на некоторые неизбежные ее артикуляции. В случаях, о которых я рассказал, мотивы — это «Китай», «Театр», «Русская революция». А все остальное предполагается по импликации. В музыке это особенно заметно. Большинство опусов малой формы, особенно популярные песни, почти не отличимы для любителя, отчего там и преобладают исполнители. В литературе это не так бросается в глаза, но тоже обычно. И поэтому мы часто самонадеянно мним себя творцами, тогда как мы тоже всего лишь исполнители. Хотя наше литературное исполнительство может быть, как и у музыкантов, или неумелым и тусклым, или виртуозным и ярким.

Трудно избежать стереотипа. И не известно, так ли уж нужно. Если же вы пишете не для собственного удовольствия, а в рассчете угодить читателю и подзаработать на этом, то я даже не советовал бы этого делать. Но избежать соблазна все-таки пытаться это сделать тоже трудно. Вот в заключение пример такой попытки. Почему мне кажется, что это действительно такая попытка, пусть читатель догадается сам.

Берлин, 14 апреля 2008 (экспромт)

Когда я читаю какой-то роман,
Написанный кем-то другим,
Мне кажется часто что это я сам,
Когда-то его сочинил.

А после нескольких страниц,
Я всю ночь не могу уснуть,
Мне спать не дает мучительный стыд,
За всю эту страшную чушь.

И всех плагиаторов меня
Я искренне благодарю
За то, что взяли они на себя
Эту галиматью.

Хорош бы я был, если бы сам
Взялся бы за перо.
Был бы тогда не они, а я
Сами знаете что.
Я имею в виду оно.