«Чистый понедельник»: Париж, начало XXI века

Париж, Институт восточных языков и культур. Русское отделение, на котором я веду практические занятия по устной и письменной речи. Выбор текста для чтения – всегда головная боль. «Чистый понедельник» идёт в разрез с привычной традицией, унаследованной нами от старых преподавателей: что-нибудь по-чеховски деликатное, по-паустовски лиричное. У Бунина же: эротический напор рассказчика, богатого молодого самца, скользящего по жизни. Перегруженность культурными реалиями того времени: какие-то Гофмансталь, Шницлер, Тетмайер, Пшибышевский… Наконец, замороченная, вызывающая недоумение героиня (реакция одной из студенток: «Она всё делает наоборот, у нормальных людей вначале секс, а потом близкие отношения»). Чтобы распробовать скрытый универсализм бунинской истории я предложил студентам перенести действие рассказа в современную им действительность. И оказалось, что «Чистый понедельник» неожиданно легко перекладывается на сегодняшний французский лад. Примеры – см. ниже.

***

Темнел парижский серый зимний день недалеко от универмагов, рождественские витрины гасли, и родители возвращались домой с покупками.

Я жил недалеко от площади Вандом, на улице Мира, а она жила на улице Бонапарт, между площадью Сартр–Бовуар и церковью Сен-Сюльпис, в квартире, окна которой выходили на церковь. Она всегда любила природу и проводила много времени в Люксембургском парке недалеко от своей квартиры. Каждое утро мы встречались в кафе «Флора» и завтракали. Каждое воскресенье я привозил ей миндальные печенья из «Пера Гермэ» или «Дальуаё», и потом мы вместе ужинали в ресторане. Мы всегда и каждый день ужинали в ресторанах, например, в «Рице», «Башне серебра» или в «Обоих Клабышках» («Les Deux Magots»). Каждый вечер после ужина мы ехали в оперу Гарнье, потому что она ненавидела оперу на площади Бастий, и потом я отвозил её на служебной машине до её квартиры, но никогда не входил, она не давала разрешение.

Но однажды она пригласила меня провести ночь у неё в доме. Пока она была в ванной, я глядел на церковь, сидя за роялем. Вдруг я обернулся, и она лежала голой на постели, ожидая, чтобы я её догонял.

На следующее утро она сказала, что уезжает в Ларошель, потому что там был выброшен на берег танкер и везде на пляже была нефть. Она хотела очищать берег и ухаживать за птицами.

Через несколько дней я получил письмо, в котором она писала, что нашла своё призвание, что работает для общества, что чувствует себя полезной. Она осознала, что ей было больше недостаточно ужинов в Фукетсе и одежды с улицы Монтеня. Конечно, это глубоко потрясло меня, и я быстро спивался.

Два года спустя я гулял по берегу Сены и как только подошёл к площади Сен-Мишель, увидел, что там была экологическая демонстрация. Я хотел приблизиться, но милиционеры задержали меня. Вдруг толпа раздвинулась и я увидел её, державшей знамя, на котором я мог прочитать: «Давайте спасать чаек!»

Первый понедельник спектакля

Темнел парижский серый зимний день. Каждый день в этот час я ездил в мэрию на автобусе в город Auteuil. Она жила напротив мэрии и работала там бесплатно. Я думал, что однажды мы поженимся, но она не хотела говорить об этом. Она зачем-то училась на курсах восточного танца и была постоянной студенткой. Она жила в очень бедной маленькой квартире под крышей, хотя её отец был богатым купцом в городе Лион. На стене в комнате была зачем-то повешена фотография «Блюбель гёлз». Явной слабостью её были большие и хорошие книги об искусстве. Но она часто переставала читать и опускала книгу, вопросительно глядя на фотографию.

Когда я приехал, уже смеркалось, я застал её в простом платье, готовой к выезду.

– Куда нынче? В сиротский дом, может быть?

И опять весь вечер мы работали, чтобы облегчить страдания сирот.

Однажды, работая возле неё, я схватился за голову:

– Да, всё-таки это неприятная жизнь.

Она ответила:

– Кто же знает, что такое приятная жизнь и счастье?

И опять весь вечер мы помогали сиротам.

Так прошли зима, весна и лето. В первый день сентября она попросила меня приехать к ней в шестом часу вечера. Я приехал, и она встретила меня уже одетая, в выходном платье, роскошной шляпе и кожаных туфлях.

– Хотите поехать в «Лидо»?

Я быстро ответил:

– Хочу! Но не знал, что вам нравится такой спектакль.

– Это вы меня не знаете.

И в этот вечер, когда я отвёз её домой, она спросила:

– Если бы я была танцовщица или пела на эстраде, вы продолжали бы любить меня?

Я шутя ответил:

– Боже мой, разумеется, нет!

Она долго молчала, наклонив голову, и потом сказала:

– Завтра вечером я уезжаю в США.

Через неделю я получил от неё письмо, она попросила меня не пытаться её снова увидеть и забыть её. Я выполнил её просьбу.

Десять лет спустя я был в Лас-Вегасе. В понедельник я решил пойти на премьеру эротического спектакля в казино «Люксор». В начале спектакля появилась на эстраде труппа легко одетых танцовщиц. Одна из них смотрела на меня. Вдруг я узнал её и тихо вышел из казино.

***

Темнел парижский серый зимний день. Весь Париж оказывался одной огромной пробкой: везде неподвижные автобусы, машины, и только мотоциклы и новые городские велосипеды, которые пустили несколько месяцев раньше, могли продвигаться дальше.

Каждый вечер такси везло меня от Порт-Дорэ к собору Парижской Богоматери, около которого она жила в двухкомнатной квартире. Каждый раз я возил её обедать в «Тайвань», «Ля тур даржан», а после обеда в театры, на концерты и после этого мы ехали в кабак послушать музон. Она училась на каких-то курсах, может быть, в Институте восточных языков, но довольно редко посещала институт. Её интересовали иностранные языки.

Её отец, бывший президент крупной индустриальной группы, вышел на пенсию и занимался виноградниками, куда он вложил деньги, чтобы избежать налога на состояние.

В квартире героини, над диваном, висел портрет Че Гевары. Я привозил ей шоколаду из «Дома шоколада», книги Бернара Анри-Леви, Мишеля Онфре или Филиппа Делерма. Похоже было на то, что ей ничего не было нужно: ни цветы, ни книги, ни обеды. Тем не менее за обедами и ужинами она ела не меньше меня. Но всё же я заметил в ресторанах, что во время выбора блюд она всегда спрашивала у официанта, все ли ингредиенты в кухне экологические.

Я познакомился с ней на концерте хард-рока. Я так увлёкся концертом и кричал, что она меня заметила.

Однажды, когда она готовила кофе, я смотрел в окно; внизу были видны все важные памятники центра Парижа: собор Парижской Богоматери, Консьержери, Новый мост и даже купол Пантеона.

В один прекрасный день она приказала мне приехать к ней пораньше. Она уже была одета в джинсы и носила американскую шапочку. Мы поехали на демонстрацию против ядерных электростанций. На трибуне выступал Жозе Бове и докладывал битых два часа. Молодая женщина по-настоящему увлекалась тем, что говорилось, и, когда она слушала эти речи, её лицо изменялось.

На другой день она попросила отвезти её в оперу на площади Бастилии. Мы посетили там «Травиату» и, вернувшись домой, я поднялся с ней вверх.

Рано утром, на рассвете, она объяснила мне, что в тот же день вечером уезжает в Ларзак и что напишет мне письмо. Я действительно получил письмо несколько дней спустя, в котором она объясняла мне своё желание заниматься экологическим сельским хозяйством и разводить скот овцов.

Два года спустя, оказавшись на митинге против европейской сельскохозяйственной политики, я увидел, как неизвестная манифестантка устремила взгляд тёмных глаз на меня.

***

Я родился в Франции, но работал в банке в Лондоне. Таким образом я хорошо зарабатывал. Я жил в квартире на десятом этаже, всего четыре комнаты. Квартира находилась недалеко от моста Тауэр в новом квартале «Доки», и окна выходили на реку.

Каждую субботу, очень рано, я ездил на поезде «Евростар» в Париж. Там я встречал её. Она жилa одна в маленькой студии в квартале Сен-Мишель. Мы ходили в реcтораны, оперу, театр, на концерты, выставки, или просто гуляли по Парижу.

Иногда она приезжала в Лондон. Когда она возвращалaсь домой, доставленные по моему приказу цветы, ждaли её. Это ей нравилocь.

Мы проводили вместе каникулы, катаясь на лыжах в Альпах, путешествуя за границей. Мы любили открывать новых странных людей.

На неделе она жилa как студентка. Она изучалa географию в университете. Ей не нужно было денег. Её отец был известный хирург. Сейчас её родители были на пенсии в Ницце.

Что онa будет делать после диссертации? Она не зналa и предпочиталa не думать об этом. Я хотел, чтобы она переехала и устроилaсь у меня. Я даже много раз говорил о браке. Но она не отвечала, она избегала вопроса. Она говорилa только о нашей особенной дружбе – и о своей свободе… но она не могла бы прожить и две недели без меня.

Я дyмал, чтo онa былa eщë cлишкoм молoдaя. Значит я peшил ждать.

В кoнцe гoда я уехал за границу по своей работе.

Когда я вернулся, я хотел внезапно прийти к ней в гости. Hо она не была дома. В коридоре я встретил консьержа. Консьерж сказал:

«Вы не знаете ? Она вывезла мебель из квартиры уже две недели».

Kуда она уехала ? Консьерж не знал.

Может быть, родители девушки знают что-нибудь? Я позвонил им. Они удивились: они думали, что дочь ещё жила в своей квартире. Но они сказали, что когда дочь приезжала в последний pаз, она оставила письмо для меня, но без адреса. Я крикнул: «Сейчас приеду!»

Как сумасшедший, я решил сразу поехать на машине к её родителям, которые жили в тысяче километров. Я водил всю ночь. Когда я получил письмо, я ушёл без слова. Я не хотел объяснения.

Мой дорогой,

Я прошу прощения, потому что ты будешь страдать.

Я только обыкновенная девушка, но в обыкновенной жизни не гожусь. Я хочу, чтобы моя жизнь была полезной человечеству. Я хочу прожить то, что никто не пытался до меня.

Я не могла говорить об этом тебе или pодителям – вы не захотели бы, чтобы я уехала.

Я умоляю тебя: не ищи, забудь меня и женись.

Светлана

Пять лет спустя, я читаю газету и узнаю там её имя. Статья рассказывает о научном опыте. Семь мужчин и одна женщина просидели закрытыми три года для симулирования полёта Земля–Марс туда и обратно.

Через тридцать месяцев женщина заболела. Врач сказал, что ей нужно выходить. Не могли лечить её вне больницы. А она отказалась, потому что выйти значило изменить опыт. Она не хотела, чтобы завоевания космоса ждали три года. Целью научного опыта было узнать, могли ли люди пережить психологически все ситуации, болезнь и смерть тоже. Значит она умерла.

Секрет её смерти хранили до конца опыта по причине общественного мнения.

А cейчаc опыт закончился удачно.

Статья хвалила женщину, благодаря которой космонавты скоро полетят на Марс.

***

Уже темнело, на террасах кафе суетились официанты. Южный ветер волновал нежные, блестящие листья деревьев. Был первый тёплый день с начала весны. Все хотели быть как можно дольше на улице, гулять, дышать этим весенним воздухом.

Каждый вечер я садился в свое «Альфа-Ромео» и мчался к ней от Площади Звезды к собору Парижской Богоматери. Каждый вечер я возил её ужинать в «Крильон», «Риц», «Жорж V»…

Чем всё это должно кончиться, я не знал и старался не думать, не додумывать.

Днём она училась, занималась математикой. Она всегда страстно говорила о науке…

Отец её, бывший крупный промышленник, жил в Бордо, имел несколько акров виноградников и занимался виноделием.

Недалеко от собора Парижской Богоматери, на левом берегу, она снимала ради вида на Сену угловую квартиру на шестом этаже, всего две комнаты, но просторные и хорошо обставленные. В первой стояли диван знаменитого дизайнера и дорогое пианино, на котором она всё разучивала медленное, прекрасное начало «Лунной сонаты». На столике того же дизайнера стояла ваза с цветами, доставляемыми ей по моему приказу каждую субботу.

Когда я приехал к ней в тот субботний вечер, она лежала на диване, над которым зачем-то висел портрет Ганди с прялкой.

Когда я остановил машину перед её квартирой, она приказала: «Ищи стоянку и отставь машину…»

Я был поражён – она никогда не позволяла подниматься к ней ночью.

И мы молча потянулись вверх в лифте, вошли в тишину квартиры. Она быстро прошла в спальню. Я разделся, вошел в первую комнату и с замирающим точно над пропастью сердцем сел на диван. Слышны были её шаги за открытыми дверями освещённой спальни. Я встал и подошёл к дверям: она стояла, обнажённой спиной ко мне. «Вот всё говорил, что я мало о нём думаю, – сказала она и повернулась ко мне. – Нет, я думала…»

На рассвете я почувствовал её движение. Открыл глаза – она в упор смотрела на меня. Я приподнялся из тепла постели и её тела, она склонилась ко мне, тихо и ровно говоря:

• Вчера мне позвонил мой руководитель. Меня выбрали в общей программе сотрудничества по научным исследованиям между Европейским Союзом и Россией. Мне надо срочно поехать туда.

• Куда?

• В Сибирь, в Академгородок, это научный центр в сорока километрах от города Новосибирска.

• Надолго?

• Пока не знаю. Стипендию дают на три года, Обычный срок, чтобы писать докторскую диссертацию.

• Но почему там? В Париже нельзя писать диссертацию?

• По моей теме лучше в Новосибирске. Там работают крупные специалисты по выпуклому анализу. Главе института уже присуждали Нобелевскую премию. Сегодня вечером я поеду в Бордо прощаться с родителями и через неделю улечу. Когда я буду на месте, напишу тебе обо всём.

Письмо, полученное мною недели через две, было кратко. Она, кажется, была довольна своей новой жизнью и просила не ждать её, так как не знала, когда вернётся и вообще вернётся ли. Я очень страдал от её решения, от её отсутствия. Я часто проходил мимо ресторанов, где мы вместе ужинали, гулял по парку, где мы вместе гуляли, долго сидел на «нашей скамейке»… Я занимался ещё больше, тоже писал докторскую диссертацию, стал выдающим алгебраистом…

Четыре года спустя я поехал на конференцию в Берлин. Я увидел её, она сидела в третьем ряду кресел, передо мной. Она не заметила меня и разговаривала с молодым человеком, сидящим рядом с ней. К концу доклада, когда все уже разошлись, он помог ей встать, и я видел, что она ждёт ребёнка.

Я повернулся, тихо вышел из зала и на следующий день улетел домой.

***

Темнело зимнее небо над Парижем. Загорались огоньки города. Длинные ряды машин торопились куда-то. Раздавались автомобильные гудки. Начался час пик. Люди толпились у автобусных остановок, на перроне метро. А я, как каждый вечер, нёсся к ней. Шофёр терпеливо ждал меня перед гостиницей на улице Ваграм недалеко от площади Звезды. Едва я сел в машину, как она тронулась, и я мчался по Елисейским полям к собору Парижской Богоматери.

Она жила недалеко от собора на набережной. Каждый вечер я заезжал к ней и мы с ней ужинали в ресторанах, таких как «Алказар» или «Дзен гарден». Потом я возил её на вернисажи, коктейли или частные приёмы, где встречались самые блестящие и богатые люди в столице. Нам всегда были рады.

Но о нашем будущем лучше было не говорить. Разговоры о наших отношениях были ей неприятны и ни к чему не вели. И вообще она была мне совсем непонятна и загадочна. Но я был так счастлив возле неё…

Она зачем-то училась в художественной школе, для того чтобы поступить в Beaux-Arts, но редко посещала курсы. Не понимая, в чём проблема, она просто говорила, что любит искусство. Она жила одна, снимала двухкомнатную квартиру с балконом, с которого был виден собор во всех своих подробностях. В первой комнате, почти пустой кроме минималистских кресел и дорогого пианино, висело несколько картин, в том числе портрет Далай-ламы. Почему он был там? Это было для меня загадка. Каждый раз когда я встречал его взгляд, меня охватывало неприятное ощущение.

Я осыпал её подарками. И получал всё то же «спасибо». Её равнодушие к заботам, которыми я окружал её, удивляло меня. Но она никогда не отказывалась ни от подарков, ни от удовольствий парижской светской жизни. И я всё питал надежды, что она в конце концов влюбится в меня.

Так прошёл январь, февраль. Однажды она пригласила меня к себе на ночь. На рассвете я почувствовал её движение, открыл глаза. Она смотрела на меня: «Нынче вечером я уезжаю в США. Надолго ли, ещё не знаю. Я всё напишу, как только приеду. Не спрашивай меня ничего. Оставь меня теперь, я очень устала».

Затем она легла на подушку. Я молча оделся и на цыпочках вышел на лестницу.

На улице было уже светло. От прохладного воздуха и резкого холода рассвета у меня слезились глаза. Я шёл как во сне, не мог опомниться. Вдруг меня охватила нестерпимая боль. Без сил я сел на влажную скамейку, расплакался. Недалеко от меня старая нищенка рылась в мусорном ящике. Заметив моё присутствие, она сказала мне: «Ты не плачь, не плачь, мой милый, всё обойдётся. Иди домой. Тебе незачем остаться на улице. Иди домой».

Через две недели я получил от неё письмо. Она немногословно объясняла мне, что находится в Техасе недалеко от города Хантсвилл, где стоит государственная тюрьма. Дело в том, что в Париже она принадлежала к гуманитарной общественной организации, которая борется против смертной казни в США и помогает смертникам. И она, как все члены этой организации, переписывалась со смертником, которого скоро казнят. Он попросил её, чтобы она присутствовала во время экзекуции.

Я вовсе не подозревал этого… В конце письма она писала, что после экзекуции она не вернётся в Париж, а поселится там. «Я нашла своё призвание. У них ничего не остаётся. Я им помогу. Не жди меня. Не пытайся искать меня…»

Я не ответил на её письмо. Подавленный безмолвным горем, я долго предавался разврату. Прошли годы, безразличные и тусклые. Я с трудом узнавал себя в зеркале. Однажды я проходил мимо собора Парижской Богоматери. Грусть охватила меня. Я остановился. Раздавался колокольный звон. Я подошёл к входу и увидел похоронные дроги. Из собора два мужчины выносили гроб. За ними шли люди в слезах, среди которых я узнал её. Она подняла голову. Мне показалось, будто она в мгновение ока почувствовала моё присутствие рядом с ней…