Борхес и Инстаграм

Если всякий большой писатель ‒ пророк, то пророк интернета ‒ Борхес. Его занимали две вещи: переизбыток информации и экстаз. В большинстве случаев именно первый ведёт у него ко второму («Вавилонская библиотека», «Сад расходящихся тропок», «Фунес, чудо памяти», «Алеф», «Память Шекспира» и др.).

«Алеф» содержит описание Инстаграма, его неостановимой фотоалчности, экстатической булимии образов. Становясь членами Фейсбук-сообщества, мы, по сути, даём обещание: «Принимаю память Шекспира», где «Шекспир» ‒ это Фрэнд, Другой со всеми своими событиями, в большинстве своём незначительными, обратившимися в воспоминания (песенки на ЮТьюб, лица соседей, шутки друзей ‒ ср. с набором шекспировских воспоминаний у борхесовского героя). И виртуальные самоубийства, побеги из социальных сетей, закрытие он-лайн-дневников ‒ это признание непосильности груза многопамятья. В конечном итоге Герман Зёргель предпочитает избавиться от подарка, сделанного ему коллегой-шекспироведом, и передаривает его по телефону безымянному лицу. Герой «Алефа» предпочитает объявить своё откровение ложным.

Можно ли написать роман об экстазе? Вряд ли. Жанр, идеально заточенный под экстаз, ‒ хокку. Три строчки, 17 слогов. Борхес принадлежит к другой традиции и поэтому пользуется жанром рассказа, который вмещает у него и описание самого экстаза, и подступов к нему, и, нередко, отказа-отхода.

Двадцатый век открывается Чеховым и заканчивается Борхесом, двумя великими рассказчиками, обошедшимися без романов. Аргентинский библиотекарь писал не книги, а резюме книг, словно составлял библиографическую справку. И это вполне соответствовало духу перегруженного культурной памятью столетия – памятью, не защитившей нас от его же, столетия, зверств. «Ты откажешься от тщеславного заблуждения – написать свою великую книгу. Заблуждения, внушённого нам “Фаустом” Гёте, “Саламбо”, “Улиссом”». («25 августа 1983 года», перевод В. Кулагиной-Ярцевой)

Роман-роман.

Почему? Отчего?

Кто сказал, что надо обязательно писать роман?

Потому что большинство премий дают за опус в этом жанре?

Потому что роман и – критика, роман и – разговоры вокруг, роман и – дэ-э-вушки, роман и – Леон Толстой?

Откуда эта одержимость? Я думаю о романе, когда вижу помидоры в супермаркете: чистенькие, гладенькие и без вкуса. Вкусный попадается редко, по недосмотру торговцев; обычно он с гнильцой.

Есть название, которое приходит в голову прежде всего. Из него, как из имени, задающим всё, вплоть до фонетики текста, вырастает остальное.

Есть первая фраза.

Общее ощущение пути.

Никогда не знаю, сколько страниц займёт текст. Одно верно написанное предложение даёт энергию для написания следующего. Текст вы-писывается из себя, как верёвка из шляпы фокусника. Вынул – кланяйся и уходи. А не ложь взад и не вытаскивай по новой.

 

P.S. На фотографии в заголовке — бар «Забвение» в Аркашоне.