Красный Ист-Энд (архивное)

В Восточном Лондоне я оказался на рубеже девяностых и двухтысячных — жил там у местных друзей-художников, с которыми готовил выставки в разных арт-пространствах — в Founry, бывшем банковском хранилище, в заброшенном тогда (а сейчас отреставрированном) громадном викторианском отеле на Кингз-Кросс,в каком-то пабе в Сохо, в бывшей церкви на Кингслэнд-роуд… Ист-Энд тогда был совершенно незнаменитым, но «живым» и разнообразным. Здесь обитали турки, украинцы, вьетнамцы и уже ставшие к тому моменту старожилами пакистанцы.

Бродить по Ист-Энду стало моим любимым занятием. Отсутствие в окружающем ландшафте нарочитой архитектурной программы при наличии замечательных деталей наполняло каждую прогулку видовыми находками. Особенно нравились железнодорожные мосты над улицами – железка прихотливо пересекала жилые кварталы, в насыпи были встроены автомастерские и пабы, склады и лавки старьёвщиков.

Другой артерией, пронизывающей, а правильней сказать, отсекающей Ист-Энд от остального города, был Риджент-канал, на берегах которого ещё не начали строить элитное жильё, но сами берега уже были оборудованы удобными пешеходными тропами. Вблизи канала были пустыри, природу которых я не знал — то ли война (как известно, Ист-Энд разбомбили немцы), то ли просто упадок. Порой в углах промзон и пустырей как столетние дубы шумели вековые пабы — заглянуть в такой на пути из Кэмдона в Докландс было как почувствовать себя если не Ливингстоном в Африке, то паломником в Палестине.

Я фотографировал двух-трёх-четырёхэтажные кварталы, напоминавшие силуэтом изрезанные эрозией дуврские скалы, припаркованные красные автомобили и с рёвом мчащиеся красные дабл-деки. Красного было много: гидранты, телефонные будки… Красного-прекрасного. Прекрасного, несмотря на частый дождь, а может и благодаря ему (я жил там то ранней весной, то поздней осенью).

Рыбы омнибусов —
прилипалы мокрых витрин.
вывернут наизнанку аквариум паба:
сыро снаружи — сухо внутри.
(закон сообщенья сосудов)
влага стекла.

red route— волшебный клубок
в лабиринте ист-энда.
узлы красных авто.
путеводная нить.

nota bene

Кирилл Кобрин: Вместо послесловия к фото Жени Стрелкова: Мертвый голубь в London Fields

Пять лет я прожил на границе Ист-Энда и Северного Лондона, за углом от Кингслэнд-роуд, уехал оттуда совсем недавно. Впрочем, последнее неважно.

Важно другое. Я видел превращение восхитительного биндюжного района Хакни из рабочего и бандитского в creative class playground. И процесс этот меня не порадовал. Впрочем, он мало кого—кроме девелоперов – радует.

Отсутствие радости по поводу происходящего зафиксировано в книге великого Иэна Синклера, не в той, что принесла ему, наконец, славу, не в ”Hackney. That Rose-Red Empire: A Confidential Report”(2009), а в более поздней “London Overground: A Day’s Walk Around The Ginger Lane”(2016). Как явствует из названия, Синклер идет пешком (вместе с соратником) вдоль линии недавно построенной лондонской надземки, наблюдая нравы обитателей и гримасы городской физиогномии.

В частности, там есть описание происходящего в парке London Fields, что рядом с Риджентс-каналом, а overground проходит по его восточному контуру. Я парк этот любил, пока его не оккупировали окончательно хипстеры и любители жарить барбекю. До того я часто там почитывал книжечки, сидя на скамейке, а то и просто пересекал, направляясь на местный Broadwayс его книжными лавками и кофейнями.

Итак, Синклер. Он стартует с London Fields, это же его владения, он живет в десяти минутах ходьбы от этого парка. Синклер начинает с готического описания трупика голубя на парковой дорожке. Тело бедной птички клюют вороны. Затем внимание автора переносится на старушку, которая раньше каждое утро выносила из дома (социальное жилье, конечно) мешок с сухими корками – и кормила голубей. Новомодные местные власти запретили ей это – и голубям пришлось переключиться на остатки снеди, разбросанные по парку любителями барбекю. Следует описание этих остатков – там не только еда, там сигаретные бычки, пустые пакеты, лопнувшие разноцветные шарики, а также маленькие баллончики с веселящим газом, этим пока еще легальным наркотиком, столь популярным в Долстоне, Шордиче и прочих модных местах Лондона. Так к метафоре растерзанного трупа голубя, этого символа Св. Духа, который клюют вороны, прилетевшие прямиком из стихотворения Эдгара Алана По (между прочим, По ходил в школу неподалеку отсюда, в Стоук-Ньюингтоне), добавляется второй мощный символ – веселящий газ, утеха наводнившего северный и восточный Лондон племени дизайнеров, молодых банковских клерков и (особенно презираемых Синклером – и мною) Twitter analysts. Представители данного племени пытаются хотя бы на миг взбодриться и забыть о скучной реальности – жилищных проблемах и прочих неприятностях, вроде непомерных цен на дизайнерские сумки, – вдохнув веселящего газа. Там, где был настоящий, в представлении Синклера, мир бедного многонационального района с его работягами и мелкими преступниками, сумасшедшими художниками и скромными беженцами с континента, сейчас мир совсем другой, выморочный, ненастоящий, дизайнерский, псевдоорганический, псевдобезопасный. С особенным удовольствием Синклер расстраивает наивного читателя из тех, кто ходит в магазин полезной еды Planet Organic, ищет на упаковках товаров магические слова sustainable и fairtrade, голосует за «зеленых» и – тем самым – пребывает в уверенности, что живет в медленно, но верно улучшающемся мире. На London Fieldsуже несколько лет выращивают «настоящий луг», – как в те славные времена, когда на земле не было промышленности и прочей гадости. Или даже не было людей. Затея проста: посреди хипстерского парка в самом хипстерском районе города, за двести шагов от полудюжины кафе, где тонконогие люди проводят жизнь, освещенные экранами своих «маков», сделать что-то «настоящее», «натуральное». Например, посадить луг. Луг получился хороший: я захаживал туда, чтобы понюхать медовый запах трав и цветочков. Все прекрасно, только Иэн Синклер – в отличие меня – долгие годы зарабатывал на жизнь садовником; он тут же определил, что для поддержания приятности и красоты луга используют страшно вредный химикат. Синклер вступает в переписку с местными властями, которые уверяют, что вещество совершенно безобидно – но опытного садовника не проведешь! В конец концов Синклер торжествует, порок наказан, – но не тем образом, как рассчитывает наивный читатель. Химикат никуда не делся, зато те, кто оскверняет London Fields вонючими барбекю, потихоньку травятся, ибо пируют совсем рядом с «настоящим природным лугом». Нет, конечно, Иэн Синклер не злорадствует, он просто указывает на это любопытное совпадение. Только вот в совпадения он не верит. Вся художественная система Иэна Синклера строится на совершенно параноидальной идее, что в Лондоне никогда ничего просто так не случается. В Лондоне уже почти две тысячи лет происходит одно и то же, – и притом примерно в одних и тех же местах. Когда-то Синклер написал об этом книгу Lud Heat («Лудов жар»), а Питер Акройд переделал ее в лучший свой роман «Хоксмур».

А что же наши бедные птички? Готический сюжет превращается в социальный. Голубь погиб, так как лишился своего обычного прокорма, запрещенного райсоветом. Обжорство пикниковой снедью довело его до гибели под колесами велосипеда. Велосипедист тоже хорош: как и прочие представители нового поколения жителей Хакни, он ехал невнимательно, в одной руке смартфон, в другой – сигарета. На мертвого голубя набросились вороны, но их жадность, вкупе с нравами новобуржуазных велосипедистов, приводит ко все новым жертвам. И вот уже на дорожке не один птичий труп, а несколько, и число их растет. Чем больше растерзанного мяса на земле, тем больше слетается ворон, чем больше слетается ворон, тем чаще они попадают под колеса. Алчность, смерть, порочное изобилие, одержимость технологией и новыми штучками, помешательство на моде и социальном статусе – все это сегодня Лондон, Ист-Энд. Аминь.