Бим и Бом

Полуторагодовалую Бом принесли на крышу покалеченной. Тогда в ее животе уже жил маленький Бим. Что видела до этих событий Бом — неизвестно, но Бим все три с половиной года жизни провел на крыше гаражей.

Если быть точным, у собак нет имен, это человеческая категория. Значит ли это, что их опыт не собирается в целое, в нарратив о себе? Предположим. Однако они обладают тем, что философ Томас Метцингер называет туннелем эго, субъективным окошком восприятия в настоящем времени. Чем же этот собачий туннель сознания отличается от человеческого, помимо отсутствия нарративов и всей нашей мороки с идентичностями? Чего у них, по-видимому, нет, так это метакогнитивных качеств: речь не о мышлении о мышлении, а о способности осознавать содержание своего потока восприятия как бы со стороны, делать свой познавательный процесс видимым и сознательно работать с ним (собаки не могут распознать самого окна, сквозь которое смотрят на мир — стекло прозрачно, — а видят лишь кошек и пролетающих птичек). Занять позицию свидетеля или увидеть всё предельно ясно — тут уж смотря какой язык описания вам ближе, индуистский или буддийский. Буддисты, кстати, говорят, что среди всех живых существ только человек может эту самую предельную ясность обрести (не только стекло протереть, а понять, например, что лишь в нем всё и появляется), и в свете этой «драгоценной возможности» не секрет, насколько мы как люди кармически облажались.

«Как на сновидение, иллюзию, как на отражение и пузыри на воде, как на росу и молнию, так следует смотреть на все деятельные дхармы», — объяснял Будда. Собаки бы его не поняли, но могли бы впасть в умиротворенный покой. Как поступают люди, уточнять не надо.

Что ты видела, Бом, до того как поселилась на битумной крыше? Нужно ли тебе прустовское пирожное-мадленка, чтобы вспомнить что-либо? Ты можешь узнать некогда пережитое, но не способна сознательно комбинировать воспоминания во внутренний фильм? Какие ты видишь сны?

Бом, она же Маруся, она же безымянная пятилетняя сука, если можно назвать этим словом стерилизованное животное, из-за травмы головы страдает от метеозависимости: ломится, вывалив язык, в дверь и окно сторожки при первых признаках грозы или мороза. Бим эпилептик. Когда я подхожу к гаражам, они грозно лают, но это видимость. Карабкаюсь по лестнице на крышу. Обнюхивают, скулят.

Художник Олег Хмелёв, хранитель пятидесяти гаражей в Выборгском районе Петербурга, которые уже давно грозится снести администрация, дежурит в переоборудованном ларьке эпохи 90-х. В каморке помещается только койка для сна и небольшой стол-полка. Пахнет собаками. С экрана маленького телевизора вещает канал «Культура» — страна читает «Войну и мир» Толстого. Олег жалуется, что протекает крыша, и по ночам на голову капает вода. Как пытка. Он поставил над головой миску, помогает (художники-крыша-течь: вспоминаю, что недавно на портале Artguide мы размышляли о протекающей крыше национального павильона России в Венеции — отражение микрокосма в макрокосме, если хотите). Олег пишет пейзажи. Использует кисти и спицы от велосипеда, а вместо холста — линолеум, рубероид, детали мебели из ДСП, части мангала. Почти всё это забросили на крыши хозяева гаражей. Олег пишет пейзажи, а еще собачьи косточки и миску. Когда кончилась белая краска, он брал собачьи фекалии, которыми завалена крыша.

Каким-то образом Олегу удается сохранять улыбку, с которой он смотрит на стену новостроек вдали, дырявую крышу, собак, пейзажи. Даже если ее застилают тучи, ментальные или реальные питерские, эта улыбка по-прежнему мерцает в выражении его глаз, в жестах и мимике. Поэтому и фотографии в конце этого текста — солнечные.

Бим и Бом не видят пейзажей. Но они различают лучи солнца и темноту, ощущают ветер и дождь. На противоположной стороне гаражей живет кот. Иногда он вальяжно прогуливается внизу под самыми собачьими носами, потягивается и умывается. Бим и Бом отчаянно рычат, но спрыгнуть вниз боятся. На крыше у них есть миска и конура. Страх перед неизвестным делает их похожими на людей.

Олег видит пейзажи за собак. Вспомнив Йозефа Бойса, можно подумать, что он объясняет Биму и Бом искусство. Он не объясняет. Зверь и человек встречаются не так. Собаки не могут понять пейзажи. Но они чувствуют радость, которая наполняет человека, созерцающего пейзаж. Они ощущают пейзаж через человека. Человеческое, цивилизованное и звериное, дикое переплетаются в странную аномалию. Образуют общую зону: страха перед неизвестностью, стремления жить. Хмелёв — не Олег Кулик, который буквально перевоплощался в собаку, на время перформансов вытравливая из себя всё человеческое. Ему чужд эпатаж, так же как чужда идея об исконной русской дикости или эксплуатация образа художника-шамана. Просто где-то в гуще прозаических жизненных обстоятельств он случайно нашел золотой ключик, отпирающий для него нечеловеческое измерение.