Попутчики
— Cлушай, – говорит приятель, – ты каждый месяц ездишь в Мюнхен и обратно. Это стоит огромных денег.
— Бензин, да, недешевый.
— Ты не хочешь брать попутчиков? Будешь делить с ними расходы. И не скучно будет в пути. Шесть часов – долго.
— В зависимости, наверное, от того, кто попадется. Интересный человек или зануда, иностранец, не связывающий и двух слов, или несносный болтун. Да и просто страшновато. Откуда я знаю, кто это садится ко мне в машину? Все же я – слабая, беззащитная женщина. Вдруг меня ограбят или хуже того. Представь себе, араб нарисуется, Абдулла какой-нибудь, или даже двое – Абдулла с братом… что мне делать в таком случае? Через сайт ты с ними заключаешь нечто вроде договора, а если им откажешь, то получается, что ты договор нарушаешь. Но идея с попутчиками, в принципе, неплохая. Попробую.
Берлин-Мюнхен. Попутчик первый
— Але?
— Это Катарина?
— Да.
— Меня зовут Кристиан. У тебя есть свободное место на послезавтра в Мюнхен?
— Есть. поедешь?
— Да.
— Хорошо.
— Але?
Гулким голосом с сильным акцентом: Хеллоу. ис зер а фри плейс то Мюник он мандей?
— Йес. Уил ю кам уиз ми?
— Ай донт ноу йет. Ай уил гив ю эназер кол.
— Ватс юр нейм?
Нейм какой-то называют непонятный.
— Але?
— Катарина?
— Да.
— Это Маркус. С тобой завтра можно поехать?
— Можно.
— Хочу забронировать место.
— Хм. Ну ладно. Когда определишься?
— Через час.
— Давай.
— Але?
— У тебя место еще есть?
— Похоже, нет. Жду звонка. Когда узнаю, перезвоню тебе.
— Да.
— Маркус, привет. Я ждала твоего звонка.
— Я нашел другую машину, извини.
— Поняла.
— Але?
— Тот передумал. Можешь ехать со мной.
— Я забронировал уже.
— Але?
— Это Кристиан. Я не поеду.
— А…
Одиннадцать часов вечера.
— Але?
— Добрый вечер, меня зовут Айша. Могу ли я завтра поехать с тобой?
— Можешь.
— Во сколько выезд?
— В восемь.
— Мужчины в машине будут?
— ?
— Если будут мужчины, мне родители не разрешат. Мне только девятнадцать.
— Мужчин не будет.
— Я перезвоню тебе.
— Жду.
— Але?
— Это Айша. Ты сможешь высадить меня около Эхинга? Это пригород к северу от Мюнхена.
— Смогу.
— Отлично. До завтра.
— До завтра.
В час ночи меня будят трели мобильного телефона. Пришла СМС: Родители запретили. Счастливого пути. Айша.
Полседьмого утра. Сплю как убитая. Звонок по мобильному телефону:
— Доброе утро! Это Майк. Прости, что впритык, ты можешь взять меня? В шесть должен был выехать, но водитель не явился.
— Могу. Все отказались. Ты точно будешь?
— Буду. Мне нужно обязательно.
— Встретимся в восемь у машины. Запиши адрес.
— Спасибо.
Ѻ
Около машины стоит худой, скромно, но аккуратно одетый человек лет под тридцать, лысеющий. Бронзоватая кожа, черные, круглые глаза, интеллигентное выражение.
— Доброе утро.
— Доброе.
— Давно ты тут?
— Минут пятнадцать. Пришел заранее, чтобы без спешки.
— Что ж, поехали.
— Ты из Мюнхена?
— Да. И живу недалеко от тебя – две станции на электричке. Удобно…
— Ты в Мюнхене родился?
— Да.
— А родители откуда?
— Мать – немка, отец – египтянин. Он в шестидеятые приехал в Германию поработать гастарбайтером на автомобильном заводе в Вольфсбурге, но скоро перебрался в Мюнхен. Продавал ковры. Потом открыл собственную автомастерскую. Которую и держит до сих пор. Включая куплю-продажу автомобилей. Ему шестьдесят, года три-четыре еще проработает и уйдет на пенсию.
— Ты по его стопам?
— Не-а. Мастерская перейдет его подмастерью. Я учусь на звукоинженера.
— Ого! С целью…
— Обеспечивать звуковым оборудованием помещения. Я сейчас уже и подрабатываю.
— Где?
— На концертах устанавливаю аппаратуру. После разбираю.
— И концерты слушаешь заодно?
— Сначала слушал. Теперь предпочитаю съездить домой на пару-тройку часов отсыпаться. Мы работаем много часов подряд и до, и после. Если не отдыхать, то быстро выдохнешься. Закончу учебу и больше не буду таскать аппаратуру, буду управлять процессом… когда в перерыв не спится, читаю. Могу целыми днями с книгой проваляться на кровати. Для меня это – настоящий отдых.
— Что читаешь?
— То-се. Фэнтези.
— У тебя в Египте остались родственники?
— Да. Тети, дяди. Сестра родная живет.
— Она старше тебя? Моложе?
— Старше.
— За нее не волнуетесь? В Египте ситуация нормализовалась?
— Отец ей говорит, что может вернуться в Мюнхен, как только пожелает. Но она не вернулась и в революцию.
— Она одна?
— Есть муж.
— Он с ней приедет?
— Вряд ли.
— Отпустит?
— Да что муж? Этот брак… так себе.
— Не пожалеет?
— Нет! Да сестра, как ни странно, не очень уважает египтян – высокомерные.
— Зачем она там?
— Ей интересно. Работает.
— В туризме?
— Да. Менеджером в гостинице. Летом ездил к ней. Научился нырять с аквалангом.
— Сам?
— Нет, проходил курс. Сперва боялся погружаться. Но страх поборол и получил удовольствие. Глубину увеличивали постепенно. Я готовился к кромешной темноте, но под водой есть свет! И цвета! Таких красот я никогда не видел – рыб самых разных и всякую другую живность, кораллы… их ломать запретили законом. Туристы годами их тырили в качестве сувениров, а растут они ужасно медленно. Постепенно они восстанавливаются. В общем – блеск! На суше такого нет нигде…
— Сам ты хотел бы жить в Египте?
— Нет, не хотел бы. Мне Германия ближе по духу. Мне и зимой не тяжело. Я вырос здесь, освоился. У меня есть ритуал: в сочельник к двенадцати ночи еду в центр, выхожу на Мариенплац. И оказываюсь на нем… один. Это единственный момент в течение всего года, когда на площади никого нет, кроме меня! В снег атмосфера ошеломляющая…
Майк вздыхает. Улыбаясь, поворачивает ко мне голову:
— Ничего, если я подремлю?
— Ничего.
Ѻ
— Ты не остановишься? Мне хотелось бы покурить.
— Да. Я как раз и собиралась сделать перерыв.
…Ты куришь? Несмотря на свои занятия спортом?
— Пытаюсь бросить, пока безуспешно. В быту все же много нервотрепки. Хотя… я стал спокойнее. Наверняка, это связано с едой.
— ?
— Я перестал есть мясо, гамбургеры. Раньше ел на ходу, покупал полуфабрикаты, все жирное и сладкое… я толстым был. Когда вес подошел к ста килограммам, задумался. Заинтересовался вопросами питания, почитал…. И сменил рацион. Перешел на овощи. Могу в один присест слопать пучок сырой морковки, могу поджарить ее на ложке постного масла. Специально купил себе вок. Питаюсь просто и правильно. Приглашаю на ужин друзей, кормлю их своими овощами, они поражаются, как вкусно. Холодильник, впрочем, завел себе свой, поставил в свою комнату. Общий на кухне вдруг показался мне чересчур грязным, а приучить соседей к чистоте невозможно. Я и куртку вешаю не в прихожей, а у себя. У них навалено столько шмотья, что свою не отыщешь.
— Невзирая на цвет?
— Цвет куртки? Мне оранжевый нравится.
— Морковный.
— Да. Это моя любимая куртка. – Со смешком: Она и одна у меня. В коридоре я оставляю только обувь.
— Единственную пару?
— Нет. Есть вторая. Вторую, правда, ставлю в комнате. Мечтаю снять отдельную квартиру, без хаотичных соседей-студентов… неужели мы уже приехали?
— Приехали.
Берлин-Мюнхен. Компьютерщик, метеоролог, митингующая
Третье ноября, суббота. После обеда звонит мобильный: Привет, это Кати. Ты едешь в Мюнхен?
— Да.
— Место свободное есть?
— Есть.
— Тогда я поеду с тобой?
— Да.
— И ты стопроцентно едешь?
— Да, стопроцентно. Я перезвоню тебе, сейчас я в музее.
Семнадцать пятьдесят семь. СМС от Кати: Привет! Забыла спросить, какая у тебя машина и какого цвета, чтобы найти тебя. Приветики, Кати.
Воскресенье. Звонит мобильный:
— Добрый вечер. Это Карстен. Я должен был поехать сегодня, но машина не приехала, могу ли с тобой?
— Я хотела взять одного попутчика, вы теперь уже второй.
— Мало багажа возьму.
— Я перезвоню.
Час спустя я звонящему: Окей.
— Во сколько и где мы встречаемся?
Объявление содержит детальную информацию, но я растолковываю ее Карстену. Ему надо успеть на работу в Мюнхен к четырем. Шесть часов мы будем в пути. Я описываю, где мы встречаемся, он три раза повторяет за мной. Или дотошен, или тугодумен.
— Телефон у тебя утром будет включен? На счучай, если придется уточнить?
— Будет.
Минут через пять он перезванивает: Сколько стоит проезд? Мне оплатить через систему? Или наличными?
Он совсем не читал объявление?
Пятое ноября. В полчетвертого ночи меня будит СМС: Привет, я – Кристоф и хотел бы сегодня поехать с тобой в Мюнхен. К сожалению, очень спонтанно. Звякни-ка мне, пожалуйста, если еще есть свободное место! Привет, Кристоф.
Кристофу я не отвечаю.
Семь двадцать восемь. СМС от Карстена: Привет, мы вчера пообщались по телефону. Я еду из Людвигсфельде. Региональный поезд, к сожалению, опаздывает на 10 минут. Извини! С уважением, Карстен.
Восемь ноль два. СМС от Карстена: Я у Нордбанхоф. Иду в сторону Г*штрассе.
Затем он звонит: Куда прийти? Я стою перед мемориалом (Мемориал «Берлинская стена» — К.В.) на Бернауэр штрассе.
Итак, понедельник. У машины из трех заявившихся попутчиков стоит один. Камуфляжный рюкзак, джинсы с «пламенным» рисунком – ярко-желтым с оранжевым, серым и черным, черная кофта с капюшоном, защитного цвета спортивная куртка, полосатые вязаные перчатки, вязаная шапочка. Волосы разноцветные – оранжевые, красные, зеленые, около висков и над ушами выбриты, черные пышные бакенбарды. Глаза обведены черной тушью, в носу кольцо – пирсинг.
— Хеннинг?
— Да! Я взял себе кофе, сейчас допью. Сразу поедем или кого-то ждем?
— Ждем. Должны подойти еще двое.
В руках у Хеннинга толстая книга – Станислав Лем, «Приключения звездного навигатора». Приятель с Хеннингом начинает разговор о фантастике:
— «Солярис» Тарковского смотрели?
— Смотрел. Мы с друзьями – киноманы. Составили список из пятидесяти фильмов, просматриваем их, делимся впечатлениями, обсуждаем.
Восемь десять. Карстен нашелся, но Кати все нет. Я звоню ей, она:
— Проспала! Могу быть через полчаса!
— Без задержки?
— Да!
Хеннинг опоздание Кати воспринимает философски, Карстен не в восторге. Пытаюсь развлечь его:
— Ты издалека приехал? На поезде…
— Из Лихтерфельде Зюд (городской район Берлина — К.В).
— Неблизко, да.
Карстен, доверительно: У меня там дом.
— Рано встал?
— Да. И заснуть толком не мог. Ночью спал три часа.
— В Мюнхен по работе?
— На обучение. Повышение квалификации.
— По?..
— Метеорологии.
— Ух ты.
— А что? Профессия как профессия. Хотя… довольно интересная. Одно время я катался между Франкфуртом-на-Майне, Мюнхеном и Берлином.
— Зачем?
— Во Франкфурте работал банковским клерком.
— И ушел? Работа доходная…
— Надоело. Подался в метеорологи, устроился на метеослужбу.
— Прогнозируешь погоду?
— Нет. Этого я изначально не хотел. Стал бы «мальчиком для битья всей нации». Занимаюсь контроллингом.
— Куда тебе в Мюнхене?
— В Фюрстенфельдбрюкк (городской район Мюнхена — К.В). В казармы.
— Уютненько.
— Вынужденно. Нас селят туда.
— Предвкушаешь?
— В девяносто девятом, в девятнадцать лет, я уже жил в казарме. Воспоминания плохие. В этих казармах до сих пор нет связи – ни Интернета, ни телефона.
Восемь сорок пять. После очередного звонка я перехватываю Кати на Инвалиденштрассе: зеленая куртка, фиолетовый берет.
— В гостях ютилась в каморке-коридоре без света. Спала часа четыре. Будильник зазвенел, я его выключила… Когда ты позвонила, вскочила, даже зубы не почистила. Жвачка у тебя есть?
— Есть, в рюкзаке, не самая свежая, давно лежит.
В машину садятся по степени пунктуальности – Хеннинг впереди, Карстен с Кати сзади. Коротко поздоровавшись с Кати, Карстен надевает наушники. Засыпает.
Хеннинг, так и не выпустивший книгу из рук, в один присест прочитывает страниц сорок. Подняв голову, глядит в лобовое окно.
— Прочитал «Приключение»?
— Полтора!
— Увлекательно?
— Да! И язык хороший.
— У тебя лингвистическое образование?
— Нет, я учился информатике. Работаю на маленькую фирму в Мюнхене.
— Но живешь в Берлине?
Да, я работаю в основном на дому. В Мюнхен регулярно езжу на пару дней на собрания.
— Какие услуги предлагает твоя фирма?
— Мы создаем вебсайты частным лицам и фирмам, а также онлайн-игры. Эй-ти-и-эм.
— Как?
— «Anything that earns money» – все, за что платят деньги.
— А! Деньги стали нужны и в Берлине…
— Однако. В две тысячи пятом году я искал комнату, посмотрел три места и выбрал в Штеглитце (городской район Берлина — К.В). В двенадцатом опять искал. Посмотрел комнат шестьдесят, причем в большинстве квартир пришлось представиться, пройти собеседование как при приеме на работу. Новая комната меньше старой и дороже.
— В другом районе?
— В том же. Но коммуналка меньше – снимаю квартиру с сестрой.
— Она учится?
— Работает. Биохимиком, на промышленность, совершенствует продукты питания.
— У тебя образ необычный…
— Я долго входил в «черную сцену».
— Это которые одеты во все черное?
— Да. Черная сцена определяет себя через рок-музыку и одежду. Есть самые разные разновидности – рюшики, стим панкс, готы и так далее. Эти группы подразделяются на множество подгрупп.
— Как сложно. Целая система?
— Да. Парадокс в том, что вроде бы они своими вкусами протестуют против вкусов, преобладающих в обществе, заявляют о своей свободе от рамок, заданных им, но сами же эту свободу и ограничивают – критерии, по которым они делятся на те или иные группы, ведь не порождены природой, а придуманы человеком, но соблюдения правил они требуют строго.
— Ничего себе.
— Человек свободы не терпит, он ищет пределов, которые сам и устанавливает.
— «Догвилль»?
— Угу.
— Эмо входят в эти группы?
— Да. Но эмо практически исчезли, они были явлением моды.
— Молодежь всегда находит какие-то моды, которым можно следовать.
— Или изобретает их сама.
— Меня больше смущает мода на чужие праздники – День святого Валентина, Хеллоуин.
— М-да. Тридцать первого октября был День реформации. На тот же день выпал Хеллоуин — трудно было найти хоть одну вечеринку, не посвященную Хеллоуину.
… Сам я многие годы носил исключительно черное, но мне черный приелся, захотелось пестрого, я стал носить и яркие цвета вплоть до ядовитых, вот эти штаны, например. Я и музыку слушаю всякую, от ритмической до мелодичной.
— И за работой слушаешь?
— Да, и за работой тоже. Многие за работой предпочитают «аритмический шум», но мне помогает сосредоточиться музыка.
…Работа на дому имеет преимущества, но и недостатки – ты как будто непрерывно на работе. А я склонен не отрываться, в прошлом я часто работал до глубокой ночи. Работа поглощала меня всего, пока я не ввел дисциплину: после восемнадцати часов я свои имейлы по работе уже не проверяю, в выходные не работаю.
— Выдерживать такую дисциплину, я полагаю, непросто?
— Поначалу, да. Но теперь я привык.
— Как ты отвлекаешься от мысли о работе? Комната у тебя одна, в ней – два стола?
— Рабочий стол у меня один. Я включаю другое освещение. От него и свет, и пространство меняются, а вместе с ними – и настроение.
Ѻ
В туалете на стоянке нет мыла. Я делюсь с Кати своим – в рюкзачке всюду ношу с собой баночку. Во второй перерыв Карстен, продрыхнув часа четыре, просыпается. Протирает опухшие глаза. Без единого слова выходит из машины, устремляется в туалет. Кати, желая загладить утреннюю вину:
— Давай, я приглашу тебя на кофе.
Времени мало, Карстен спешит, но чтобы не расстроить Кати, я не отказываюсь:
— Но лучше на чай. Ты родом из Баварии?
— Да, из Ландсберга-ам-Лех. Там и живу.
— Это – редкость. Ты любишь свой город?
— Да. И горы люблю. Походы по ним.
— В Берлин в гости съездила?
— К друзьям, да.
— Сайтсиинг?
— Поводом было участие в палаточном лагере, митинге за прием беженцев.
— Видела в новостях. Друзья – берлинцы?
— Да. Но они уже и гостили у меня, мы с ними были в Регенсбурге и в горах.
— Чем тебя так привлекают горы?
— Красотами!
Ѻ
После второй стоянки на горизонте отчетливо прорисовываются Альпы.
Хеннинг: Ни разу так близко не видел!
Я: Фён…
— Что это?
— Карстен, ты можешь объяснить?
Карстен, с готовностью: Холодный воздух с высокогорий быстро опускается вниз по узким долинам, что приводит к его нагреванию. Обычно фён продолжается менее суток, но иногда длительность доходит до пяти суток, причём изменения температуры могут быть резкими.
Кати: В горах очень быстро меняется погода, мгновенно надвигается гроза, но она так же быстро и проходит.
— Сталкиваются слои воздуха, холодный и теплый. Перепады температуры вызывают дождь…
— Ты – в горы?
— В Обераммергау.
— Класс! Чудесный ландшафт…
— Но оттуда никак не выехать, а я хотел бы каждые выходные.
— Кататься на лыжах умеешь?
— На сноуборде.
— В Обераммергау проводятся соревнования. Можешь съездить.
Разговаривая с Карстеном Кати смеется высоким, заискивающим голосом – флиртует. Но Карстену флиртовать явно было бы интереснее с девушкой помоложе, меньше ростом и… худее. И не до флирта ему:
— Мы успеем на электричку, которая отъезжает в пятнадцать часов?
Я: Не успеем. Смело забудь.
Ѻ
Когда я выхожу из машины, у меня сгибаются колени.
Карстен: Осторожно! Машина катится!
Я бросаюсь на ручной тормоз: Оп-па! Не переключила на первую скорость.
Кати, медля, открывает кошелек: Тридцать?
Она хотела бы выторговать скидку? За чай? За приятное общение?
Я, рассеянно: Да-да.
Карстен уже бежит на платформу. Хеннинг, явившийся первым, прощается последним: До свидания!
Мюнхен-Берлин. Социальный работник и красотка
Без трех минут десять. Поступает СМС: Были перебои с электричеством в электричке. И все опоздали. Думаю, я буду опаздавшая на десять мин. Я сейчас есть Остбанхоф. До скоро! Натали.
В машине Натали, холеная длинноволосая шатенка, располагается на заднем сиденье. Слушает музыку, смотрит в окно, спит.
Рядом со мной — Тина. Энергичная, приземленная, общительная.
— Ты из Берлина?
— Нет, из Хайльбронна. Но живу в Берлине.
— Чем занимаешься?
— Социальной педагогикой. Училась в Вюрцбурге, в Берлине стажировалась. Переехала в Берлин. Зачеты все сдала, нужно определиться, в какой области учиться дальше и работать.
— Где стажировалась?
— Сперва работала с детьми, молодежью. Потом прошла стажировку в доме для матерей и детей.
— Где он находится?
— В районе Пренцлауэр-Берг (городской район Берлина — К.В). Есть вторая такая квартира в районе Митте, на Зайдельштрассе.
— И что это за учреждение такое?
— Дом для женщин – восемь комнат, «общежитие», по две женщины на одну ванную и туалет, общая кухня.
— Кто там живет?
— Молодые женщины, девушки шестнадцати лет в сложных семейных обстоятельствах – беременные или с маленьким ребенком.
— Как они туда попадают?
— Их направляет Ведомство по делам молодежи. Оно же и финансирует эти учреждения.
— А направляют когда?
— Когда видят, что девушка-мать не справляется с ситуацией. Бывает, направляют «для наблюдения», они живут по три месяца. Но некоторые дотягивают аж до двух лет.
— Два года с ребенком в общежитии?
— Иные от этого сходят с ума – меняются соседки и сотрудники, а сама все на месте. После двух лет нужны перемены, переехать в новое окружение.
— А как им выбраться из квартиры?
— От жительниц требуют обзавестись сетью контактов, им помогают в общении с органами власти, в поисках квартиры, дают возможность закончить школу, хотя бы восьмилетнюю. Им помогают, но не берут на себя их дела, они должны научиться самостоятельно решать свои проблемы.
— Родители девушек каким-нибудь образом участвуют?
— Родителей подключают, но зачастую они сами молодые еще – в тридцать восемь лет они дедушка с бабушкой: сами родили в восемнадцать.
…Если молодая мать не может жить с ребенком, ищут куда его поместить, тем более, когда есть угроза для ребенка со стороны матери. Вызывают полицию и отнимают ребенка, заводят процедуру лишения родительских прав.
…Была одна такая, с улицы, она никак не могла свыкнуться с ролью матери, все уходила из дома. Получила деньги, ушла что-то купить на Александерплац и не вернулась. Полторы недели таскала с собой грудного ребенка. Ребенку нашли патронатную семью, та взяла его к себе. Процесс лишения родительских прав свершился быстро. Чаще он длится вечность.
Через месяц, отсидев за какое-то правонарушение, объявился отец, семнадцатилетний, очень интересовался ребенком, был готов сам с ним жить в нашем доме, но ребенка уже отдали.
— Дети остаются в патронатных семьях?
— Отнюдь не всегда. Принять к себе ребенка асоциальных родителей – задача рискованная и неблагодарная. Приемные семьи должны сотрудничать с родителями ребенка, но родители могут быть агрессивными, а сам ребенок разочарован, что родные родители не забирают его, что они пьяницы, наркоманы. Приемная семья служит своего рода буфером. Она много лет может прожить в подвешенном состоянии – усыновить или удочерить ребенка разрешается, если биологические родители на это согласны, то есть, они сами решают, отдать ребенка на усыновление или нет. Если родительнице все равно или она исчезла, то подвешенность может затянуться надолго. Но она может появиться в любой момент и вытребовать ребенка себе. Прав на ребенка родительницу могут лишить только в том случае, если ее признали невменяемой и она имеет опекуна. Так что в итоге ребенка все же может забрать один или оба биологических родителя, и неизвестно, чем жизнь ребенка с ними кончится – усилия приемной семьи по воспитанию приемного ребенка могут пойти насмарку…
К тому же чужой ребенок – кот в мешке. Непредсказуемо, как он будет развиваться. Приемная семья до определенной степени может влиять на его развитие, но чем отзовутся травмы, нанесенные ребенку в раннем детстве? Когда, например, ребенка изымают у матери, полиция помещает его в приемник. Чужое помещение, чужие люди у ребенка вызывают шок, потрясение.
— Девушки рады поселиться в дом?
— Наоборот. Поступая в дом, они ненавидят все – обстановку, правила, ограничения: в девятнадцать вечера быть дома, ночевать вне дома лишь после осмотра квартиры, где девушка собирается остаться на ночь, сотрудником дома.
— Зачем осмотр?
— В предупреждение приема наркотиков. Но проконтролировать, где ночуют на самом деле, физически невозможно, а следить за каждым шагом клиента превышает наши компетенции. После ночевки вне дома выяснится, что девушка была не там, где обещала, а если обещала переночевать у родителей, то они дочь даже и прикроют: «Не может, что ли, ночевать у подруги?»
— Как ты с ними разговариваешь? Общий язык находишь?
— Я с девушками жестка, не сюсюкаюсь. Чтобы работать с человеком, нужно завоевать его доверие. Мне это удается в среднем за три недели. Помогает совместное переживание какого-нибудь кризиса – если ты ночь напролет, держа ее за руку, просидела с молодой матерью в больнице, в которую доставили остро заболевшего ребенка. При этом надо четко понимать, до каких пределов можно дойти – в дружеский контакт с девушками не вступаю, сохраняю профессиональную дистанцию. Только так, сохраняя дистанцию, и можно регулировать отношения между жительницами квартиры. Однажды в драке одна моя подопечная била ногами другую, лежавшую на полу. Я вмешалась, сзади обхватив «свою» руками, оттащила ее от другой.
— Сколько у тебя таких «клиентш»?
— Я курирую по две.
— Круглосуточно?
— Мы работаем в две смены – утреннюю и послеобеденную.
— Ты на полной ставке?
— На три четверти ставки, мне необходимо время и на свои личные интересы – спорт: фитнес, бег, пилатес.
— На такой работе, наверное, нужны железные нервы?
— О да. Девушки в ярости могут обзывать меня нецензурными словами – «пиздой» и тому подобное. Они ведь из низов общества. У них нет никаких навыков решения конфликтов, в семье не научились социальному поведению.
— Как ты реагируешь, когда тебя обзывают?
— Спокойно: «Во-первых, ты меня так называть не будешь, во-вторых, коротко поговорим по существу». Если сразу говорить по делу невозможно: «Я выйду, приду через пять минут». После ссоры предлагая девушке возобновить диалог, ты укрепляешь ее доверие к тебе. В своей семье у них такого шанса не было.
После трех лет работы в доме я прощалась с его жительницами. Наклеила себе на спину бумагу, на которой все могли оставить свои отзывы. Мне написали: «С тобой было непросто, ты очень требовательна, но мы будем скучать по тебе».
— Ты видела положительные исходы историй?
— Да, при мне были девушки, съехавшие из дома и устроившие свою жизнь. Одна, семнадцати лет, с двойней на руках, нашла квартиру, закончила неполную среднюю школу. Когда мы случайно встретились на улице и она спросила: «Почему не звонишь?», я ответила: «Когда захочешь, можешь зайти в гости в дом». Она и приходит – по выходным. Дружить со всеми невозможно, их слишком много, на себя свободного времени не останется.
— А проводятся ли какие-нибудь мероприятия для всех жительниц квартиры?
— Два раза в неделю – совместный ужин. Едим, болтаем, свечи зажигаем. Цель таких ужинов – приучить их к «семейному уюту».
— Сами комнаты уютны?
— Комнаты обставлены стандартной мебелью, но они могут своими вещами привнести что-то индивидуальное. У иных своих вещей и нет, у тех, кто с улицы. Они приходят с одной сумкой, пластиковым пакетом.
— Работа ответственная.
— Да. И следует постоянно повышать квалификацию. Раз в год мой работодатель оплачивает сотрудникам курсы. Я активно пользовалась этой программой. Изучала уход за грудными детьми и много другому полезному. Но работа выматывает, и я с нее уволилась. С понедельника буду работать в новом месте – консультации для молодых матерей-наркоманок. Уверена, накопленный в доме опыт мне пригодится.
Ѻ
Тина вещает без умолку, с напором, сначала на литературном языке, употребляя профессиональные термины (не зря училась в специализированной высшей школе), но часа через три она переходит на разговорный язык, в ее речи проскальзывают жаргонизмы. Трудовая среда накладывает отпечаток.
Выложив все о своей профессии, она берется за чтение: «1884 – исторический роман о революции». Рассказывает о прочитанном: Пластичное описание Берлина той эпохи. Книга входит в трилогию – до, во время и после Второй мировой войны.
— Где живешь в Берлине?
— Жила… в Нойкёлльне (городской район Берлина — К.В). На улицах грязь, собачье дерьмо. Да и этот холод, ветер… осень в Берлине мерзкая. В Берлине приятно только летом. Но Берлин классный тем, что можно быть таким, какой ты есть, в отличие от южной Германии. И я люблю жизнь в кварталах Берлина – несмотря на анонимность крупного города я знаю булочника за углом, людей по соседним квартирам, домам…
В прошлом году я рассталась со своим молодым человеком. До одурения искала комнату. В студенческих коммуналках приходилось выдержать настоящий «кастинг», там подбирают соседа по своим представлениям. Теперь снимаю квартиру на пару с подругой. Мы обе покупаем еду, вместе ее съедаем. В конце месяца делим расходы. Мне комфортно с ней. Человек – животное социальное. И лишь в общении с другими он развивается. Кстати, когда я звоню насчет попутки, я по одному голосу слышу, надежен ли человек. Я ценю ясные договоренности. Когда по голосу или манере говорить мне водитель не подходит, я отказываюсь ехать с ним.
— Это – комплимент?
— Можно сказать, что да.
***