В связи с Ч.С.
Из кармана торчат три смятых предложения:
- часы бьют так слабо, так бездумно
- ты ему потен, а он тебе плотен
- ухоженный трамвай, если он в плоскости, то не имеет значения
, не издающие при дальнейшем сминании больше никакого звука, и полтора сантиметра манжета пожелтевшей белой рубашки с выцветшими корабликами, которая всегда продаётся в Off. За ними – мол троллейбусной остановки, на котором колышется объявление «Восстановление пылевого покрытия домашних вещей». Квадратный звон городских часов, отороченный амфибрахием кофейного цвета голубя. Рука вынимает из кармана коробок спичек, зажигает одну, подносит к объявлению, реагирует на него тишиной, потом задувает.
David Wojnarowicz — Rimbaud in New York, 1978-79
Популярная механика снова в действии: три дня и три ночи сменились тремя десятилетиями, вагон покрывается новыми граффити, а кенарь Рембо-Войнаровича всё так же неисторжим из чрева нью-йоркской подземки: недостаточно глубоко раздражает, не доходит до альвеол, молитвы его не царапают перекрестья. Покрытая пунктиром тотемная рыба скользит по внутренней Бьевре, которая выходит на поверхность у пирса 34, пульсирует всем своим слюдяным полотном, и вот на готовой излучине дня раздаётся приветствие придорожных сорных маков, их philtrum шире расселин – лицевых нервов гиганта с небесной проседью. Изредка, изредка вдали проплывет такой же любитель одиноких путешествий.
Издалека, от самого входа на блошиный рынок Сент-Уан открывается перспектива на буквы пролегомен третьего манифеста на стене дома – они приглашают провести время в двадцатом веке и провозглашают многообразие мира будущим музеем. День всегда располагает к этому, погожий и немного прохладный, как первый день целлулоидной мекасовской весны. В этой ложбине вместо одиночных сиреневых цветов – подшивки журнала «Planète», а все здешние вещи грезят лишь о том, чтобы стать тотемом. Сообщают, что здесь не раз видели чертёж зиутры из гофрокартона и дубликат статистического сердцеобразного полуцилиндра, который совершал круизы под именем «Natorum Linea» на борту, но самый отчётливый прилив вызывает вещь, чьё назначение не сразу понятно, но затем – затем можно лишь отдёрнуть, одёрнуть, припустить и, небрежно заснув, ожидать того, как она будет кружить по комнате мраморными мухами-головами и настигнет своей мокрой пятернёй в четыре часа утра.
Ralph Goings — Quartet, 2006
Кафе «ИП Ральф Гоингз», в котором всегда пустует место для тех, кто занимался решением вопросов прямохождения ночного города, спеша по разлитым бульварам. Его подтёки напоминают о том, что космос значит «порядок» – им обладают, например, шахматные фигуры. В соседних ячейках за столиками сидят старики, они вздыхают, сопят и скрипят стульями с тем же звуком, что и катящийся ком земли, от которого на ходу отделяются мхи (лица) и коренья (имена). Сонный колобок на столе становится идолом Кракоттой и приходит в положение сухаря. Наконец перо в своём полёте сравнивается с камешком, и тот, кто лучше всех описывал тихие пространства, заставленные вещами, сейчас сам делает антиномическое усилие: стать и не стать экспонатом.
***
Чарльз Симик.Алхимия грошового магазина. (New York Review of Books, 1992/ Издательство Яромира Хладика, 2019)