от руки

Мы выходим из метро. Земля, кажется, летняя. Какая-то не холодная. Кажется, у тебя встал. В парке стало больше фонарей. Застежка на спине порвалась, и покосилась прическа. Это ничего, случайно. Что-то случилось, ещё раз, что-то случилось, что-то у дерева, и ещё на земле, и ты роняешь капли на листья и мамино платье

— Дай посмотрю на тебя, Малофеев, — говорит Лиза. — Ну всё. Насмотрелась. Иди.

Мне нравятся люди, они жуют в общественных местах. Это гораздо приятнее, чем завтрак за большим столом или пикник на природе. Малофеев жевал мнатакаш в автобусе, представляя, что хлебное кружево – это пастила или холодный хумус, а то и вовсе сливочный шербет. Мнатакаш был несытный и ничем не пах. Cтояли одетые горожане. Ныла правая половина тела. Третья четверть, — подумал Малофеев.
В автобус зашли проверяющие, как бы извиняясь за начало инквизиции. Малофеев пожал одним плечом и вышел боком. 

Мы мальчики. Сегодня и завтра, вероятно, мы будем низкого роста.
Куда мы идём сегодня, к какому источнику соберёмся припасть — и будет ли жемчуг у нас в ушах?

Малофеев бежит по эскалатору. Внизу открывается плато пустого движения, а дальше лестничное полотно складывается и уходит в небытие. Дети перепрыгивали этот момент. Это завораживает. Бежать надоело. Вспомнился эпизод в автобусе: девочка, зачарованная движением автоматических дверей. 

обнимала дерево. наклонилась, обнимала землю, выставила, ты вставил.

Малофеев поднял и опустил с силой второе плечо, по-женски вдохнул животом – и все ненадолго встало на места. 

На землю. На футболку и на землю. На платье. На лицо. Запах твоих подмышек. Вкусно. Последние несколько лет твоей жизни. 

Москва редкая и интактная. Прыгая по осенней стройке, думал, какое у дополнения место в предложении. Я – и синтаксис. Ехать до МЦК, по МЦК, подальше от МЦК. Почему так колотится внутренность.

Малофеев поднял и опустил с силой второе плечо, по-женски вдохнул животом – и все снова ненадолго встало на места. 

В парке резко включили фонари, и заныло слева. Малофеев оттоптал своё место и пошёл в сторону станции, куда несли ноги.
Люди бесконечно выбирали кое-что. 

— Извините, — влажно прошептал Малофеев.

Это все, что он мог в тот момент. Хотелось радости. 

Малофеев был мягкий, но не податливый, как другие, просто мягкий. Иногда он дрался – так, чтобы получалось быстрее любить. 

Представлялся себе огромным. 

Клубень. 

Внутри меня только мир, — думал он.

Малофеев мечтал, что когда умрет, в нескольких приборах для проверки глазного зрения (машинки с картинкой: вот воздушный шар, вот трава, вот небо, вот дорога, вот наведение резкости) появится его маленькая высокая фигурка, и он помашет из корзины воздушного шара — большим, плохо зрячим глазам. 

Я люблю, Малофеев! Как погода, Луна, как ботинки. Какой у тебя номер вагона? Я совсем близорукая, и по парку все сослепу хожу, нужно проверить зрение…

Ты моя первая, — нежно крикнул Л.

Да, — крикнула Э в ответ.

Нет, не сейчас первая! А тогда. Мы были у меня. Давай пас, помнишь?

Да, припоминаю. Я ещё потом написала сообщение. «Ты совсем не умеешь». Нет. «Ты не умеешь». Коротко, чтобы влезло по количеству знаков в смс.

Мне тогда было все равно, ты же моя первая.

Ну, если что, беги, успева

Кто ты сегодня, Малофеев? Женщина у родника? Священный олень или козочка дикая? Как ты расправишься с этим днём, как сожмёшь плечи? 

За щекой у гигантов тепло. У гигантов отсутствует слюна – им не нужно дезинфицировать. Словно сперма на статуе, Малофеев теряется и пристает к новой форме.

В одном поезде без перегородок кто-то без конца кричит с разных концов. А я тут, я пишу тебе. Своей рукой, через взмах, по старинке. Ручка шариковая, толстый наконечник мажет на левую руку случайные чернила. Я левша. А может, сверху на моей левой руке лежит твоя. Может, рука моя движется вверх-вверх-вниз, вправо по дуге, с пробелом, выводя…

Отец без головы. 

Город потучнел и провалился. Остались твои юные лопатки на обе стороны зрения, на левой – небольшой красный прыщик.
Играет нелепая мажорная оркестровка популярной песни, со скрипочкой. 

Я жду друга.

— Тимофеев, ты существуешь?
— … говорили-говорили-говорили-говорили…
— Но мы же только будем, будем говорить. Я ещё не успел тебя замучить перечислениями: мальчики, палочки, говорящие листы железа. Витька!..

Витька безнадежно ушёл. 

Мог ли я встретить в бассейне преподавателя по истории средневековья? Какого цвета его плавки и шапочка? 

Писает кошка на фоне горящей мусорки. Доминантное возбуждение не даёт ей сдвинуться с места. Мои влажные сны. Его большой и указательный палец. Влажные черты неба. Его родинки.

Допустим, я, Малофеев, светская львица…

Писающая кошка. Так много приятных отвлечений. Малофеев – недочёт. Он хочет раствориться. Два пишем, я в уме. Он хочет только слышать, а чтобы слышать, нужно не быть. Малофеев идёт по трамваю. 

Все, чего я не вижу, переведи мне на кожу. Я Катенька, я бьюсь и бьюсь о твои мягкие крылья. Они пахнут, как подмышки в летних сумерках. А кроме поездов, автобусов и других поездов, что ещё есть? Ведь это теперь наш дом, наша полярная ночь. Как же я буду? Почему а + б + в + г придут только, когда я умру? Что сделала я с тем мальчиком? 

Магазин народных яств. Шоколад. Молочный. С фундуком. С цельным фундуком, с миндалем, с цукатом, с печеньем, с вафлей (дешевый, но бывает интересным), с карамелью или иной сладкой жидкостью (победа с вишней и коньяком, больше всего Малофеев любил подсохшие). Полки с углеводами. Печенье квадратиками. Мягкие вафли. Пряники в мраморной глазури. Вася Филатов вчера дефлорировал кувшин. Мягкие лампы, задержимся у развесных шоколадных конфет. Карамель. Паста. Соломка. Трюфели, маковая начинка, ягодное, миндальное, орешки, мороженое. Малофеев часами стоял у полок с углеводами, делая вид, что делает выбор. Его завораживали формы хуйни.

Малофеев, это я стучу в стекло, ты что, снежную королеву не смотрел? Я твои бисквитные крошки знаю наизусть. Ты в каком веке умер? Даже имени не осталось! А я катя! Я катенька! Хочу и буду.

— Нет меня, катенька. И плеча твоего. И стола твоего. На вот, ириску глотай. Вагон номер семь уже открыли, там отапливается. Беги, успева

А кроме поездов, автобусов и других поездов, что ещё есть? Ведь это теперь наш дом, наша полярная ночь. Поднимается из-под земли запах твоих мягких крыл. Капли на листьях железа, несколько лет твоей жизни. А+Б+В+Г у родника со скрипочкой. Паста, соломка, трюфели, карамель, арахис, часы, кисель. Воздушный шар, трава, небо, дорога, наведение резкости. Расплываются чернила чьей-то левой руки.