1. Спичка в бетонной комнате
Дни проходят быстро, когда хожу от кафе к кафе, особенно не запоминаешь ничего, потому что голова опущена в какую-то другую комнату-колодец, а там нет ничего. В это время вещи обычно пытаются тебя запомнить, что-то сделать, выдавить тебя, но вряд ли у них что-то получается сказать. Но все равно ты продолжаешь движение, если куда-то идешь, то даже и уверяешься, что жизнь идет, хоть и холодно бывает.
И ты никогда не знаешь, когда это начнется, что некоторым вещам ты нужен, и они делают медленные мягкие шажочки. И что искусственные цветы в изогнутой вазочке, они тоже смотрят, и там выдают твое положение. Что да, он здесь, где играет музыка, где играют песни Depeche Mode, а он уверен, что он их слышит.
Мне рассказывала в детстве мама, что есть огонь, который смотрит в каждую вещь, потому что он живет в самом центре нашей планеты, и еще асфальтированные дороги не могут его зацементировать, они наоборот выводят его наружу. Люди, когда они обворачивали старую добрую землю в асфальт, чтобы удобно было сидеть за рулем, не знали, что дороги – это длинные проводники огня, который раньше рисовали только в пещерах.
И я сидел в одном кафе со стеклом-витриной, смотрел на высокую девушку на другом конце кафе, и в это время вазочка с искусственными цветами проводила огонь, потому что огонь хочет быть в каждой вещи. Мне принесли синее окрашенное какао, я смотрел внутрь и дальше видел окно-витрину, из чашки выглядывала синеглазая линза, которая выдавала мое положение. Я остался сидеть, чтобы смотреть на красное платье, пока она меня не видит, пока она пишет строчки в школьную ржавую тетрадь.
Дома-коробки это места, которые больше всего любит огонь, потому что металлические конструкции для поддержки бетона к тому же проводят электричество, которое упрямо крутит и мысли, и ободранный нагретый бетонный шар. Посмотрим на снос такой коробки: шар для боулинга врывается в слой огня, и говорят, на эту работу только прокаженных могут отправить, они обгорают, у них глаза становятся как коричневые пуговицы, и это даже по-своему красиво. У них начинают рождаться красные дети.
И в темной комнате когда зажигаешь спичку, вступаешь в другие отношения с тем, что берет тебя в замок. Стекло-витрина это линза-подглядыватель. Девушка случайно надела красное платье, но ее родила пустота в бетонной коробке.
Меня сильно удивляло, почему люди все время хотят высаживать новые линзы, почему новые линзы растут на фасадах домов как древесные грибы. Потому что даже и без них редкий шаг сделаешь, чтобы тебя не зафиксировала какая-нибудь линза. Чтобы высокая девушка не увидела тебя хоть краем глаза. Чтобы она не подглядывала в школьную зеленую тетрадь, и не сверяла меня с мертвым описанием. Чтобы потом скормить огню или шредеру дурацкие строчки.
В общем, так они стягивались, и делали радиопомехи, и тогда зажигалась спичка в толстой бетонной комнате, куда нельзя было протащить даже ободранное радио. И впечатление было, что наконец нашлось, о чем был альбом Violator, всякие черточки в проржавевшей тетради. Но в итоге очень тошно, что в любом случае он тебя видит, и что ты даже особенно без него не можешь.
2. Человек-камера
Если забываешь, сколько тебе лет, то вежливую беседу можно начать с кем угодно. Ветхий старик, весь в извилинах, вряд ли захочет отвечать – если не хочешь его брать за руку и тащиться до самой сырой квартиры на Садовом кольце, то лучше из вежливости пригласить кого-нибудь еще. Даже если не помнишь, сколько тебе лет, следи за лицом собеседника, когда его приглашаешь, как если бы ты был дроном на двух металлических ножках.
Я представляю себя большой летающей акулой с фонариком во рту, то есть я такая видеокамера, которую несут куда-то неровные ноги. Камера не обязана запоминать возраст пластика, место производства и т.д. Когда я умру, останется от меня маленькая пластиковая камера – не полностью, кстати, отформатированная.
Я, когда кто-то умирал, любил подбирать за ними эти бесхозные камеры, и если получается, то извлекать из них флеш-память, внимательно на нее смотреть. Что было нарисовано на извилинах, видных снаружи. Следить за одноглазым миром, разложенным по полочкам, ячеейчкам в крематории-церкви. Если люди, старые мудрецы, заговаривали о душе, то хотели сказать: да, ты снимаешь, как если бы ты был телефоном 2005 года, а ты уже похож на дорогую камеру для кинофильмов.
Когда твои маленькие шаги записывают дроны, то есть тоже камеры, висящие прямо в открытом воздухе, то начинаешь забывать про себя то, что и так всем известно. Когда у тебя никогда не спрашивают возраст, сам ты никогда не справляешься о возрасте собственного пластика. То есть весь день просто играет поп-музыка в больших звукоизоляционных наушниках, даже когда о дверях в метро говорят, что они закрываются.
Записываю на пленку свои хождения, вдруг потом кому-нибудь захочется увидеть то, какими они были на самом деле. Я хочу, чтобы нашелся справедливый человек-камера, который издаст книгу пленочных фотографий: по ним будет ясно, насколько красив был я, когда бессовестно снимал свою жизнь, разбивая глаза об дерево ради художественного эффекта.