Между видимостью и реальностью

Маршрут не был определен заранее, заранее было определено фланирование в определенном месте, а именно в спальном районе Праги под названием, которое и в переводе вряд ли у каждого вызывает курортные ассоциации — Южный город. На самом деле это не город в городе, а часть города. Окраина вдоль трех последних станций метро красной ветки. Южного здесь только сторона света, пляжей нет никаких (по крайней мере, в изученной части), хотя мы помним, конечно, что там под асфальтом, но это знание для нас, как очередной завиток в эпоху рококо.

Название первой из трех станций — «Ходов» — созвучно с ходьбой. Идем, тут начало. Лестница из подземного перехода к свету — выкрашенный черной глянцевой памятник строителю города — сразу напротив одного из крупнейших торговых центров. Поставлен в 80-х, когда и была построена большая часть здешних многоэтажных домов. Торговый узел — конечно же нет. Через пешеходный мост — в сторону местного форта, раньше окруженного водяным рвом. Внутри и вокруг запустение, никого не интересующий многословный бесплатный рассказ с картинками об истории постройки. Овеществление прошлого, навевающее такую же тоску как поход в магазин: какие рыцари, когда вокруг панельные дома? Только старое изображение того времени, когда форт окружал водяной ров, слегка будоражит. Представляешь гладь на том месте, где ров зарос травой.

What do you need?
Фланирование предполагает массу людей, позволяющую наблюдающему потеряться, спрятаться, оставшись незамеченным, но здесь пространства между домами так широки, что люди — редкие прохожие — скорее исключение. Они появятся в этом повествовании позже, на пути из. А пока, в начале прогулки, встречались лишь изредка. Кажется, центральная, но при этом пустынная улица направляет движение сущностной прямотой. Не поднимая головы можно наслаждаться неторопливым осматриванием всего, что попадается под ногами: асфальт мокрый, как после дождя, хотя по прогнозу — солнце.

Новшество Марка Варрона — жест. Нет для нас ни целей, ни средств.

Ожидаешь сцены из Panelstory, хотя, если точнее, сразу вспоминаешь о фильме, едва отдалившись от крепости и увидев первый многоэтажный дом. Но с тех пор, как здесь в ботинках по щиколотку бегали между грудами строительного мусора мальчишки в ожидании появления тротуаров, прошло 40 лет. Это была надежда на то, что дело способно сказать больше слов. Будущее этой культуры наступило, и оно пахнет обыденностью, как и везде, как и там, где живем мы. За закрытыми дверями квартир жизнь одинакова. Нас разделяет не качество постройки или район обитания, а невидимое: одиночество в приятном окружении. А потому будущее, наступившее в этом месте благодаря уравнивающей идее доступного всем и каждому — стерло изначальное, оставив повседневность — не забыть купить молоко и сигареты, а еще поставить будильник на 8:30. Параллельно этому — исчезновение всеобщих представлений о том, куда и зачем. Может, когда заранее знаешь, что будет дальше — впадаешь в сплин? А так сохраняется щекочущая нервы интрига. Маячит. Будущее непонятно, иначе наступает смерть настоящего. А это совсем ни к чему.

What do you fear?

Неконтролируемые ассоциации связаны со смертью или фантазийным приближением к ней. Именно здесь, между многоэтажками, где вокруг деревья и нет даже ощущения, что находишься в спальном районе. Хотя за этим вот окном, занавешенным шторой, преступление в панельном доме: он убивает подругу, а заодно и ее мать. Желание поубивать всех близких появляется в застройке старой Праги. Как и мысль выброситься из окна…

Gravity, yes, gravity… You know what the gravity is, right? I mean, you’ll do know what gravity is, right? That force that keeps your two feet on the ground. Something like a good way magnet. Scientists say that if you jump, gravity is what pulls you down. Keeps you falling. Keeps you from flying. Unless you got an engine or wings. Now I say. No one force or thing is going to hold me down. Cause I know some secret ways to fly. Watch me. Just watch me. I’ll jump.

Don’t push me! Don’t push me, or I have to show you how I define gravity. With my spirit and six senses. Hm. There is no physics when I think and fight and dream to stay above. To stay alive. What?

И тут среди висящего на балконе белья становится различимым торчащий ствол, чернеет почти незаметная мушка. Становится не до шуток. Оторопев от неожиданности и не оставляя наивности оценки, наблюдаем за мужчиной, голым по пояс: целится в нас. Он смотрит в прицел и ведет его вслед за нашими движениями. Одна надежда — что винтовка не настоящая. Нет, сейчас совсем не время умирать, депрессия только закончилась. Слышится «It will be over». Но бежать не хочется. Лишние движения могут его разозлить. Губы не накрашены. Мозг судорожно перебирает возможные варианты, но спрятаться негде, да и если перед нами хороший стрелок — убьет даже на бегу. Одного, и даже, если хватит патронов, другого, третьего. Отводим взгляд и спокойно продолжаем путь. Ничего не происходит. Фуух.

Да, не забыть про точное время. На часах — шесть.

What do you see?

Дом престарелых затейливой постройки. Дом-утрата, пробел в памяти, восстановленный, к счастью, впоследствии, после рассматривания фотографии в виртуальном мире. Вспомнились слова о том, что его построили те же архитекторы, что и пражский Танцующий дом. Как избирательно восприятие, невозможно сосредоточиться сразу на всем, что-то обязательно ускользает, даже память не дает опоры. Что уже говорить о событиях более отдаленных, о детстве, о котором воспоминания лишь отрывочны и несложимы воедино. Отрывочные кадры. Что же было вчера?

А рядом — не замеченная сразу скамейка, ведь она одна, и даже ее не предполагаешь, поэтому до ее обнаружения приходится садиться на ступени напротив почему-то закрытого в этот ранний час маленького спортивного магазина. Тут еще не чувствуется «спальность» — между домами густо растут деревья. Дама методично собирает сорняки. Для кроликов? Были времена, когда козы и кролики жили на балконах. Но сейчас вряд ли, как-то не верится. Даму это не останавливает. За время выкуренной сигареты она вырывает все торчащее лишнее вокруг одиноко растущего на обочине дерева, оставляя только траву.

Только после этой передышки перед глазами сначала на горизонте, а потом и вблизи появляются щедрые незаполненные пространства между домами-коробками. Эту пустоту пытаются слегка прикрыть недавно посаженными молодыми деревьями, но они пока чуть выше человеческого роста, и от этого еще сильнее ощущается необходимость приблизиться к домам.

Обгоняют собаки и пара людей.

Впереди — высокое здание с рекламой строительной фирмы на четверть фасада — настоящее пытается прикрыть прошлое. Трубы непонятного происхождения. На балконе — десятки веревок, к которым приклеена серебряная фольга, чтобы птицы не ударялись о балконное стекло и не умирали раньше времени, но сквозь эту самодельную штору можно кое-что разглядеть.

Взгляд медленно скользит по комнате: вот — кресло с бордовой плюшевой спинкой, по краям окаймленное медными заклепками, круглый белый стол у окна, солнце падает на его поверхность так, что слегка слепит глаза, освещая разнородные чайные чашки, апельсины и яблоки, лежащие не в вазе, а просто так, на столе, латунный кофейник с черной пластмассовой ручкой и белое блюдце с пирожным. На узком подоконнике — две высокие стеклянные банки с овсянкой, рядом — пухлый медный чайник на газовой плите, холодильник, а за узкой перегородкой — деревянный коричневый комод с тремя полками и незамысловатыми круглыми ручками, небольшой столик, прислоненный к кирпичной стене без побелки и кровать у второго окна. Лежащая на ней в белой ночной рубашке девушка кусает яблоко, укрытая пастельно-розовым одеялом. У ее ног — стул с бордовым сидением и металлической спинкой, какие бывают в приморских кафе, а левее — деревянное бюро с двумя вазами, стеклянной и фарфоровой, но ниже, где должны лежать письменные принадлежности, — ни книг, ни бумаги, ни карандашей, только разложена карта, но отсюда не разглядеть какой местности, рядом корзинка у стены, календарь с большими цифрами, умывальник, доверху наполненный немытой посудой в окружении пластиковых бутылочек с моющим средством, и, наконец, дверь с облезшей краской, на пороге которой я и стою.

— Я это сфотографирую. Это, наверное, здесь на балконе из-за птиц.

— И еще бетонную брусчатку? Можно и просто асфальт)

А дальше — заброшенное здание с пустыми окнами — никто не живет, только охранник.

Через пешеходный мост над трассой. На пути возникает ангар с металлической дверью, напоминающий помещение для небольшого производства. но оказывается, что в социалистическую застройку пришла вера. Висела в воздухе, покачиваясь, как будто в тягучем глицерине, и воздушные шары медленно двигались по кругу вкруг, как будто в небе обнаружилось подводное царство. Обитала еще в огромном по своим размерам сияющем новизной постройки костеле — оказался рядом с конечной станцией метро.

Между домами — непонятые курганы, возникающие время от времени магазины. Возраст жителей? Кажется, как и везде.

Созерцание монотонного однообразного ввело в транс от повторения, как будто улица с односторонним движением, не позволяющая вернуться назад. Крыши машин для жилья здесь недоступны зрителям — не то, что в Марселе, где на крыше есть кинотеатр и бассейн. И к концу игры устаешь смотреть на панельные дома и обнаруживаешь себя на скамейке с видом на парк с замком, вдалеке утопающем в зелени. Читаешь линии на руке, но даже гугл не в помощь, и это к лучшему, кто знает, как фантазия распознавания может повлиять на судьбу? 

What do you like?

Здесь невозможно отыскать красоту, хотя видимо сознание и подсознание пытается сделать это при помощи удачного снимка. Но хороший ракурс, кажется, все портит: от смысловых наслоений не так-то просто избавиться. С другой стороны, может, это не так уж плохо, — отражения psyche. И здесь снова отголоски сомнений насчет всего и вся, невозможность определить с точностью, интерпретировать. Хотя кого сегодня волнуют мнения? Да, или нет? Так, или эдак?

What do you think?

Настоящее хочется ухватить полностью, каждый шаг, каждое слово, но остаются пятна, да и те со временем стираются. Поэтому — сосредоточенность на моменте. Видеть то, что действительно видно, отброситьпредставления и обстоятельства, не пялиться в телефон, не отвечать на звонки, не думать о конечности, контролировать поток ощущений, вкрадывающихся одновременно с теми, что связаны с созерцанием фасадов. Временная изоляция, попытка остаться в невозможном несуществующем месте, там, в обособленном не контролируемом сознанием мире, которому не подвластна работа сердца и легких.

What do you hear?
Зрительные образы были столь насыщенными, что слуховых не осталось. Кажется, нигде не играла музыка, не помню крика детей, разве что разговор в автобусе на пути обратно — закрой глаза и слушай — на обед было мясо, читала книгу — первую в рейтинге газеты «Право», а моя подруга… Я тоже все время говорю о подругах. Еще мы могли бы комментировать людей, но этого лучше не делать: иначе самим такого не избежать.

What do you wear?

Две пары обуви: одна — черная, другая — светло-коричневая. Что-то черное и что-то синее выше.

Do you think you happy?
Я пишу это, вернувшись с окраины в центр, где дома построены так, что можно заглянуть в окна напротив. От живущих по ту сторону улицы отделяет всего несколько метров. Людей я не вижу, мелькают только огни электронных приборов или светящиеся экраны компьютеров и телевизоров. Какое счастье, что они не прячут за шторами свою жизнь. А вот в открытом окне появляется на подоконнике чашка кофе, без сигареты (да, этот не из 90-х, он пьет кофе в десять вечера. Меня бодрят никотин и холодная вода из крана. Я так могу продержаться и до четырех утра!). Со стуком захлопывается окно. На кухне — никого, но горит свет. 

What do you want?

Who knows. Да, и это не имеет значения, да и зачем определять.