Мировой стыд

Перевод Сергея Тимофеева

I’ve put away my childish things
Abandoned my silence too
For the future will contain
Random acts of senseless violence

Дэвид Силвиан

Я не политолог, не историк, не журналист,
не эксперт, не специалист, не из военных кругов и не шпион,
не солдат, я не привык и не готовился,
не представитель спецслужб с суровым прошлым,
не следователь с вишнёвым пирогом и чертовски хорошим кофе,
я не юрист, не редактор-диссидент,
обляпанный киноварной масляной краской в метро.
Я поэт, которому, честно говоря, в профессиональной жизни
интересно только читать и писать стихи, к тому же в моём случае –
такие вот пружинистые, жизнерадостные, смешные
стихи, писать о том, как это вообще странно – что-то писать и плавать
при этом в языке, который сам плавает в нас, да.
Я бы хотел своё рабочее время посвятить
изучению трагических стихотворений и сочинению комических,
как будто перепрыгивая от крупных планов к массовым сценам и назад.
Я хотел бы смотреть сериалы о подростковых охотницах за вампирами,
ходить в бары и танцевать, танцевать под басы ди-джеев,
по-смешному рисоваться со своим темпераментом сангвиника,
восхищаться игрой солнечных лучей в животах облаков над улицей Миера;
я хотел бы сфокусироваться на настоящих вызовах,
заняться всем вместе экологическими и биологическими планами планеты,
переменами климата и болезнями, истинными приоритетами;
я бы хотел, чтобы у нас нашлось время справиться с дискриминацией,
я бы хотел – хотел бы, но не могу – потому что в распорядок жизни влез ты.
Ты соседний тиран, император потрохов, магнат мучений,
царь цирроза, император импотенции, диктатор дислексии,
король уродств, владыка вивисекции, божок бойни.
Ты просочился во все сферы как гниль в картофельный погреб,
как плесень в варенье, ты отравил повседневность,
загадил Тарковского, загадил Пушкина, Айвазовского, Чайковского, Станиславского,
да, даже тех, кто сопротивлялся и критиковал, и страдал,
но всё-таки сумел завуалировано понасмехаться, Шостакович, Булгаков;
ты запорол букву «П», шахматы и православную помпезную архитектуру,
расстроил трансэтническую дружбу, интерлингвистические связи и мой сон,
от тебя уже невозможно увильнуть, потому что ты решил
распределить жизни по ценности: вот, у украинцев – её нет;
да и у твоих чиновников – тоже нет, но вслух скажем, что есть;
вот, у остальных местных – может, есть, может, нет, тебе всё равно,
пока не трепыхаются, дряни, пока на улицы не выходят, суки.
Это некрополитика, танатопрограмма, мортемидеология.
Ты сделал бездействие соучастием в преступлении,
поэтому я не могу не говорить, хотя и ужасно не хочется,
хотя у меня и отнята напрочь моя шутливость,
хотя я не политолог, не историк, не журналист,
хотя мои слова вовсе не те, к которым стоит прислушаться,
потому что слушать надо тех, чьих близких ради тебя убивают и насилуют
(я верю: прелюдией к твоему аду будет бесконечный украинский концерт
с поэзией Шевченко, Украинки, Франко, Жадана и всех других героев).
Я не могу не говорить, но всё, что могу предложить,
всё, чем могу оперировать, это импрессии,
отпечатки, да, отпечатки, впечатления и отзвуки,
и этого, конечно, не хватает, но сегодня вечером у меня ничего другого нет,
поэтому, Владимир Владимирович, Вовка, вот какое у меня впечатление от тебя:
ты обделался, это так заметно, воняет весь твой кабинет, весь бункер,
воняет весь твой дворец, воняет радио в комнате с ковром на стене,
воняет телевизор на кухне со старой микроволновкой,
воняет газета на раздвижном столе,
воняет площадь с роскошными дворцами, дыхание дрессировщика медведей,
воняет болтовня тёток и ругань их мохнатых мужей,
воняют твои интернет-страницы, воняют авторские колонки, обзорные статьи и новости,
воняют интервью и единственные, но изменчивые версии официальных каналов,
воняет всё твоё государство, Володька, у меня, по крайней мере, такое впечатление,
что воняет, воняет государство, потому что его давняя традиция – это коррупция;
это государство, чьё наследие – комплекс неполноценности;
государство, чья валюта – украденные чайники;
государство, чей герб – украшенный синяком глаз жены под тональником;
государство, чья культура – контрабанда;
государство, чьё образование – надувательство, пыль в глаза и предательство;
государство, чья общепринятая практика – стукачество;
государство, чей спорт – допинг;
государство, чья дипломатия – психологические проекции;
государство, у которого компенсационный механизм – ядерное оружие;
государство, чья индустрия – избиения и унижения;
государство, чей портрет – тараканы в многоэтажках;
государство, чья гордость – это гомофобия, трансфобия, ксенофобия, расизм и сексизм;
государство, чей этикет – обделаться и не убрать за собой;
государство, чей неисчерпаемый ресурс – это поводы надраться;
государство, чей флаг – несмываемые пятна крови;
государство, чей гимн – издёвка над плачущим ребёнком.
Вот, Вова, какое впечатление ты оставляешь.
И сначала может показаться, что по всем этим причинам твоё государство будет
слабовато и его можно будет легко остановить, отбить или даже изменить,
но оказывается: это не его слабости, а наоборот – его алмазные скрепы,
это столетия столетий, во время которых одни неэтичные поступки
прикрывались другими: превысил скорость –
дай полицейскому на лапу; выслали в Сибирь всех, кто поднимал голос –
сожги хроники; вторгся в независимую страну –
подбрось угля в локомотив лжи, которая оправдает агрессию для масс;
и это работает! – я видел писателей, художников,
философов, медиков, учёных и профессоров
с баннерами в виде буквы «Z», с татуировками в виде «Z»,
с буквой «Z» на ветровых стёклах их BMW,
с нарисованной майонезом буквой «Z» на свекольных салатах.
И да, я знаю, что есть и хорошие люди, симпатичные люди,
умные люди, добросердечные и дальновидные люди,
даже такие, которые рисуют плакаты и выходят на пикеты, и рискуют,
и я знаю, – что они испуганы,
потому что ведь именно они – твоё слабое место, Володя, и ты это знаешь
(по крайней мере, исходя из моих впечатлений),
поэтому ты делаешь всё возможное, чтобы твои 70–80% избирателей
даже не подобрались к вопросу на миллион долларов,
вопросу, который, словно из мультика абсурдного экзистенциализма,
по сценарию, написанному Кафкой и снятому Оруэллом;
вопросом, коллективный ответ на который способен свергать правительства,
вопросом, на который, кажется, так легко ответить,
что становится тревожно от понимания, что есть столько хороших людей,
которые всё ещё не сделали этого (исходя из моих впечатлений).
Вопрос, между прочим, такой: что больше похоже на правду –
то, что сотни или даже тысячи несвязанных между собой
репортёров, следователей, фотографов, официальных лиц,
наблюдателей, информаторов, свидетелей, активистов,
институций и министерств объединились в подлый заговор,
чтобы в течение одной ночи на секретные средства подделать видео,
сателлитные снимки и сфабриковать массу доказательств – с целью
защитить секту неонацистов во главе с президентом-евреем,
или же – что у самой большой территории на земном шаре имперские интересы?
Меня самого с конца февраля мучает нечто иное –
со студентами мы, бывает, обсуждаем пьесы Шекспира
и задаёмся абстрактным вопросом: «Возможно ли сопротивляться злу,
самим не впадая во зло?» Вот, Вовчик, я бы хотел,
чтобы этот вопрос остался для семинаров будущих бакалавров
как упражнение для ума, как образчик герменевтики
при анализе поведения Гамлета, как вопрос для дискуссии,
который рассылается в последний вечер перед лекциями.
Но нет, этот вопрос теперь предстаёт во плоти, он материализовался,
мы им дышим, и ответ уже известен,
ведь – ты уже сделал меня себе подобным,
потому что я впервые в жизни чувствую ненависть.
Я чувствую её, как ощущают зубную боль или резь в животе,
как повышенную температуру и оттоптанные ноги;
я тебя ненавижу, и это есть и будет твоя единственная победа.
Раньше я бы сказал: «Тьму может победить только свет,
потому что иначе мы преумножаем то, с чем боремся»,
но гнев как вирус, который заражает, как экзема какая-то,
как заразная проказа; ты избалованный школьничек-хулиган прямо в тот момент,
когда наезжаешь на тихого и талантливого паренька из параллельного класса, –
остановить тебя можно только силой; даже если мне этого не хочется,
с тобой надо говорить на языке, который ты понимаешь,
ты, мировой стыд, ты, бандит, ты, шламовая яма мозга;
рисовать на тебя шаржи как на безумного павиана значит оскорблять обезьян;
не пепел, не прах, а кривой крах, брехунвейбин, мужичок-сморчок;
тупое лезвие без рукоятки, дыра на грядке, ты заебало в сухом остатке;
ты ё-моё, ты ёб твою мать, хуйло и бессильный ведьмак,
ты слишком туго затянутый винт, который перенапряг всю конструкцию,
сам по себе хрупкий, так что стоит тебе тронуть, – и взрыв.
У тебя нет обратного пути, высокомерный желчный пузырь,
ты втолковал своим детям, что их опустили,
и они стали обиженными, сердитыми, твёрдыми, как чёрные дыры,
молотят друг друга кулаками и приговаривают: «Сам виноват!»
Пусть у тебя отрастут вкусовые рецепторы в заднем проходе!
Пусть на тебя рухнет жирберг (да, жирберг, а не айсберг,
это такая глыба из плевков, маслянистой воды и салфеток,
которая образуется в канализационной системе, – что-то похожее на твою душу:
запор весом в тонну)! Чтоб ты переродился в России! –
Я верю в триумф любви, но нам ещё до этого далеко,
пока что надо жертвовать кармой, надо твердить,
надо говорить на языке, который ты понимаешь:
Русский военный корабль, иди на хуй!
Русский военный корабль, иди на хуй!
РУССКИЙ ВОЕННЫЙ КОРАБЛЬ, ИДИ НА ХУЙ!

***

Оригинал: Pasaules kauns, Ivars Šteinbergs.

В заголовке — плакат Криша Салманиса (Krišs Salmaņis).