Чувство диско
Калифорния детства
Мы приехали поздно: уже отцвели нарциссы и тюльпаны. Зато первая клубника. Бабушка собрала ее и засахарила.
В огороде она ощущала себя очень уверенно. Не боялась комаров, змей и короткоусых слепней, словно заключила с ними мирный договор.
Недалеко от дома медленно врастал в землю сарай, а еще дальше, если идти по тропинке, — ямный туалет. Там внутри темно, страшно и ползают пауки, поэтому нужно поторопиться, чтобы сделать дела. Возьми мухобойку, посоветовала сестра и вручила мне свернутую в рулон газету.
Стены и потолки в комнатах нашего дачного домика покрылись трещинами. Бабушка огляделась и поняла: нужен ремонт.
Через соседей вызвали по телефону бригаду рабочих, поселили их внизу, где прохлада, а сами переехали на второй этаж. Ночью здесь было жарко, ореховое дерево постукивало в окна, пахло агрессивно.
Среди чужого дыхания мне становилось неуютно и смешно, я хихикал. Больной, что ли, интересовалась разбуженная бабушка.
Утром ходили к речке, купались в холодной горной воде, загорали в шляпах.
После обеда читали вслух «Слепого музыканта». Среди описаний пасмурной степной тоски меня вдруг обрадовало слово «гайдамаки», созвучное с фамилией моей одноклассницы: ах, Света!
Ремонт был стремительным, под бабушкиным надзором рабочие справлялись быстро.
По вечерам они собирались у костра, запекали картошку, нарезали огурцы под закуску. Слушали «Радио Ретро», вспоминали родителей, жён, детей. Глядели на звезды, сплевывали. Иногда матерились.
— Лаванда, горная лаванда, — голоса из радио, мужской и женский, пели томно, загадочно, как будто приглашали в вечерние рестораны.
Мне привиделись небоскребы, лимузины, смокинги, меха и алмазы.
Гладкие поверхности, белоснежные улыбки — глянец.
Хотелось умчаться куда-то совсем далеко — в Калифорнию, где пальмы и рай.
Мужчины курили и тоскливо подпевали. Трещал костер. Бабушка смотрела, улыбалась. Где-то вдалеке выли собаки и журчала ночная вода.
Когда рабочие закончили, две наши комнаты — розовая и зеленая — запахли свежей влажной землей. Один рабочий, совсем молодой, с синими глазами, сорвал с нашего огорода пион и подарил сестре на прощание. Она еще ребенок, сказал я гневно.
А потом мы решили отпраздновать ремонт, позвали соседей на мясо.
— И вы представляете, она охмурила его пирогами. Что в ней такого? — возмущалась бабушка соседям. Соседи смеялись, речь шла об очередном сериале.
Стоя над шашлыком, бабушка пританцовывала, обмахивала мясо веером.
На веере были китайские иероглифы.
Это стихи, сказала бабушка.
Кто как спит
Вяло и неохотно пишу рассказ «Кто как спит». Выходит вяло.
Вс. Петров
Спящие громко забавны и страшны, что-то в звуке храпа есть леденящее: безумная ритмичность в сочетании с непредсказуемыми клокотаниями. Таких хочется прикрыть подушкой.
Бывают спящие тихо, с годами редкость. Над ними тревожно стоять — как над живыми мертвецами. Будто откроет глаза и скажет: не стой над душой, иди. Это самый страшный вид сновидца, самый опасный, особенно когда с замиранием сердца пробираешься к спальной тумбочке за ключами — ради освобождения.
Некоторым тяжело спать на левом боку, сдавливает сердце. Они поворачиваются на правый, а просыпаются уже лёжа на животе. Другие спят с двумя подушками: одну под голову, другую между ног. Им обязательно нужно что-то к себе прижать: иллюзия внутриутробной жизни.
А некоторые спят на спине с открытым ртом, — и во рту у них что-то полощется…
* * *
Снилось, что мой дедушка — Илья Глазунов, он лежал под одеялом в темной комнате, храпел. Бабушка сказала подойти к нему и приподнять одеяло, чтобы его увидеть, поздороваться: он не спит, а только придуряется.
Подошел, приподнимаю, а там еще одеяло, еще и еще и еще, уже пошли тряпки какие-то.
Так я и не добрался до тела, хотя понимал, что кто-то там живой и храпит, от него веет теплом, и этот кто-то — Илья Глазунов, мой дедушка.
В будуаре
Она проснулась от скрипа. У распахнутого окна стоял какой-то мужчина. Он тихо двигал веточкой занавеску, осматривал сонное пространство. Тени, пятна и полосы гуляли по комнате, стремительно росли, удалялись и исчезали. От испуга она оцепенела.
— Мир, дружба, — прошептал форточник.
* * *
Она увидела на сцене мужские ноги, там торчало множество мужских половин, как у манекенов, — они отчаянно шевелились.
— А где их вторые половины? — спросила она.
— Должно быть, ушли в торт.
И торт на сцене действительно был, но в единственном экземпляре.
И внутри торта была половинка ее любимого, теперь она знала: он ожидал ее там как сюрприз.
* * *
Стоило ей увидеть кого-то во сне в малиновом свете (эвфемизм «порно»), как наяву она тут же меняла к нему отношение. И смотрела на него так, будто сделала подлость. Как минимум познала человека голым! Это длится какое-то время, а потом забывается.
Но не забывается увиденный в закатных лучах единственный человек, которого она ждала и продолжает ждать всю свою жизнь. У него нет лица, а если есть, то размыто. Или же это сумма лиц. И никаких чувств она не помнила, кроме нежности, боли и тепла на розовом фоне.
* * *
Она долго вертелась, не могла уснуть. Размышляла о мужской красоте:
— Головной убор — вот настоящая проблема. Зимние шапки идут яйцеголовым, создают продолговатый абрис. У кого голова плоская — шапка только округляет лицо, ее окаймление срезает важнейшую часть головы, но это я придираюсь. А вот мужчина в шапке с помпоном невыносим и стилистически, и этически, но если хорошо подумать о пользе, — шапка помогает спрятать босую плешивую голову — и даже уродам!
А красивых от природы мужчин не испортишь ничем, нет-нет. Красота, слаженность черт лица! — породистая порода! Ключевые будут слова: «гондонка», «пидорка», «пидораска».
* * *
Она видела, как в одном микрорайоне мужчина прямо на клумбах выращивал малину, чертополох, невиданные овощи и фрукты. Она шла прямо туда — и осы-блестянки облепляли ей лицо.
— По большой любви, — сказал мужчина.
Чертополох был странный, она подошла поближе и увидела: он выделяет липкую прозрачную жидкость. Неужели слезы?
Она побежала рассказать мужу: вот! недалеко от нас! какой-то мужчина! выращивает! чертополох! представляешь!
Но муж не хотел в это верить, он замотал головой, как будто заревновал, как будто сам хотел такие клумбы, такие огороды.
* * *
В детстве она думала, что это запах любви, а это он вспотел просто.
Темные капли стекали у него с головы: жидкая пыль.
Чем для нее пахнет любовь теперь? Раздавленной черешней.
* * *
Ночью ей приснились стихи для будуара:
быстро ненадежно
чувство разделито
с кем-то безнадежно
чувство разделито
кто ты хуанито?
* * *
Комната, в которую она попала, была почти пуста, стены были ободраны и все в дырах.
В центре комнаты стояла большая белая кровать, над кроватью окно.
За окном мерцала река, а на том берегу, если приглядеться, — безлюдная вокзальная площадь, перед которой что-то большое, вроде Ленина, было замуровано.
Она почувствовала сильный запах, огляделась. В углу лежало старое обугленное тряпье. Можно было подумать, что это лежат вперемешку и дремлют бомжи.
Куча зашевелилась, вдруг из нее вырос мужчина.
Он был кудряв, одет в белые лохмотья.
Его вид напомнил ей кого-то очень знакомого и близкого, но она побоялась спросить имя, а потом совсем забылась.
Он протянул ей руку:
— Видите мою прекрасную черную кровать? Я вас приглашаю.
— Но она совершенно белая.
Он промолчал. Вместе они легли и тяжело задышали.
Когда дело дошло до самого пика, по реке поплыл туман.
От счастья, от блаженства ей показалось, что дом поехал.
Но дом действительно поехал.
— И куда же мы едем? — спросила она, когда пик миновал.
— Мы едем в Царское село. Там так хорошо!
Мемориал, розы
Перед смертью он сказал бабушке: нужна бомба, ищи мемориал. Бабушка все правильно поняла.
Ее самоотверженная любовь, ее убеждения («молодые не должны так рано умирать») толкали ее к путешествию.
Бабушка, бабушка, какие большие глаза и уши.
Пока тело внука лежало в морге, она собирала бомбу. Медлить было нельзя.
Подчиняясь инстинкту, она нашла адрес поля, вышла к нему и долго шла среди высоких алых роз с гигантскими шипами. Она ушла туда в полный рост, в шесть утра, и к ночи, потеряв надежду, нашла бюст неизвестного вождя. Ей стало понятно, что это портал, что где-то дальше обретается внук. Бюст нужно было взорвать.
Розы — какие странные жестокие цветы. Розы Герды и Кая, розы поцелуев и выстрелов, следы от наказаний.
Она прикрепляла бомбу к бюсту и вспоминала, как он брызгал духи на лампочку и включал, как от лампочки шло испарение, дымок, и по комнате разносился цветочный запах… розовые розы. Это и есть Нина Риччи, бабушка?
Взрыв не был горячим, он был холодным, как синее пламя, от которого розы стали чугунными.
Бюст вождя разлетелся в клочья, и открылся свет. Навстречу ей вышел внук с чужими голубыми глазами. Он помолчал и вознесся к звездному небу на ложе из роз.
Кто ты, спросила бабушка вслед и окоченела от холода и ужаса.
Чувство диско
Одна женщина была слепо влюблена в одного артиста и спустя время обнаружила у себя все признаки беременности. Она благодарила бога и тихо плакала у телевизора. Комната сияла, как во время таинства.
Живот быстро, не по срокам, набухал; она почувствовала, что там уже пошло шевеление жизни, и пришла к артисту показаться.
Артист (о, как искрился его наряд, вышитый драгоценными камнями!) поблагодарил ее за букет белых роз и сказал, что розы — его самые любимые цветы. Это были последние его слова, а потом прибежала охрана и вынесла ее тело на мороз, так что она не успела одеться и рассказать главное.
По заснеженному городу она тяжело шла с животом, который продолжал расти.
Одинокая отвергнутая душа, она держала живот и старалась не плакать.
«Мы с тобой пока одни на свете, но я знаю, что нас еще полюбят…»
Она верила искренне, до конца, и заметила у себя под платьем сияние.
Зайдя за угол, посмотрела: это был уже не живот, это был светящийся диско-шар.
* * *
Он был очарован дивой — но хотел одного: смотреть на нее со стороны, не приближаясь.
Так держишь бриллиант на определенном расстоянии, чтобы любоваться преломлениями света. Известно: только дурак будет рассматривать бриллиант близко к лицу.
Дива позволяла ему смотреть на себя, и вдруг ее начинало тянуть к нему, как к полноценному мужчине.
Она не осознавала или постоянно забывала (память девушки), что перед ней человек лунного света — и это какая-то изначальная программная ошибка, порождающая одни только курьезы.
Дива:
а) Рождена для людей лунного света, для земных слишком хороша.
б) Обречена на одиночество.
Эти двое созданы, чтобы вместе кружить под кокаином и в блестках: малиновый свет, малиновый рай, малиновый рейх.
В автомобиле
медляк
Она. (Закуривает.)
Он. Роза?
Она. Гвоздика.
Он. Вкусно. Где это делают?
Она. У нас делают.
Он. У вас — это где?
Она. В Череповце.
Он. Там не делают. Только спички.
Она. Вот открыли завод. Делают.
Он. Волгоград, Ростов, Калуга, Питер. Бизнес этот я знаю. Тамошних пацанов. Про Череповец не в курсе.
Она. Ну вот. Это «Гламур» называется марка.
Он. А, вижу. Бабские. Спрошу у своих. Чё за «Гламур» там у вас в Череповце.
Она. А вы вообще какие цветы любите?
Он. (Молчит.)
Она. Ну… сакуры, магнолии, родиолы там…
Он. Я бутоны люблю. Бутоны ломать. Понимаешь?
Она. Какие бутоны?
Он. Маки.
Она. Как интересно.
Он. Там — самый кайф. Сок жизни.
Она. Не пробовала.
Он. Ну, попробуешь.
Она. Где вы в феврале достаете маки?
Он. Места хорошие знаю. (Кладет руку ей на колено.)
Она (как будто не замечает, говорит быстро). Вот я, наверное, больше всего люблю гвоздики. Они такие простые-простые, но цвет!
Он. Пиздатые цветы.
Она. Когда День победы, мы с мамой покупали поздравлять. В парке мальчики пели «Венский вальс». Ветераны плакали. Каждому поцветочку. И главное сходить на могилы. (Пауза. Смотрит на его руку.) А мама моя, мама красиво меня одевала. Мама гвоздику в волосы вдевала — и я как испанка ходила.
Он (рука медленно гладит ее колено круговыми движениями). Ты — классная.
Она (продолжая смотреть на его руку). А потом мама убила сожителя Гену. И я попала в детдом.
Он (не слышит, сжимает ее колено). Че ты, боишься? Классная. Холодная такая. Марена… мурена… Как рыбу звать?
Она (как будто не замечает). Это все из-за любви, она любила…
Пауза.
Он. Я хочу на полной скорости. Может, сразу… это… любовь… Возьмешь у меня? (Указывает взглядом.)
Она. Не сегодня.
Он. Ну пробуй, епта. Зачем пришла?
Она. Я пришла посмотреть тебя.
Он. Посмотрела?
Она. Какой-то ты несвежий.
Он. Ты целка алтайская или македонская?
Она. Не знаю.
Он. Ломаться будешь? (Пауза.) Бледная, у, таких давно не… Смачная от слова «смак».
Она. Нас таких много.
Он. Бля буду. (Лезет рукой под платье.)
Она (отталкивает). Рука на руль, руль нормально держите. Слюни брызгаете.
Он (резко тормозит). Здесь!
Она. Уберите. Не надо.
Он. Лобзай.
Она. Мама!
Он. Покажи мак. Раскрой бутон.
Она. Ха!
Он. Девочка пай.
Она. Нет. Ха-ха!
Он. Давай, давай.
Она. Нет!
Он. Двигай телом, отдыхай.
Она. Нет.
Он. Доминируй, унижай.
Она. Нет.
Он. Да.
Она. Нет.
Он. Да!
Она. Нет.
Он. Да!
Она (достает нож, вонзает ему в самое горло). Пизда. (Пауза.) Я тебе русским языком говорю. (Шепчет ему в лицо, отрицательно кивает.) Не больно, не больно.
Звучит Mr. Credo — Медляк.mp3.