Перевод с испанского Эсмиры Серовой
Элегия
Умереть так безмятежно как никогда не жил
смотреть как прочь бегут машины словно на экране
и медленные песни Нат Кинг Коула
фортепиано саксофон в сумерках на тррасах под
зонтами
вся эта жизнь которую мне так и не удалось истолковать
ветер в коридорах распахнутые окна всё белое
точно в больнице
и всё растворено во мраке как капсула цианида
Показывают диапозитивы с моей историей
в тяжёлом запахе хлороформа
А под туманной дымкой операционной гнездятся разноцветные чудные птицы
Единство
Марии Хосе и Октавио Пасу
Покорный диктату заката,
тёмного воздуха, круг размыкается
и мы населяем его: переходы, пространство
в промежутках. Место
не откровения, но
столкновения. Меч
разделяющий свет.
От глаза к взгляду,
сияние вечное, звуков обитель,
колокол, в себе заключающий зренье земное,
как неумолимый цветочный глаз
фиксирует гранатовый огонь. Виден ли
этому глазу мой глаз? Он — зеркало пламени,
этот глаз, что видит меня сейчас. С грохотом шкивов
вращаются валы ночи. Размачтована,
терпит крушение тьма, и на ощупь
солнце ночь познает.
На груди влюбленные носят розу
На груди влюбленные носят розу, целуя её
под шорох подсолнухов и пропеллеров шум.
Роз лепестки оставляет ветер в коридорах
больниц.
Учёные кончики перьев запускают себе под ногти и давят
тихонько, пока не появится кровь.
А кого-то находят мёртвым под последней партой.
Я буду влюблён до самой смерти, и трястись мои руки будут,
берясь за твои, и будет дрожать мой голос при твоём приближении,
и в глаза я смотреть тебе буду, словно плача.
Официанты знают клиентов, которые просят жетон
на рассвете и делают ненужные звонки, трубку вешают
сразу, заказывают джин, старательно улыбаясь, размышляют
о жизни своей. В такие часы ночь — синяя птица.
Холодает, и дрожащие девушки-блондинки смотрятся
в витрины. Молчаливые струи звезд
иссякают.
Огоньки в искрящемся хрустале подражают сумрачному сиянию
весны, её хмурым голубым вспышкам, её цветам
из серы и негашёной извести, крику уток, зовущему
из страны мёртвых.
Лондонский мост
Встречу ли я Магу?
— Это ты, приятель? — сказал я.
— Пожелай удачи моему цилиндру.
Хрустальный георгин
прочертил зеленую линию в моём сером глазе.
Небо было безмолвным, как никелевый филин.
— Прощай, приятель, — сказал я.
— Брось в мой котелок ковригу и яичный желток.
Мигала лампочка в листве акантов.
Сердце моё лежало, как роза, в Темзе.
Рондо
Я хотел бы иметь револьвер, чтобы просто слушать,
как кровь течёт, и знать, что я не умру:
что треск капсюлей или серная вспышка,
словно хранимые ангелами, не сравняют с землёю мой сад.
Как же сверкают молнии, когда глаза мои закрываются.
Картины любви, такие близкие, здесь, в груди у меня,
как пенье сирен или детские воспоминания.
Осторожно ступайте, тише: не разбудите розы.
Когда дождь за занавешенными стёклами,
и когда прислушиваются твой взгляд и улыбка твоя,
и когда твой голос открывает планеты и небо,
и когда твоя кожа стонет от шёпота блеска,
и когда твои губы, глаза, и дождь…
Я хотел бы иметь револьвер, чтобы просто слушать,
как кровь течёт, и знать, что я не умру.