Девять глав из поэмы «YOU»

Перевод с английского Ивана Соколова

Комментарий автора: «1995 год. По абзацу в день, по главе в неделю на протяжении всего года».

I

Тяжкие сны. Мгновение, в которое убеждаешься, что где-то у тебя в теле притаилась твоя собственная смерть. Корабль-одиночка задаёт горизонт. Дождь этот непригоден для питья.

В Грозном, в Бихаче идею истории передёргивает от каждого нового взрыва. Роза лежит никому — дикий шип на краю братской могилы. В перерыве между парами молодые люди за крепким кофе отстаивают значимость местоимения.

Когда увидишь это, вспомни. Письмо в бутылке покачивается на мультяшном море. Радиста зовут Спаркс.

Контур руки, прочерченный краской на кирпичной стене. После грозы на месте детской площадки — болото. Под конец на среднем озере нам попадается уточка-каролинка.

Кнопки у меня в машине точно клавиши рояля. Игрушечные звери где ни попадя.

В утреннем небе наливается солнце.

Пристегнувший себе к вороту кофты три ручки мужчина раз за разом, подшаркивая, пересаживается за следующий столик, подальше от долетающего из дверей кофейни холодного январского воздуха, в одной руке у него большой пенопластиковый стакан, в другой — «О грамматологии». На дворе у пустой скамьи на привязи сидит пёс, у знака «Стоянка запрещена» на цепи велик.

VIII

Нине Искренко

Читатель: в поисках утраченного навыка. Чудище с глазом, выглядывающим в зевающий рот (и с телом космической ракеты). Плюшевый лесной кот примостился над зияющим лазом в грот, напротив миниатюрной сувенирной лавки.

Ничто так не гниёт, как старые пригороды: торговые центры заброшены, в медпункте орудует татуировщик, дом с задёрнутыми тёмными грязными шторами, на рекламном щите снаружи выведена большущая лапа: «Гадаю по руке». По телевизору лягушки-киборги проквакивают название дешёвой марки пива.

Густо-красная вспышка, мерцающая на горизонте, превращается, вырастая над ним, в старое жёлтое солнце. Перед нами огромной широкой чашей простиралась долина Амадор. Твой некролог распространяется по электронной почте, в теме письма — «Разговор по-мужски».

Стайн — Крюку: когда увидишь это, вспомни о Боцмане́. Страничке — корешок: стекай мне краской за обрез. Смотри-ка крутанись: лежать, ворочаясь с тревог, не то же самое, что спать. В Ливерморе под спудом пригородной культуры обширных газонов Радиационной лаборатории и инженеров Сандии, в укромном уголке долины жив ещё городок скотоводов, кучка тёмных баров на Главной улице, где Гарри Дин Стэнтон проходит за интеллектуала.

Лонгетки «Орто-Гласса», как гипс, тверды, заразы. Спи как знаешь, когда придётся. Холодильник рычит и трясётся, накачавшись своим жаропонижающим.

Мячик с изображением мультяшного пса (верхняя губа пятнистой буквой W). Взамен старых новые термины. Охренение, или обострение, или как угодно назовите. Бронхиолита.

Язык SMS. Расслабьте глаза, и когда они окончательно расфокусируются, в отдалении муравьиным роем проявятся слова — сначала выстроившись в ряд, затем замельтешат, перешагнут поля, затем края страницы, комнаты, кишащей ползучим роем литер. Крокодилиха надевает пальто и идёт на работу.

XIII

На 1973 год Le Cordon Bleu — единственный ресторан с юго-восточноазиатской кухней в Сан-Франциско, этакий захудалый буфетец у Польк-стрит по соседству с не менее тесным кинотеатриком «Люмьер», где из «Тернистого пути» Перри Хенцеля (в главной роли Джимми Клифф) американская музыка впервые узнаёт о существовании регги. Из соседней комнаты до меня доносятся стоны ребёнка, которому не спится, — потом звук шагов. Эстес Кефовер, снятый в чёрно-белых тонах, соглашается на своё выдвижение.

Снова старые сны о заказном убийстве. Стоит солнцу перевалить за гряду холмов, как температура на пикнике резко падает и взрослые облачаются в свитера, а затем и куртки, пока компания не начинает таять на глазах, и вот уже тарелка летит в последний раз, и наконец парковка опустела. На заборе из проволочной сетки рядом с арройо безмолвно сидит пятеро стервятников. Снег там, где снега отродясь не шло.

Протестировать бета-версию языка. От фонарей тут толку нет — всё перекрыто плотным пологом листвы. Баскетбол в темноте. Пофиксить багу.

Голубоглазый тираннозаврик из пластмассы не больше моей ладони в величину ведёт наступление на беззащитную фигурку Большой Жёлтой Птицы — один из первых примеров сюжетосложения. Демонизировать каждого кита (что Монстро, что Моби Дика). По-итальянцки он будет «рыба-собака». Приливно-отливная теория принятия решений.

Два Шалтай-Болтая расселись в одном кресле. К машине тихонько подбирается легавая, слегка так руку положив на пистолет в кобуре, — напарник её ждёт поодаль у патрульного автомобиля, заслонившись открытой дверцей как щитом. Утренняя газета шмякается о крыльцо. По тёмному клубу движется, точно в замедленной съёмке, Харви Кейтель.

Сон построен как театральная пьеса: нарядно убранная к приходу гостей квартира, тут и там лежат закуски, торт, бутылки спиртного, чаша с пуншем, только это не одна вечеринка, а целая череда вечеров и приёмов: на столе появляются и исчезают новые перемены блюд, за окном сменяются времена года, сама пирушка всякий раз закатывается по новому случаю (как минимум одно из сборищ — поминки), меняются костюмы, всякий раз среди друзей на вечере не хватает кого-то нового и в то же время в толпе нет-нет да и мелькнёт ещё одно незнакомое лицо, гости обмениваются спутниками и спутницами, мы все резко стареем, я без конца вхожу в дверь, снимаю с себя одно пальто за другим, вынимаю из одной шляпы следующую, так и не успевая пристроиться ни за одним разговором, коктейлем, тарелкой еды.

Облачность слабая — едва достанет на то, чтобы окутать мир, закрыв его от солнца. Пердёж всухую. Деревья передёргивает от порывов ветра. Перед самым рассветом над крышами на бреющем полёте проходит аэроплан. Крупная псина беззвучно бросается на забор из проволочной сетки.

XX

В трактире, откуда тори планировали своё нападение на Филадельфию, до сих пор подают роскошные медальоны из телятины под слоем крабового мяса со шпинатом и голландским соусом. Кардинальчики на берёзе повислой. Метроном старинных заводных часов на каминной полке. Твоё тело под этой новой лёгкой ночной блузкой — и моя рука под нею.

Застеклённая веранда, переоборудованная под язык. Каждый встречный так и норовит поведать мне свои «приключения в Калифорнии». Ресторан на первом этаже старого муниципального здания: свои пожитки все работники складируют в тюрьме в подвальном помещении. Эльфоподобная дамочка — этакая фарфоровая статуэтка супруги Санта-Клауса — предостерегает нас от посещения «цветных» районов (на дворе 1995 год). Кошка останавливается смерить меня взглядом, затем отворачивается и плавно удаляется по своим делам.

Read me. Полнолунье сквозь кизил. В Санкт-Петербурге и Москве преступная группировка из восьми молодых людей и двух женщин убивала владельцев квартир с целью перепродажи недвижимости. Ставлю пейджер в «режим вибрации». Пока я без конца разъезжаю по Вифлеемской заставе и такое ощущение, что только отдаляюсь от знакомых мне достопримечательностей, я вдруг замечаю, как солнце начинает садиться на востоке. Не смотри!

Большой парадный обеденный стол в соседней комнате покрыт тысячами кусочков ещё не сложенной мозаики (всего-то и закончено пока, что прямоугольный ободок по краям картинки — отголоском формы самого стола, хотя вот уже потихоньку стали заполняться два уголка да ещё в середине стола разложено по два-три сцепленных кусочка), однако в этом свете (с этого ракурса и на этом расстоянии) невозможно догадаться, в какую картинку сложатся фрагменты, да и вообще, существует ли таковая. На деревьях орёт ворона. Цыганское проклятье: чтобы с тобой такая тяжба приключилась, где ты будешь уверен, что ты прав.

Беда поэзии — в поэтах. Костная шпора лапает сердце. Резкий гам кардиналов. Гроза эта не столько налетает и проносится мимо, сколько назревает и растворяется вдали.

Урок чистотерзания. Собачьи лапы, пересекающие деревянный пол. Дождь сходит на нет, но деревьям ещё предстоит сбросить попавшую на них влагу. Дом с двумя каминами (один в виду другого). Телескоп в столовой. В пении птицы нам слышится выражение чувства.

Абзац горит. Один-одинёшенек на всей детской площадке, в неважнецки сидящем костюмчике и красной рубашке с чёрным галстуком ребёнок с задержкой в развитии стоит на высокой горке — и блюёт.

XXV

Во сне на досуге я иду, как обычно, в центр города ловить воров в торговом центре, когда вспыхивает большой пожар, в ходе которого на одной из пожарных машин вдруг начинает стремительно складываться стрела, успевающая пролететь несколько этажей, перед тем как второй автоподъёмник ухватывает её и фиксирует на месте, пока спасатели бегут подхватить находящегося внутри неё в обмороке человека, после чего вдруг уже и весь центр города раскалывается по краям и сползает на воду либо воспаряет облаком в воздух, разве что всё это происходит в обратном порядке.

Флаг величиной с поднявший его дом. Запахи барбекю на весь квартал. На заднем дворе уже не ребятня — пираты. На дереве передо мной острохохлая синичка. Присмотришься, а шляпа на легавом, широкополая, — из фетра. Выходя на опушку, мгновенно ощущаешь всю мощь сегодняшнего зноя. Привокзальная парковка в выходные, не скажешь, чтоб пустует.

Укус насекомого под ремешком часов. Глаз под анестезией не моргает при вводе пинцета, снимающего с его поверхности засевшую там частичку металла. Воспоминания о прогулках по Франкфурту вслепую. В соседнем со мной кресле старая монашка, сестра Пол, пускается храпеть. Задуманный как «бесплатный магазин» у пенновского кампуса, за двадцать пять лет хиппарский пункт обмена одежды превращается в две розничных франшизы федерального масштаба. Отголоски Дилана в ушах (латинизация короля Якова).

Хот-дог в буфете в аэропорту: продираюсь с подносом между тесно расставленными столиками в поисках свободного места. Палёный первый класс. Сидя, нескладная блондинка кажется прекрасной, но что-то такое чувствуется, стоит ей встать, потянуться и уйти, — что-то глубоко сломленное, жёсткое даже, в нескладной этой походке. Мужчина посередине пустой плазы сообщает что-то сотовому телефону. Запятые смягчают текст, как тени. Разглядывая как мужчин, так и женщин старше лет, скажем, сорока, можно представить себе, как они выглядели десять, двадцать лет назад. Первые веснушки проступают на лице ребёнка.

Кроваво-красное солнце садится за Пруденшиал-Тауэром. То, что на первый взгляд кажется градирнями недостроенной АЭС (прямо в Бостонской бухте?), на деле оказывается резервуарами с водорослями-говноедками. Островцов поболе, чем можно было б предположить. Меня зовут Энди, и сегодня я буду ваш поющий официант. Над самой водой носятся реактивные па́ры бакланов. Вдалеке в сгущающихся сумерках посверкивают фары пожарных катеров, оцепляющих высокие языки пламени над объектом, чью форму уже не разглядеть в этом зареве.

По пустой плазе медленно нарезает круги пастельного цвета джип c сотрудниками службы безопасности. Отсюда можно кинуть взгляд на крыши Бикон-Хилла: слева вверху медленно движется сквозь жару бригада кровельщиков (их вёдра так раскалены, что над ними воздух дрожит), а тут пониже, лицом на Кембридж-стрит, загорает молодая блондинка с крайне бледной кожей, в одной руке у неё — маленькая, ярко-жёлтая кассетная магнитола. Вбиваю код доступа к системе MCI Communications, потом номер соединительной линии, потом номер канала прямой связи с моей конторой, за которым нужно ввести PIN-код, после чего я дозваниваюсь до голосовых инструкций телефонной почты, сперва поручающих мне набрать мой собственный добавочный номер, за которым нужно ввести числовой «пароль» из шести цифр, пока наконец мне не будет предложено несколько вариантов: прослушать мои собственные сообщения, оставить новое сообщение, изменить настройки телефонной почты либо изменить мои параметры пользователя. В ресторане какая-то женщина долго и пристально смотрит на меня, после чего вдруг отводит глаза, как только я решаю ответить ей приветливым взглядом с улыбкой (из ресторана она уходит раньше моего, так и не подойдя познакомиться).

В планёрке мы занимаемся тем, что сначала набрасываем раскадровку презентации на флипчарте, расклеивая страницу за страницей по стенам и окнам, пока один из нашей семёрки перебивает это дело на ноутбук, но в какой-то момент обмен юмором уже становится не отличить от воздействия стресса, и в тех, кто выступает с неудачными предложениями, летят скомканные листки бумаги и колпачки от фломастеров. Деревья процеживают дождь. По дороге домой в темноте я веду машину чисто по памяти. Сотрудник службы поддержки оценивает компетентность звонящего по тому, как тот описывает предполагаемую проблему.

XXVI

Тень втягивается дуновеньями ветра в сетку окна.

Тормозов мусоровоза скрежет. На деревьях мелькают красно-синие птицы. Сверкают светлячки.

Небо прошивает молния. Сообщение об ошибке. На игрушечной плите кипит настоящая вода. В попытке форсировать дабл-плей он сжимает руку в перчатке ещё до того, как мяч до неё долетел. За марлей облаков замаранная полная луна.

Закрывающиеся на закате кувшинки.

Сновидение, оцениваемое по глубине и детальности.

Wawa издевается над мороженым.

Грохот сверчков всю ночь напролёт.

XXXVII

Когда высоко отбитый фол-бол снижается над толпой, к небу взлетают руки, перчатки, жилами, лапами взбрасываются тела — своеобразной пародией на сцену на острове Иводзима, — другие же гримасничают и поёживаются внизу, по мере того как во все стороны летит попкорн, пиво и газировка, — эффект совершенно скульптурный (по меньшей мере у половины участников, кажется, даже глаза зажмурены), феномен, повторяющийся снова и снова в уже меньших и не столь истеричных масштабах, когда мяч перескакивает себе без помех по трибунам от секции к секции, пока какому-то мальчишке не удаётся словить его, придавив к груди голубой исполинской перчаткой.

Виндсёрферы на островном озерце пытаются устоять на доске. На удалении от города — ровно в той точке, где пригород едва отличим от сельской местности (ещё поколение, и это пройдёт). Циклопические дома на миниатюрных участках (из тех, где «заоблачные потолки в прихожей»), большая ценность в наши дни.

На коврике разлитый флакон глиттера. Человек, умевший считывать данные по тону их потрескивания в качестве помех. Свет достигает поверхности не просто с опозданием, но приглушённым (процеженным сквозь марлю облаков — тонкую и оттого не видимую глазу).

Рёв сверчков стихает (светлячков несколько месяцев как не видать). Новый звук — ве́тра сквозь деревья, листва-то уж ломка́. На парковке при торговом центре стоят глядят на что-то люди: антология частей тела (нормального телосложения не существует). Когда мы проезжаем сквозь тоннель, помехи целиком перекрывают радиосигнал.

От эйфории до бессонницы (продолжение сновидения). Так вытесненная из поля зрения общества нищета сводится к теме дискуссии на радиопередаче (в торговом центре — мужчина с поздней дискинезией). Размётаны части тела покойного Мистера Картофеля.

Дятел поскакивает по своей ветке, не долбя — так, выдавая трель. Анализ убытков. Сел маленький клиент. Этот текст был изменён, чтобы соответствовать вашему телеэкрану. Будь это настоящая проверка. Сойку слышно, но не видно.

Торговец солнечными очками ведёт дела за карточным столом напротив входа в университет. Салат, составленный из нарубленных в кашу гигантских креветок и желтопёрого тунца. За полумраком этой многоэтажной стоянки — сразу яркое солнце.

XLIV

По лобовому стеклу шмыгает паук — далеко, видать, мы увезли его от дома? Одно дерево, вперёд всех прочих, зарыжело и сияет.

Захолустный Хэллоуин-парад в границах одного квартала (глазами тщетно пытаюсь высмотреть хоть кого-то небелого, хотя цветное население составляет 20% демографии округа). За леском — большое отлогое поле. Качалка в подвале у мента: на постерах Харлеи, тяжеловесы, герои и героини World Wrestling Federation. В пиццерии ни одного горячего напитка, даже кофе.

Постепенно поэма начинает обходить себя по кругу. По мере опадания листвы фонарь становится виднее — бледный огонёк, который уже почти виден, но не греет. Погашать по слову в течение последующих тридцати лет. За парковкой узкий островок деревьев — единственный буфер на пути к шоссе.

За небольшим кладбищем — старая квакерская молельня, в дальнем приделе которой теперь занимаются подготовишки. Какой бы огромной ни казалась эта парковка при торговом центре, сидя под затяжным дождём чувствуешь себя ограждённым, укрытым от мира.

Сознание потребителей. Ощущение, что лес вытягивается по вертикали по мере того, как деревья теряют листву. Тёмный денёк, часа два, свет в этой комнате особенно резкий.

Свет отключили. В этом старом доме у каждой комнаты не только своя акустика, но и свой характерный исходный фон — звуки и тоны, которые, в отсутствие всего прочего, делают слышным край тишины.

Настроить звук ручья, передвигая камни.

XLVIII

Точка, где банан уходит корнями в кожуру. Невооружённому глазу — луна светит голубоватым. Следы оленей сбоку дома. Пережуй или перегной — как лучше?

Шесть часов, воскресный вечер, дальние выселки, даже в электричке Основной линии ни души. Право передачи договора принадлежит исключительно арендодателю. По новостям — поток убийств, прерываемый разве дорожными сводками. Стараясь не просы́пать мак с своего бейгла.

Зёв «О». Молчание ямсят. Продуктов чистых, док, по определенью не бывает. Ветер как твёрдое тело. Делает воздух явным.

Нога, оступившись мимо носика первой ступеньки, стремительно перемещается в пространстве — почти что состояние падения в невесомости, — пока внезапно не налетаешь на следующую ступеньку (ударная волна отдаётся аж в переносице). Отражающийся в окошке гаражных ворот фонарь: снег, точно линза, усиливает голубоватый свет. Когда дана команда оставаться в офисе до общего собрания в 20:30, сотрудникам компании становится ясно, что грядут серьёзные новости: их перекупила компания покрупнее. Может, и можно нажатием CTRL+ALT+DEL свернуть подвисшую программу Windows, только вот солнце так и будет ползти себе за горизонт.

Мир слякоти. Следы на поле белизны (сам дневной свет не тот, онемелое солнце скрылось за тучами, фары даже в полдень слепят). Чашка воды бурлит за дверцей микроволновки. В полночь оповещение на пейджер от отдела Amazon Express по расследованию мошенничества.

Холм с расщелиной по одному из склонов, обрыв ещё отвеснее (стереть оттуда все деревья с цивилизацией в придачу — и глазам вашим предстали б железнодорожные пути, идущие по гребню гряды холмов, к северу от которой рельеф то вырастает, то проседает, а к югу по длинному отлогому склону можно до самого Мэриленда докатиться). Пустые байты. Приближаясь к перегородившему проход разговору (справа пункт приёма корреспонденции, слева бухгалтерия), решите заранее, напролом продираться будете или же сбоку обходить. В ентой улке караулят турки.

Да потому, что у меня одна рука в кармане, а другая тут в блокноте пишет. В забегаловке — битком набитой в пятницу вечером, так что хвост очереди на улицу выходит, — шницель из телятины попался нежный, хоть и безвкусный, а вот соус томатный явно из консервов. Лужайку переходят олени из гнутого дерева, но позади них деревянная фахверковая двухэтажка охвачена огнём.