Без фамилии. Денис Ларионов

Все случилось быстро и в конечном итоге успешно, но готовилось долго: между первым сообщением о твоем похищении в местных новостях и днем освобождения прошло почти два года. Первые полгода сотрудники правоохранительных органов двигались в неверном направлении, которое привело их к другой группировке похитителей, увы, убившей заложника во время штурма. Понимая, что времени остается катастрофически мало, правоохранители решили изменить тактику поиска (все держалось в строжайшем секрете), что привело к неожиданным результатам: оказывается, тебя прятали в пригороде, недалеко от центрального офиса службы безопасности крупной государственной компании, при этом никак не навлекая на себя подозрений. Когда адрес был определен, освобождение стало делом времени. Штурм прошел меньше чем за пятнадцать минут и ты не сразу поверил, что теперь все закончено. Только когда один из участвовавших в штурме оперативных сотрудников закричал тебе в ухо, что ты освобожден и скоро поедешь домой, ты наконец-то понял, что произошло.
Но ты не сразу поехал домой. Наступил период долгой реабилитации, бесконечных следственных действий и оформления документов. Все это заняло почти полгода, за которые из заросшего, грязного и исхудавшего подростка, не уверенного в собственных воспоминаниях и ощущениях, ты превратился в того, кем стал сегодня. Именно за этот образ хотелось бы держаться, и в реабилитационном центре ты пресекал любые попытки разговора о случившемся. Первые пару месяцев мама приезжала практически каждый день, задавала много вопросов, но ты отвечал лишь на те, что относились к текущему состоянию и насущным заботам. Возможно, ей бы хотелось узнать побольше, вплоть до самых мелочей — обо всем, что произошло за период твоего, как она говорила, «исчезновения» (словно ты по какой-то причине сам ушел из дома в неизвестном направлении) или «отсутствия» (словно ты уезжал на каникулы в пионерский лагерь или на курорт). Но ты всегда переводил тему разговора и маме не оставалось ничего, кроме как подчиниться этому — а когда разговор доходил до логического завершения, она садилась напротив и просто смотрела на тебя. Было неловко, но разве можно было что-то сделать? Ты понимал, что кроме нее у тебя вообще нет родных людей, то же касалось и мамы: никто из близких знакомых и друзей никогда не займет в ее жизни то место, которое занимаешь ты.
Перед окончательной выпиской из реабилитационного центра тебя обследовали особенно тщательно, почти неделю. Главный врач и его сотрудники хотели отследить нежелательные эффекты грядущей выписки, которые они могли бы предотвратить. Но ничего не было, ты словно бы забыл о том, что произошло, сказал лечащий врач. А его аспирантка — которая по возрасту могла бы быть твоей старшей сестрой — предположила, что реакция может быть отстроченной. Ты несколько раз просил, чтобы выписали пораньше: ведь можно было бы спокойно отправиться домой и там продолжить восстановление. Но лечащий врач сказал, что это невозможно, ведь слишком быстрое столкновение с некогда знакомым местом может оказаться гораздо травматичнее невозвращения вообще. Да и тело еще не вполне слушалось. Высвободиться из стен комфортного, построенного на деньги президентской программы реабилитационного центра, было непросто и, когда ты оказался за его воротами, то пообещал себе, что постараешься больше никогда сюда не возвращаться.
В день выписки ты проснулся рано и почти сразу попросил дежурную медсестру вызвать такси. Когда ты одевался, она зашла в палату и принесла чай с небольшой упаковкой малинового печенья. Если не хочешь есть сейчас, можешь съесть в дороге. Хорошо, ответил ты, спасибо. Уже через десять минут машина подъехала к главному входу и довольно быстро довезла тебя до метро, хотя в спешке особенной необходимости не было. Затем ты спустился по каменной лестнице, доехал до нужной станции — и вот ты на вокзале, который, кажется, изменился до неузнаваемости за время твоего отсутствия. Спросив у дежурного администратора, где можно сесть на электричку до Клина, и воспользовавшись врученными дежурной медсестрой деньгами, ты довольно быстро нашел нужную платформу и сел в нужную электричку.
По приезде в Клин тебя никто не встречал. Мама, как всегда, опаздывала и задерживалась, такой уж она была человек. Чуть больше пяти минут назад она написала, что застряла в пробке, но будет по возможности торопиться. Сначала ты не поверил ей, ведь когда ты был здесь последний раз (в октябре 2013 года), о пробках почти ничего не было слышно, может быть только утром или в час пик и только в тех местах, где город перерезается Ленинградским шоссе.
Тебе было в принципе все равно, что никто кроме мамы не пришел тебя встречать. Твои знакомые, возможно, даже не догадывались о том, что произошло за это время и уж точно не знали, какой важный для тебя сегодня день. Они продолжали жить, как жили до этого, но если бы узнали о твоем возвращении, то быстро бы собрали небольшую сумму денег, чтобы передать их тебе и/или маме, встретив вас на вокзале. A может быть, ранее они даже изъявили желание принять деятельное участие в твоих поисках? Но в полиции им скорее всего сказали, что их помощь пока не требуется. Некоторые из них могли бы опубликовать в социальных сетях фотографию с тобой, снабдив ее каким-нибудь воспоминанием: кто-то ходил с тобой в секцию настольного тенниса, кто-то, как и ты, интересовался историей, кто-то видел тебя издалека, кто-то видел тебя в машине и т. д. и т. п. Но они, наверное, просто не знали. Так бывает.
Когда вы уже встретились, горячо обнялись в самом людном месте вокзальной площади и сели в стоявшую на бесплатной стоянке привокзального торгового центра машину, мама неожиданно сообщила, что за все это время никто из твоих одноклассников и друзей не поинтересовался, где ты и что с тобой. Возможно, они не знали что произошло, предположил ты, на что мама ответила, что это невозможно, ведь в определенный момент новость о твоей пропаже была практически везде: в новостях, в рекламных роликах, даже в газете бесплатных объявлений. Недолго, но все это было. Единственный, кто спрашивал меня о тебе, — продолжала мама, — это Денис, однажды мы столкнулись с ним на улице, а потом он несколько раз звонил и даже предлагал какую-нибудь помощь. Я поблагодарила, но чем он мог помочь? К тому же его нельзя назвать твоим одноклассником. Ты уже хотел спросить, какой Денис, но потом вспомнил, как он однажды назвал ваши долгие прогулки в выходные бесцельными. Оказывается, родители твоего одноклассника перевели его в другую школу, вернее гимназию, что, по словам мамы, было не самым умным решением в начале предпоследнего учебного года, незадолго до начала интенсивной подготовки к ЕГЭ.
Из-за пробок вы ехали домой медленно и ты мог рассмотреть почти все, что попадалось за окном. За время твоего отсутствия многое изменилось, некоторые места было трудно узнать. В несколько раз стало больше аварийных палаток-однодневок, казалось бы, канувших в Лету еще двадцать лет назад. Но история описала круг, и они, словно хитиновые наросты, появились в самых неожиданных местах, предлагая потенциальным покупателям и покупательницам мелочи на все случаи жизни, провиант, оформление страховок, комплектующие мобильных телефонов и много чего еще. Словно в замедленной съемке, ты мог разглядеть каждую деталь изменившегося городского ландшафта; это было похоже на известный в свое время клип на композицию «Children» исполнителя, который умрет через два года. В какой-то момент тебе захотелось посетить торговый центр, куда ты иногда приходил после школы (и только пару раз — вместо нее), чтобы проверить, изменилось ли что-то внутри. Но ты не решился просить об этом маму, чье внимание было посвящено ситуации на дороге, которая и так колебалась от опасной до идиотской.
Внезапно ты увидел несколько царапин на спинке водительского сидения. Они образовывали минималистичный узор, который был просьбой о помощи? криком о тревоге? запросом на эмоции и поглаживания? Царапины оставил Р., возможно как раз в последний свой рейс в ветеринарную клинику, где его усыпили по просьбе мамы. Несмотря на то, что она сказала об этом еще в самом начале твоей реабилитации, ты вновь вспомнил и представил все, что следовало вспомнить и представить в таком случае, начиная с дерзких и хулиганистых глаз Р. и его привычки наблюдать за тобой с высоченного кухонного шкафа. И все-таки, зачем она это сделала? Ведь Р. не был болен. Ты почти не мог сдержать слов во рту, и когда она уже выехала на шоссе, спросил ее, не хочет ли она… не хочет ли она заехать в пиццерию? Не подумав и мгновения, она сказала, что дома все приготовлено к твоему приезду, и не хуже чем в пиццерии.

На следующий день вы ждали в гости бабушку, которая обещала принести свои фирменные куриные ножки и запеченный картофель. По такому случаю мама купила бутылку недорогого красного вина, двухлитровую Фанту и бисквитный торт, произведенный на местном хлебокомбинате.
Все это время ты очень хотел увидеться с бабушкой. Еще две недели назад ты был в совсем другом месте, не предполагающем ее приезда, ведь посещение в реабилитационном центре было доступно только родственникам, а бабушка, строго говоря, не была родственницей, то есть не была твоей родной бабушкой. Она была матерью отчима, который, узнав, какие проблемы ожидают семью после твоего исчезновения, достаточно быстро исчез из маминой жизни и больше никогда в ней не появлялся. Его мать — твоя бабушка, которая до этого не была твоей родной бабушкой — не смогла простить ему этот поступок и прекратила с ним почти все отношения; впрочем, ни ты, ни мама не знали о том, что скрывалось за этим «почти», наверняка их связывало что-то невидимое.
Несмотря на присущее им до этого холодное отчуждение друг от друга, Л. (так звали бабушку) пришла к маме в день, когда ты и поздно вечером не вернулся из школы, предложив любую помощь, от уборки в квартире до возможности поговорить по душам. Узнав об этом — рассказывала мама, сидя около твоей кровати в двухместном номере реабилитационного центра — отчим стал почти каждый день звонить и доказывать, что Л. (то есть его матери) не нужно ничего, кроме внимания и ощущения собственной нужности, а также погруженности в дела небедного и успешного человека, которым была мама в то время. В какой-то момент она прекратила отвечать на звонки отчима и добавила его в черный список телефонных номеров. А ему только это и было нужно: он словно бы получил последнее подтверждение того, что может пропасть из жизни вашей семьи в момент, когда его поддержка была особенно нужна.
Считал бы отчим — появись он прямо сейчас на пороге вашего дома — маму успешным человеком? Сегодня в ее жестах уже ничего не напоминало о той, кому еще полтора года назад принадлежало небольшое, но стабильно работающее производство одноразовой посуды и кто была желанной гостьей на районных встречах власти и бизнеса, а также на областных форумах предпринимателей. В какой-то период ты почти не видел ее дома, такова была занятость: рабочий день порой продолжался восемнадцать часов, а домой мама приходила только спать, перекусив перед этим не очень качественными роллами, которые круглосуточно продавались на первом этаже дома, где находилась ваша трехкомнатная квартира. Через несколько месяцев поисков — уже и не думая увидеть тебя живым — она была вынуждена обменять прежнюю квартиру на нынешнюю, чтобы использовать разницу для оплаты юридических услуг и кредитов, бравшихся для бизнес-целей и не рассчитанных на скорое возвращение. Она не вдавалась в подробности, но это точно было связано сo скандалом, который она устроила в приемной городской администрации после твоей пропажи; пришлось даже вызвать полицию, так как охранники не имели права дотрагиваться до посетителей. После этого столь благоволившая маме глава администрации перестала приглашать ее на ежегодный форум малого и среднего бизнеса, а место на совместном фото с ней заняли другие, более улыбчивые люди: молодые специалисты и специалистки, выпускники и выпускницы единственной в городе гимназии, будущие и настоящие успешные предприниматели и предпринимательницы. Видимо кто-то из них (а может и нет), заручившись поддержкой главы администрации, сделал маме предложение, от которого она не могла отказаться: в сложившейся сложной жизненной ситуации ей будет лучше продать свой бизнес за пусть заниженную, но хоть какую-то стоимость. Ведь на следующем этапе переговоров, учитывая инцидент в администрации, ей уже ничего, кроме экономической статьи и условного срока, не предложат. Учитывая ее опыт, она даже может вернутся работать, только пусть не рассчитывает на ответственные позиции, хотя в ее компетентности и профессионализме никто не сомневался.
Мама не спешила знакомить тебя с этими реалиями, считая, что изменившиеся жилищные условия гораздо лучше расскажут, что произошло за время твоего отсутствия. Если этого будет недостаточно, то можно обратить внимание на дешевый ремонт и контрастирующие с ним дорогие предметы мебели, которые удалось вывезти из прежней квартиры в последний момент. А если и этого будет недостаточно, свое слово скажут неразобранные вещи, пылящиеся в коробках в коридоре: их просто некуда положить или повесить, хотя до этого они привыкли чувствовать себя вполне вольготно на просторах трехкомнатной квартиры. Все это — как она считала — освободит ее от тягостного рассказа о попытках договориться с кредитным отделом банка («На этом этапе уже поздно, и если мы пойдем вам навстречу, мы будем должны идти навстречу всем нашим клиентам, не выполняющим условия соглашения…»), о многочасовом ожидании местных чиновников в потных и озлобленных очередях официальных заведений и прочих присутственных мест («Вы же не хотите для себя каких-то особенных условий, на которые не можете претендовать»), наконец, разговора с нынешними владельцами предприятия, которые и через год не очень понимали, чем занимаются. Это отличало их от людей, с которыми маме приходилось иметь дело раньше: от тех за версту несло насилием.
— Тебе не нравится торт? — спросила мама. — Сегодня купила.
— Я уже съел кусок — ответил ты. — Больше не хочу.
— A попробуй вот этот, он по-другому оформлен, — мама привстала, чтобы, подхватив еще один кусок, положить его тебе на тарелку, но ты закрыл ее ладонями. Она нервно и удивленно посмотрела на тебя.
— Я не хочу, — тихо, но уверенно сказал ты.
— Oн не хочет, — сказала бабушка, не отводя глаз от тарелки с куском торта, — зачем ты его заставляешь?
Мама еще раз посмотрела на тебя, потом на бабушку и села на свое место. Несмотря на то, что ей прямо сейчас хотелось обеспечить тебя едой на всю оставшуюся жизнь, бабушкин окрик вернул ее в реальность, где правило «не хочет — значит не хочет» необходимо соблюдать. В то же время она не могла промолчать:
— Я не видела, чтобы ты ел.
Ты мог с укором посмотреть на нее, но предпочел не поднимать глаз от стола, предположительно рассматривая, какие узоры возникают на впитавшей воду и затем просохшей древесине.
— Ну что ты выдумываешь, — сказала ей бабушка одновременно строго и безучастно.
Они еще довольно долго препирались по поводу рациона, из-за чего ты засомневался, действительно ли они так близко общались в твое отсутствие. Но постепенно их речи стали выравниваться, в них стали проступать нотки тепла, они перешли к обсуждению качества бисквита, вспомнили, какие были торты в предшествующие десятилетия и т. д. В какой-то момент мама внезапно спросила бабушку, помнит ли она твоего одноклассника по имени Денис, на что бабушка ответила, что, кажется, помнит, но он никогда ей не нравился.
— А в чем, собственно, дело?
Уходя в свою комнату, ты не услышал ответа мамы: возможно, она вообще ничего не ответила, только пожала плечами или покачала головой.
Впрочем, ты уже не мог назвать эту комнату своей в том смысле, в каком своей была просторная, выходящая окнами на бесконечную стройку какого-то будущего торгового центра или спортивного комплекса комната в старой квартире. Интересно, кто в ней живет теперь? Многие сверстники даже и не знали о существовании таких больших комнат в таких просторных квартирах: с бесконечным светлым коридором, открывающим доступ в гостиную, две уютные спальни (одна побольше, другая поменьше). Мама планировала провести в той квартире всю оставшуюся жизнь, разделив ее не только с тобой и отчимом, но и с его дочерью от первого брака и, быть может, с будущим ребенком, ради которого мама была готова немного пожертвовать работой и нанять на предприятие управляющего. Если спросить ее о такой возможности сегодня, она переменит тему: отчим был таков, да и неродному чаду здесь попросту не хватило бы места.
После ужина мама и бабушка бесконечно долго мыли посуду на кухне. В прежние времена мама обязательно бы попросила тебя помочь — пусть и формально — но сейчас она даже не подумала об этом, считая, что не стоит тебя тревожить, гораздо важнее привыкнуть к своей комнате и квартире в целом. Несмотря на то, что вписаться в эту комнату, чтобы считать ее своей, было непросто, ты осторожно расположился на диване, ведь надо же с чего-то начинать. В предыдущей квартире он стоял в маминой комнате, возможно, он будет создавать уют и здесь: через какое-то время ты перестанешь обращать внимание на то, что это не совсем твоя комната. Через несколько минут ты засыпаешь.

Ты проснешься, когда бабушка уйдет домой, мама уже заснет, a ночь равномерно покроет квартиру черным цветом. Голова наполнена то ли тревожными страхами о будущем (вряд ли), то ли разделившимися между разными частями жизни воспоминаниями (уже ближе), то ли мигающим красной кнопкой желанием как можно скорее поесть (вот оно, да). Нужно было только прочертить траекторию в квартирной темноте, точнее, квартирной полутемноте, от страха перед которой ты практически полностью избавился за последние два года. Да, полутемнота намного страшнее полной и ослепляющей темноты, откуда, кажется, нет выхода; присущие полутемноте серые тона не указывают выход из нее, но делают скрытый в ней кошмар более видимым и осязаемым. И в какой-то момент самый лютый кошмар выскакивает из самого неосвещенного и дальнего угла полутемноты.
Осторожно встав с кровати и, чтобы не издавать ненужных звуков, ты не надеваешь тапки и домашние брюки. Подойдя к двери, считаешь до десяти и, задержав дыхание, медленно тянешь ручку вниз. Через несколько секунд дверь подается в твою сторону, перед тобой образовывается разбавленная серым темнота коридора, из-за которой еще несколько лет назад ты бы попросил маму оставить свет включенным. Сейчас из коридорного угла выскочит хитиновый монстр, оставшийся здесь от прежних хозяев, и до смерти напугает тебя. Интересно, кто жил здесь до вас? И не им ли принадлежат те баулы с вещами, заполонившие коридор? Если бы мама проснулась прямо сейчас, то ответила бы тебе: нет, это не чужие, а ваши вещи, те самые, что еще пару лет назад скучно лежали или стояли на полках, висели на стенах и вешалках, пылились под кроватями. Все это время мама не решалась разбирать их, ну а теперь можно попробовать это сделать, что скажешь? Ах, как трогательно! — сказал бы самый нелюбимый ведущий комедийного шоу, к которому ты так и не привык за время нахождения в реабилитационном центре.
Через минуту ты уже стоишь у входа в совмещенный санузел. А еще через несколько секунд почти беззвучно закрываешься изнутри. Услышав щелчок замка, ты замираешь, словно бы давая обретающимся в некогда пугавшей тебя полутемноте призракам проскользнуть дальше, в подъезд. Там им самое место, там они могут продолжить свои маневры. На кого они могли быть похожи? Наверное, на тех, кого ты и так каждый день видел на улицах, не особенно вглядываясь в лица.
Ты запускаешь руку под ванну и достаешь оттуда две куриные ножки, которые положил сюда несколько часов назад, пока мама с бабушкой были на кухне. Опыт последних двух лет показал, что еду лучше прятать с глаз долой, быстро и незаметно, чтобы не лишиться ее вовсе. Ты не можешь объяснить, почему это так работает, но очевидно, что это помогает. А то, что помогает и работает, не подлежит обсуждению. Ножки уже остыли и немного отдавали резковатой сыростью ванной комнаты, по бокам их свисали загустившиеся фрагменты полупрозрачного жира, напоминающего мамин крем для увлажнения кожи лица. Ты не можешь назвать куриное мясо аппетитным, но использованные для его приготовления приправы с глутаматом натрия добавляют вкуса, нарочито неестественного и, словно местная анестезия, намертво вцепляющегося в язык и десны. Как и задумывалось производителем, приправа должна вызвать в памяти образ субботнего отдыха у костра, на котором равномерно поджаривается мясо, раздается искренний смех, слышен звон дешевых бокалов с глинтвейном. Не имеет никакого значения, что ты никогда не был на подобной адвертисментной встрече.
На зубах скрипнули плотные песчинки, откуда они тут взялись, ведь куриные ножки лежали на чистом целлофане? Может быть, показалось? А вдруг это не песок, а средство для очистки ванн? Ты приподнимаешься, задев дверцу стиральной машины, бесшумно поворачиваешь кран и набираешь в ладонь холодной воды. Ты повторяешь это не менее десяти раз, до тех пор, пока наконец не чувствуешь, что жажда утолена, а вызванная тревогой от проглоченного песка сухость во рту почти исчезла. Нужно доесть остатки куриного мяса, но ты уже наелся, а ведь есть еще кусок торта, который, в отличие от курицы и картошки, был завернут в одну из лежащих на столе бумажных салфеток.

Через полгода от пищевой привычки, которая до глубины души поразила психотерапевта, к которому тебе посоветовали обратиться в реабилитационном центре, практически не осталось и следа. Мама периодически находила засохшие куски хлеба под ванной, скукоженные творожные сырки за унитазом или вафли в батареях, но ел ты теперь в основном за кухонным столом. Мама рассматривала это и как свою победу, ведь ей почти всегда удавалось предотвратить твои трапезы вне кухни; заметив малейший намек на них, она всегда оказывалась поблизости и предлагала тебе перекусить. Поначалу тебя раздражало, даже бесило подобное вторжение в странный, но именно твой распорядок действий, за который ты держался, словно пассажир тонущего корабля за холодные поручни. Но со временем ты привык и даже ожидал, что встретишься в коридоре с мамой, оглашающей меню, из которого можно было выбрать то, что хотелось именно сегодня: суп-пюре или рассольник, тефтели с яичной вермишелью, подмосковные бельгийские вафли… Выбор был невелик, но он был.
Иногда мама, с которой вы любили подолгу сидеть вечером на кухне, делилась с тобой опасениями по поводу вашего будущего. Ее опасения были не напрасными, и, несмотря на то, что их было трудно удержать в голове, ты понимал, на что она намекает. Тебе следовало идти на работу, хотя бы на половину дня. Ведь ты все равно пропускаешь один год учебы, при этом чувствуешь себя явно лучше, чем полгода назад. Так сказали и в реабилитационном центре. Наблюдающая тебя специалистка — которая уже закончила аспирантуру — сказала, что тебе уже ничего особо не угрожает и можно возвращаться к обычной жизни и даже заводить новые привычки и знакомства. Удобнее всего новые привычки и знакомства заводить во время учебы, но если ты пропускаешь год учебы, то почему бы не использовать для этого работу? Конечно, деньги тоже были важным ресурсом, получаемым от работы, но мама почему-то решила не упоминать о них, словно бы денег вовсе не существовало в природе или ты о них не думал. Возможно, она считала, что о деньгах, которым она-то знала цену и которые умела использовать по назначению (по крайней мере до момента твоего исчезновения), лучше не говорить вслух, чтобы, так сказать, не делать их отсутствие более явным. А о привычках можно было бы и поговорить, все равно они меняются до неузнаваемости, это она хорошо знала на своем опыте. Как человек своего поколения, она не верила в то, что ты мог бы найти друзей, которые бы поддержали в трудный период, пусть даже он и заканчивался.
Но на смену трудному периоду пришел еще более трудный. На пятый день работы в салоне связи, куда менеджер трудоустроил тебя за двадцать пять минут ты ушел со смены прямо в рабочем костюме с бейджем, надев поверх лишь свою легкую ветровку. Костюм и бейдж через несколько дней пришлось возвращать в салон маме, которая так и не смогла ответить на недоуменный вопрос администратора, что же произошло. Быть может, тебя обидел кто-то из коллег, но в таком случае ты должен рассказать об этом. Вроде бы нет, сказала мама, еще надеявшаяся на то, что ты вернешься на работу в салон. Что же случилось, спрашивала она, но ты не торопился отвечать, что, предположительно, увидел среди посетителей очень знакомое лицо, которое не хотел бы видеть больше никогда. Незачем об этом рассказывать. Ты затыкал уши, чтобы не слышать сопровождаемые вздохами и всхлипами мамины ночные перемещения по квартире: она перебирала вещи, старалась найти им новое место или вовсе избавиться от них, а утром подробно рассказывала, что ей удалось сделать за ночь. Ты не очень понимал, зачем она это делает, как не понимал причины ее бессонницы: то ли оттого, что ваше положение ухудшается, то ли оттого, что между вами вырастает стена. Но ты и правда не мог преодолеть это сооружение, ведь оно было под током.
Через месяц твоего ничегонеделания мама сказала, что договорилась с бывшим коллегой, чтобы тебя взяли на работу в один из небольших цехов, где производится одноразовая посуда. И добавила, стиснув зубы: ты же понимаешь, чего мне это стоило. Нет, ты не понимал, чего ей это стоило, но почувствовал, как перед глазами наползает нечто вроде тумана, от которого становится труднее дышать. Из него медленно выходят пугающие фигуры, которым есть что сказать тебе, но этого нельзя допустить: они подходят к тебе, чтобы поздороваться, но в этот момент ты просыпаешься.
Через неделю ты уже работал. В твои обязанности входило за десять-пятнадцать минут соединить составные части одноразовой упаковки для пищевой продукции между собой и уже в сложенном виде разложить их в три ряда в коробке. Полная коробка обматывалась скотчем и отправлялась в цех хранения, а потом уже в службу доставки. Сначала у тебя не совсем получалось справляться с одной коробкой в установленное время, a твой непосредственный руководитель в шутку даже сказал, что надо бы заставить тебя работать в перерыв. Но постепенно процесс пошел быстрее и качественнее. Руководитель объявил тебе о завершении испытательного срока и перевел на позицию упаковки уже официально.

После окончания испытательного срока твой рабочий день начинался в восемь утра, поэтому выезжать из дома приходилось в семь, а просыпаться и того раньше. Мама посоветовала поставить будильник на шесть утра, но всегда просыпалась раньше и будила тебя за пять-десять минут до сигнала. Первое время было нелегко, ведь ложился ты достаточно поздно и долго не мог заснуть из-за тревожных снов, сменявших друг друга, словно в кинотеатре. Но довольно скоро ты привык и, засыпая, отгонял мрачные образы предвкушением утренней прогулки от дома до остановки и, после получасового пути на автобусе, от остановки до работы. Само производство располагалось на территории поселка, почти вплотную примыкающего к городу, но все таки выходящего за его границы. От остановки нужно было пройти совсем немного, но эта дорога завораживала тебя: через лежащие в произвольном порядке и словно бы никому не принадлежащие стройматериалы, из которых вряд ли можно было бы построить что-нибудь цельное; через заросли (летом), холодные камни (осенью), неопасный лед (зимой) и скучный во все времена года асфальт, возникший словно бы изнутри лесополосы и доходящий до самой фабрики. Перед тем как войти в проходную, ты всегда проверял пропуск, ключи от квартиры, паспорт, деньги и талон на бесплатный обед в столовой. Все должно быть на месте.
Но и дорога на автобусе тебе нравилась. Может быть, ты ради вида просыпающегося, еще не освободившегося от сумерек города, который автобус преодолевал за пятнадцать-двадцать минут, и прикипел к своей работе? Холодный или медленно теплеющий воздух. Одинокие пешеходы, торопящиеся на работу, чтобы подготовить город к открытию. Оставшийся за ночь мусор. Во всем этом столько отчуждения и даже отверженности, что было невозможно не почувствовать себя здесь как дома.
Однажды, придя после рабочей смены на остановку, ты увидел знакомую фигуру, но не сразу понял, что это твой бывший одноклассник Денис. Он был в хаки и кирзовых сапогах, и не хотелось бы, чтобы он тебя заметил; не хотелось, чтобы он задавал вопросы, на которые ты и маме не хотел бы отвечать, а его одежда вообще вызывала недоумение, если не пугала. Куда он так вырядился? На войну? Возможно, тебе следовало зайти за остановку и подождать там, но вдалеке уже показался автобус, а следующего рейса пришлось бы ждать на этом пустыре еще полчаса или даже сорок минут. Может быть, это все-таки не он? Человек в хаки обернулся и действительно оказался Денисом: за то время, что вы не виделись, он стал выше и основательнее, словно бы проводил все дни в тренажерном зале. Ты еще надеялся, что он тебя не узнал или не заметил, но было уже поздно: его лицо напряглось и, пару секунд прикинув, подходить к тебе или нет, он выбрал первый вариант.
— Здоро́во, — его голос изменился так же, как и он сам: стал басовитым и как бы ничьим, без присущего ему в школе надрыва.
— Привет.
Отстраненно оглядывая тебя с головы до ног, он, кажется, еще не решил, хочет ли продолжать разговор: словно это мог быть не бывший одноклассник, а репликант, заменивший тебя за то время, пока вы не виделись. Никакого доверия — читалось в его глазах. А ведь когда-то вы неплохо общались, обменивались видеоиграми и пересказывали друг другу фильмы, да и мама сказала, что он предложил ей свою помощь одним из первых. Не успел ты подумать о том, что неплохо бы автобусу поторопиться, как Денис с вызовом спросил, чего ты здесь делаешь. Работаю, ответил ты.

— Разве ты не учишься?
Ты попытался пересказать ему свою ситуацию, но, кажется, получилось не очень, потому что напряжение в его лице сменилось на равнодушие. В этот момент приехал автобус.
— A ты чем занимаешься? — все-таки рискнул спросить ты, когда вы уже сидели в автобусе.
И тут же пожалел об этом. Сбросив с себя гримасу равнодушия и нацепив маску победителя по жизни, Денис в подробностях рассказал тебе о том, что поставил своих родителей перед фактом, что скоро отправляется в военное училище. Городская гимназия, куда они его определили, ему совершенно не подходит, потому что там надо быть либо шибко умным, либо приносить каждый месяц серьезную сумму денег на ее нужды… Если честно, сказал он, меня исключили за прогулы, потому что я там появился от силы пару раз, а все остальное время…

— Я, типа, совсем не знал, чем заниматься… Мать предложила пойти после девятого класса в медицинский колледж, но что я там буду делать? Ходить в белом халате и тапочках? Нахер мне это нужно… Я, конечно, ей так не сказал, но про себя так подумал. Тогда-то я узнал от одного кореша, что есть возможность пойти в военное училище.
— Предки были, конечно, против, но потом вроде бы смирились. Даже съездили со мной в Воронеж, но там сказали, что после девятого класса не принимают. В какой-то момент я был готов отучиться еще два гребаных класса, чтобы потом уже поступить, но потом подумал — блин, ну как это, еще два года терпеть? Потом уже узнал, что есть место, куда можно после девятого, но тоже далековато отсюда. Мы съездили туда с батей, нам сказали, что можно попробовать подать документы на следующий год.
В общем, он воодушевился идеей с военным училищем, хотя было не совсем понятно, почему именно им. Ведь можно было пойти учиться на автослесаря, электромонтажника, сборщика заказов в интернет-магазине или еще куда-нибудь.

— А ты не хотел бы попробовать поступить в военное, — неожиданно спросил он.
Денис всегда ценил силу и возможность показать ее даже тем, кто не был в этом заинтересован. Ты вспомнил несколько эпизодов из школьной жизни, когда он был жесток к одноклассникам и особенно одноклассницам. Но все это было так давно, что, уже выйдя из автобуса и стоя на продуваемой всеми ветрами остановке, ты хотел только одного: поскорее отправиться домой. Денис же наконец понял, что ты можешь быть хорошим собеседником, то есть безропотным слушателем, которому, закуривая сигареты с отвратительным запахом одну за другой, можно подробно рассказать про свою личную жизнь, костюм цвета хаки, берцы, пару раз повторить про ненависть к гимназии и т. д.
Простояв полтора часа на холоде, ты предсказуемо простыл. Еще с вечера у тебя начался неприятный насморк, к которому утром добавилась резкая боль в горле. Проспав почти весь день, ты попросил маму сообщить на работу о своей болезни. Первые два дня было тяжеловато, но на третий день наступило неожиданное облегчение, тебе уже не хотелось весь день лежать или сидеть на одном месте. Но на работу ты так больше никогда и не вернулся, хотя твой непосредственный руководитель звонил как на домашний телефон, так и на твой мобильный номер. Ты не брал трубку, а о чем они коротко беседовали с мамой, было не особенно интересно. Ты знал, что мама в любом случае будет на твоей стороне. Через месяц тебе позвонили и попросили прийти за трудовой книжкой, если она тебе, конечно, нужна. Ты чувствовал нечто вроде морального удовлетворения, но маменичего о своих чувствах не сказал. Уже скоро, сказала она, ты сможешь вернуться в школу и забудешь о своей работе, хотя я не возражаю, если ты подыщешь себе что-то на неполный день, добавила она. Хорошо, сказал ты. «Чем-то» оказалась должность курьера в небольшой компании, которая занималась то ли строительством, то ли ремонтом, то ли установкой каких-то неведомых штук, то ли всем вместе взятым. В небольшом офисе, куда ты пришел в первый день, никого не смутило то, что ты мог работать только несколько часов в день, даже наоборот, ведь в данном случае тебе не нужно было бы платить полный курьерский оклад и ты бы не присутствовал здесь все время, приходя только за конкретным заданием. Тебя быстро оформили на работу, но предупредили, что сначала нужно пройти нечто вроде испытательного срока, который продлится недолго (максимум две недели). За это время станет понятно, сможешь ли ты работать курьером, то есть быстро, четко и без лишних вопросов и комментариев доставлять всякую всячину в черте города и, намного реже, за его пределами. Ты конечно же согласился, особенно после слов сотрудницы отдела кадров о том, что это чистая формальность и она никогда не слышала о том, чтобы кто-то не прошел испытательный срок, даже среди людей, которым не довелось учиться в старшей школе (формально я тоже отношусь к таким людям, подумал ты, но все-таки собираюсь продолжить обучение при первой возможности).

Разумеется, после завершения испытательного срока тебя охотно оставляют на работе и даже немного увеличивают оклад. Тебе нравится относительная свобода, сопутствующая работе курьера, а время, проведенное на фабрике одноразовой посуды кажется каторгой, ни больше, ни меньше. Зачем мама предложила тебе там работать? Однажды утром (рабочий день начинается в восемь) менеджер, отвечающий за документооборот — хорошо одетый и немного высокомерный парень, заканчивающий факультет государственного управления в местном вузе — попросил тебя отвезти запечатанные в конверт документы в столичный офис, который располагался по адресу, который он прислал в мессенджер. Из-за того, что ближайшая электричка будет через двадцать семь минут, ты мигом сорвался с места, почти выбежал из офисного здания и очень быстрым шагом направился к автобусной остановке. Через двадцать минут ты уже сидел в электричке и набирал короткий ответ хорошо на просьбу менеджера привезти билеты, чтобы он мог возместить их стоимость. Вагон практически пуст из-за громко работающего двигателя, который тебя совсем не смущает. Первые двадцать минут дороги ты смотришь в окно, в котором привычная городская застройка сменяется сначала ветхим дачным жильем, напоминающим, как же тяжело бремя истории, задевшее и эти места, а затем переходит в леса и лесополосы, в которые, наверное, лучше не заходить одному.
От монотонно повторяющейся зелени за окном, иногда сменяющейся редкими постройками, ты задремал, прислонившись головой к оконной раме. Было не очень комфортно, но уж очень хотелось спать. Ты ведь не знал, что спящие во время поездки не могут полностью закрыть глаза, частицы света просачиваются сквозь узкие щелочки, чтобы создать кинематографический эффект. Постепенно ты погрузился еще глубже, в катакомбы своих представлений, невидимых из-за молочной пленки экрана, отделяющей тебя от них. По-видимому, ты так крепко заснул, что контролер прошел мимо тебя, решив не будить, что совсем уж невероятно.
В конце рабочего дня молодой менеджер очень удивлен, что ему из столичного офиса приходит недоуменный вопрос о документах, которые он просил тебя передать. Но рабочий день уже подошел к концу и он решает, что лучше ответить утром, сначала переговорив с тобой. Твой телефон не отвечает, но он говорит себе, что ничего страшного не произошло. Верится в это слабо и весь вечер — который он провел со своей девушкой за игрой в Майнкрафт — он не может отвлечься и часто проверяет, нет ли звонков. Звонков нет. Проснувшись на следующий день, он первым делом проверяет смартфон, но от тебя по прежнему ничего не приходило. На рабочем месте тебя тоже не было и на его вопрос, куда подевался новый курьер, все только лишь пожимают плечами. Он садится за свой стол и не может ничего делать, ведь ответственность за пропавшие документы ляжет на него: кажется, здесь ему больше не работать и это точно ударит по карьере, о которой он так мечтал. Вчера вечером он думал, стоит ли оставлять тебя на работе, а утром уже стоит вопрос о его будущем здесь. Есть ли оно? Утром же мама, не сомкнувшая глаз всю ночь, идет в полицию, чтобы заявить о пропаже, похищении, исчезновении — она еще не решила, какое слово более подходит к случившемуся. В отделении полиции ей предлагают подождать до конца дня, так как более чем уверены, что ты вернешься в целости и сохранности. Не надо прикрывать свою беспомощность и нежелание работать, говорит она сквозь зубы, не приходя в сознание, на что получает вполне предсказуемый ответ: женщина, не надо здесь хамить! Придя домой, она моментально собирает список тех, кто знает тебя и кому нужно позвонить в первую очередь, но вместо этого звонит бабушке и просит как можно быстрее приехать к ней. После этого она замирает и начинает прокручивать варианты того, что могло бы случиться, эти размышления занимают все время до прихода бабушки, и она передумывает звонить фигурантам списка. Быстро рассказав примчавшейся бабушке о том, что случилось, она добавила, что не верит в хороший исход. Хорошего исхода не будет, повторяет она несколько раз. А Денис, узнав о твоем исчезновении с довольно большим опозданием, говорит всего одну фразу и больше не повторяет ее:
— Я так и знал.

2017, 2024—2025