Dalston: в сердце хипстеризма и всяческой креативности
Часть нижеследующего текста сочинена в кафе винтажного магазина Beyond Retro в лондонском районе Долстон, о котором здесь и пойдет речь. Это первый этаж бывшей типографии; типографиями Долстон (и, собственно, Хакни, частью которого он является) всегда славился. Сейчас книг и газет здесь больше не печатают; часть огромного здания отдали под склад, а часть переоборудовали под студии. Предполагалось, что в студиях креативная молодежь будет денно производить новые идеи и способы их продвижения, потом развлекаться в бесчисленных местных барах и ночных клубах, после чего тащиться на ночных автобусах домой, чтобы к полудню следующего дня снова подтягиваться к местам своей вольноопределяющейся креативной службы. Но реальность — а в английском языке «реальность» и «недвижимость» различаются лишь одной буквой — оказалась прозаичнее и прагматичнее.
Денег снимать разом и студию, и квартиру нет почти ни у кого, так что молодые дизайнеры и прочие производители модных культурных продуктов живут там же, где они придумывают новый мир — в студиях. Цеха типографии, разрезанные на небольшие жилые коробочки, имеют высоченные потолки и в каждой из студий построили нечто вроде деревянных полатей, где стоит кровать или диван. На полати ведет деревянная лестница; внизу — угловая кухонька, рабочий стол, книжные полки и все такое. На стенах иногда висят модные картинки, созданные другими креативщиками, но чаще всего старые, использованные новым модным способом. Кто-то живет в такой студии один, кто-то вдвоем, а некоторые даже размножаются — выстиранная одежда юных представителей грядущего креативного класса (если таковой будет иметь место) висит на перилах деревянных галерей. Кое-где цветы добавляют старомодную черточку к этому довольно бедному полувременному быту.
Я знаю, о чем пишу. Каждый день я хожу мимо бывшей типографии, за исключением депрессивной стадии жизни, когда из дома лучше не выходить. Оплот арт-технологического будущего Британии (и всей Европы — в этом районе живет много итальянцев и еще больше французов) у меня за углом; здесь огромные — под стать потолкам — окна, почти никто не задергивает занавески, так что проходя мимо, особенно вечером, когда в этих окнах горят стильно размещенные источники света, видно все. Глазеть на этой улице больше не на что, справа ― лишь одноэтажная поликлиника, всегда битком набитая домохозяйками нигерийского, ганского и ямайского происхождения, с вкраплениями восхитительных турецких старичков — крепких, негнущихся, усатых. Вокруг поликлиники небольшая площадка, заросшая травой, там на скамеечке сидят местные подростки и польские рабочие. Улица короткая, она выходит на главную улицу района, Kingsland Road, справа — турецкий магазин, слева — угол той самой бывшей типографии; на той ее стороне, что выходит на хайстрит, два входа — в магазин винтажной одежды и в кафе. Название одно, Beyond Retro. Заглянув в магазин, понимаешь: вот он, хипстерский рай.
Это выставка гениально организованного барахла, причем такие же вещи можно найти буквально в двух шагах от Beyond Retro в благотворительных лавках организации Oxfam, раковых центров, госпиталей для душевнобольных и прочих милых мест. Там они не стоят ничего, или почти ничего; в charity shops вообще не бывает цен выше 15-20 фунтов. My own guilty pleasure/trashy moments — я хожу в свой Oxfam за компашками и книжками, и за фунт-полтора закупаю себе всякую всячину, вроде сборника певицы Уте Лемпер
Или книги Чинуа Ачебе о гражданской войне в Биафре (с Ачебе отдельная история — экземпляр, который я притащил из Oxfam’a пару недель тому, рецензионный, то есть, тот, что издательство рассылает критикам и редакторам газет и культурных программ в надежде на отклик. Таких экземпляров в долстонских charity shops немало; значит, в моем районе обитает немало литераторов, что прискорбно. Но вот вопрос: сочинил ли неизвестный мне литкритик рецензию на отличную книгу про Биафру? Где опубликовал? Можно ли ее прочесть?).
В тех же лавках можно найти вытянутые старые свитера, поношенные кепки причудливого вида, смешные платья с блестками, пиджаки в стиле «учитель географии» с кожаными заплатками на локтях и прочую ерунду, которая выглядит — на мой любительский взгляд — совершенно трэшево. Но перемещенные в Beyond Retro (и оцененные раза в два дороже; впрочем, все равно дешево по лондонским меркам) старые благотворительные шмотки приобретают настоящий шик; а уж надетые на долстонских хипстеров и хипстериц и вовсе внушают безнадежную зависть продвинутых молодых людей за пределами нашей резервации. Собственно, это и называется «стиль». «Стиль» в нынешнем мире — в противовес классической максиме — не «человек», а контекст. Вне контекста его нет. Долстонский хипстер, оказавшийся в каком-нибудь Yuba City, штат Калифорния, будет выглядеть жалким обсосом, тонконогим стрекулистом, не более того.
Собственно, «креативная экономика» и соположное ей «современное искусство» есть огромная сеть мелких мануфактур по производству этого контекста. Оттого, кстати, обречены потуги стран и городов, где нет ни второго, ни особенно первой, выглядеть хотя бы относительно стильно или даже просто «модно». В условном Нижнем Новгороде или Оломоуце, в свободных от «креативной индустрии» местах, где немало традиционной «творческой интеллигенции», где есть обычные высшие учебные заведения, готовящие обычных художников, скульпторов, музыкантов (даже и хорошие заведения, отчего нет?) под «стильностью» подразумевают либо «красивость», либо прямое эпигонство, причем, эпигонство модного прямо сейчас. Результат чудовищен; нет ничего нелепее этих «красивых» вещей и образов, произведенных за пределами доминионов настоящей креативной экономики. Их «красота» никак не соответствует социальному; она следует известному принципу «сделайте мне красиво», она настолько прямолинейна, наивна, убога, что может — будучи перенесена в Долстон, Берлин или Бруклин — стать источником вдохновения для нового, уже настоящего современного стиля. Социальность сожрала искусство, сожрала жизнь; в утешение она предлагает нам стильный мир потрепанных вещей внутри соответствующих контекстов. Остается лениво перебирать эти контексты, прихлебывая кофе. Что я, собственно, частенько делаю, сидя в кафе при магазине Beyond Retro.
Так вот, кафе. Рулит здесь энергичная француженка, с которой приятно потрепаться о тех баснословных временах, когда на ее родине ходили не евро, а франки. Именно тогда она сюда и переехала; впрочем, кафе открылось относительно недавно, о предыдущей жизни хозяйки я, будучи джентльменом, не спрашивал, а она, будучи дамой, не рассказывала. А жаль. Такие истории бывают замечательные. Помню, в Лиссабоне мы с переводчицей А. забрели в одно — как потом оказалось, чуть ли не самое модное в городе — заведение. Там поили, там кормили, там — о, ужас и восторг — разрешали курить. За стойкой находилось трое. Тетка чуть меня помладше, невероятно красивая (чуть было не сказал, «когда-то красивая»), немного потрепанная, с закосом под femdom. Мужик довольно пухлый, густой брюнет, потрепанной тоже, но гораздо основательнее. Верткий тощий мальчик, который при ближайшем рассмотрении оказался вертким худым мужчиной того же возраста, что и мужик с теткой. Разделение труда у них было такое. Псевдомальчик работал. С невероятной быстротой он наливал напитки, ополаскивал стаканы, выбивал счет, распоряжался на кухне, откуда неторопливые португальские официантки выносили блюда и расставляла их перед большими компаниями лиссабонской богемы.
Мужик живописно бездельничал. Он курил одну за другой, перебрасывался с посетителями у стойки парой словечек на европейской лингва франко и прихлебывал красное вино из бокала. Мужик был явно под кайфом; судя по блеску глаз, на кокаине, который – из-за привыкания организма – уже почти перестал действовать. Круче всех выглядела тетка. Она зорко осматривала помещение и, обнаружив поднятую руку, ищущий взгляд клиента, даже просто недовольное пожатие плеч, едва заметным движением глаз отправляла туда либо вертлявого, либо подвернувшуюся официантку. Еще она копалась в бухгалтерии, еще она присматривала за количеством выпитого мужиком, еще она отпускала реплики, и еще она вот что. Ровно раз в пять минут (я, в конец концов, засек время) вертлявый, не глядя, наливал стопку «Столичной» и подставлял ей под руку. Так же не глядя она нащупывала стопку и выпивала ее залпом, не прекращая своей разнообразной деятельности. Я наблюдал ее два часа. Количество стопок можно посчитать. Конечно же, мы разговорились. Оказалось, они французы (я догадался сразу), мужик и тетка – владельцы заведения, вертлявый – их главный помощник. Да, переехали в Лиссабон года три тому и вот открыли заведение. Дела идут отлично. Народу – смотрите! – полно, все местные знаменитости – главная лиссабонская гей-икона с мальчиками, вот самый известный парикмахер, вот модельер, вот музыкальный журналист, вот просто журналист, вот компания трансвеститов. Мы втроем уже давно; раньше держали бар в Лондоне, в Хакни, Ист-Энд, знаете? О, там круто! Там мы тоже были втроем, мы вообще втроем уже лет двадцать. Ну вы понимаете. Да, в Лондоне здорово, но там дорого и там наступили новые времена. И мы переехали сюда. К разговору подключился мужик.
Он распорядился угостить нас вином за счет заведения и рассказал о своем бретонском детстве. О дедушке-моряке и о своей любви к генералу де Голлю. Понять его было трудно, он постепенно отключался. В какой-то момент тетка подмигнула официантке, та вызвала такси, тетка вытащила из кармана деньги, отсчитала нужную сумму и выдала мужику. Тот сонно допил вино и, шаркая, вышел на улицу. Сквозь стекло было видно, как он тяжело садится в тачку. Через несколько минут распрощались и мы.
Так вот, в Beyond Retro совсем другая француженка и совсем другие французы. Это не eurotrash, как мои лиссабонские знакомцы, а часть новой культурной индустрии Лондона. Те, старые, что сбежали от новых лондонских времен, – типичные персонажи «Игры в классики», «Жизни как способа употребления», «Последнего танго в Париже» и прочих шедевров позднего модернизма. Это герои заката индустриальной эпохи, арьергард ее, отступивший с позиций, занятых теперь «креативной экономикой» и ее солдатиками в узких штанишках. Новые же французы, вроде хозяйки и официантов Beyond Retro – важный элемент хипстерского контекста. Они придают континентальный шик безобидным, почти бесполым тонконогим парням и девушкам, возвращают им некоторую сексуальность; сами эти нынешние французы Хакни явно любят чувственные удовольствия, они прагматичны, даже циничны, умны. Но чужие. Благодаря этим чужим, «свои» получают стиль; точно так же, как шмотки из charity shop становятся стильными в социокультурном контексте Beyond Retro. В лиссабонском заведении заправляли взрослые люди, герои классического богемного образа жизни эпохи модерна, вокруг себя они собирали таких же. В долстонском кафе французы тоже взрослые, но здесь, в условиях инфантильной культуры креативщиков, они играют странную роль воспитателей детского сада. Окажись завсегдатай Beyond Retro в том лиссабонском заведении, он умрет от ужаса.
Да, перед нами новый тип культуры, который имеет совершенно очевидные экономические основания, переходящие в социальные. В Европе среди выпускников университетов безработица составляет от 45 до 65 процентов, в зависимости от страны. То есть, примерно каждый второй молодой человек с высшим образованием – не зарабатывает себе на жизнь. Слава Богу, не отменили еще до конца евросоциализм, так что есть пособия, есть медицина, на худой конец, даже и жилье дадут. Главное другое, не голод с холодом, главное – чем всех этих людей занять. Ну да, они знают, как связать пару слов, каким шрифтом эту пару слов напечатать на веб-странице, как саму веб-страницу оформить прилично и без особого позора. Но подобных умений явно недостаточно в мире, где почти все рабочие места переместили на восток и на юг, чтобы здесь, на западе, можно было предаваться финансовым спекуляциям и веселому безделью. Видов такого безделья несколько; есть, к примеру, экономически полезные – шоппинг или помешательство на здоровье. Есть экономически нейтральные – производство милых штучек и детского лепета про культуру и моду. В какой-то момент сразу многим пришла в голову простая идея превратить экономически нейтральное молодежное безделье в социально-важное и хозяйственно-полезное. Так родилась идея «креативной экономики».
О ней написаны сотни книг; многие из них содержат серьезный анализ этого феномена. Я же сочиняю здесь сумбурные заметки de profundis одной из столиц этой главной индустрии эпохи пост-деиндустриализации. Собственно, это скорее псевдоантропологическое описание, где особенно не различаются разные виды деятельности сообщества аборигенов: «искусство» не отделено от «экономики», «досуг» от «работы», все переплетено и довольно сложно устроено. Главная черта подобного мира (о чем я уже упомянул) – триумф социального; ничто здесь никогда не покидает рамок этого контекста, а если и покидает, то тут же умирает. Долстон (и еще несколько мест в западном мире) – такое энергетическое поле, в котором любая ерунда становится привлекательной, стоит эту ерунду подключить к местной системе ценностей. Я говорю «Долстон», но имею в виду не географическую единицу, а сообщество людей – в основном, белых, в основном, имеющих высшее образование и много свободного времени, в основном, не имеющих того, что обычно называют «профессией».
Пару недель назад я листал забавный хипстерский печатный орган под названием Dalstonist . Там был напечатан довольно интересный «физиологический очерк» местных нравов; автор, в частности, пошутила, что большинство «долстонистов» – это «люди-слэш». Кого ни спросишь чем он занимается, он ответит примерно так: waiter/artist, или office clerk/DJ, или copywriter/writer. Если долстонист находит работу, он не может отнестись к ней, как к постоянной, как к профессии – иначе он перестает быть долстонистом. Так и происходит с некоторыми; обретя основательный источник доходов, они покидают наш район.
Что же делают оставшиеся? Сидят в студиях, мастерят «современное искусство». Играют в бесконечных indie группах. Диджеят. Мечтают стать колумнистами левой газеты Guardian. Днем пьют кофе в заведениях типа Beyond Retro. Вечером – специальное хипстерское пиво в специальных хипстерских пабах и барах, где часто играют специальные хипстерские группы.
Слушают местные специальные хипстерские радиостанции , где крутят музыку хипстеры (музыку специальную; особенно сейчас в ходу ретро – соул и фанк 1960―70-х). Еще обсуждают кулинарию и покупают разные вкусные вещи – если есть деньги, конечно. Нет-нет, это не социальная критика; автор этого текста открыто и прямо им завидует.
P. S. Конечно, Долстон – не только, даже не столько хипстеры. Это бывший пролетарский район, часть самой исторически и культурно интересной части Лондона, Ист-Энда. Здесь живут католики, мусульмане, сикхи, растафари, иудеи, люди из разных концов мира (точнее – потомки людей из разных концов мира). Здесь по-прежнему сильны традиционные лейбористы, здесь множество политических эмигрантов. К примеру, я довольно часто прогуливаюсь мимо кафе Gorky House, которое держат курдские коммунисты. Внутри, рядом с витриной, где лежат оливки, фалафель и пахлава, книжный шкаф. В нем работы Маркса, Ленина, Сталина, Троцкого, Жижека на нескольких языках.
Раньше в Gorky House по средам проводили семинары по истории философии, от досократиков до Бодрийяра; что любопытно, не обойден вниманием и Аквинат с его томизмом.
Или вот история. Лет двадцать назад традиционные левые Долстона сделали на одном из домов такую замечательную фреску:
На ней, как мы видим, люди разных национальностей борются за мир – просто как в советской пропаганде. Только это не пропаганда – просто часть местного мира, причем лучшая.
P. P. S. Если от моего дома пойти в противоположную Kingsland Road сторону, можно придти в «креативный кластер» у парка Hackney Downs. Там процветают хипстерские искусства и ремесла – пошивочные и обувные мастерские, парикмахерские, арт-кафе, благонамеренная настенная живопись. И – конечно же – лавки винтажных шмоток.
P. P. P. S. Beyond Retro, на самом деле, небольшая сеть. Еще один их магазин есть рядом с Брик-лейн. Про это место отдельный разговор, позже.
Первая публикация этого текста здесь .