Books of London. I
Иногда я хожу в гости – не то, чтобы часто, но раз в пару месяцев уж точно. Плюс я бываю – гораздо чаще – в книжных магазинах, копеечных благотворительных лавках, а также посещаю разнообразные базары, где продают всякое старье, в том числе и печатное. Следуя старинной еще советской привычке, я листаю какой-нибудь растрепанный том, взятый с лотка, или изучаю хозяйскую библиотеку, вместо того, чтобы участвовать в социальной жизни. Так что недавно мне пришло в голову следующее – делать фото разных книг, попавшихся на глаза в Лондоне мне за определенный (неравномерный) период времени, а потом выкладывать их в post(non)fiction с лапидарными комментариями на предмет где, когда, у кого. Проект будет называться Books of London (по аналогии с Guns of Brixton). Жить он будет, пока автору не надоест.
Итак, недели две тому я был в гостях у Ю. Ю с женой И. (она француженка) и с его дочерью живут в Kentish Town. Лет ему больше, чем мне, но он живой, подвижный, работает в знаменитом левом издательстве, очень много знает про английскую литературу позапрошлого века, про ранний американский блюз и прочие интересные вещи. Еще Ю. интересуется русской поэзией. С ним исключительно интересно разговаривать. В ходе последнего моего визита мы обсуждали поздние романы Герберта Уэллса; думаю, уже мало кто помнит о таком писателе, особенно не в в связи с фантастикой, а в контексте истории социалистического движения в Британии. В общем, вот две книги из библиотеки Ю.
Первая.
Когда я принялся листать эту книгу, Ю. тут же ко мне подбежал и начал горячо рассказывать про то, как «волынку» в качестве народного шотландского инструмента спасла британская военщина. На рубеже XVIII―XIX веков королевское командование приступило к формированию специальных шотландских «горских» полков (highlanders); в каждом из них полагались волынщики, играющие на «традиционном» инструменте. Смешно то, – ответил я, – что вся эта ерунда про шотландцев в юбках и прочую «старинную» параферналию, вроде пледов специальной расцветки и волынок, придумана в конце Века Просвещения – и дальше додумана и поставлена на культурный конвейер в течение XIX столетия. Ю. согласился со мной.
Потом я принялся разглядывать вот этот том.
Ю. хлопотал с угощением, остальные гости обсуждали непонятные мне издательские сплетни, я тихо вытащил, почти наугад, эту книжку и уселся в кресле. Репринтные фронтиспис и титул в ней мелковаты для моих глаз, я снял очки и подслеповато уткнулся в раскрытые страницы. Подошла И. и предложила свои очки для близи. Я отнекивался, она все-таки принесла, конечно же, не подходят. Тогда И. вручила мне большую лупу. Опять отказываться было неудобно, так что пришлось минут десять во всех деталях изучать гравюру конца XVI века, как какой-нибудь антиквар или Шерлок Холмс.