Книга Калассо по стилю – эссе, или, точнее, развёрнутый читательский отчёт, несомненное достоинство которого заключается в том, что в нём нет ничего постороннего, никаких лирических или других отступлений от темы: текстов Франца Кафки.
Книга у Калассо получилась длинная, но не в хорошем смысле: одна из её характерных черт – подробные пересказы, которые и вообще вгоняют в сон, а когда пересказывают Кафку, это невыносимо, п.ч. Кафкина проза и так уже краткая, её никак не ужмёшь, а только растянешь и размажешь. Не вполне ясно, зачем это автору вообще нужно: эту книгу определённо не станет читать кто-то, кто и так уже не прочёл всё написанное Кафкой. Добравшись примерно до одной десятой книги, я стала сомневаться, что когда-нибудь дочитаю и до половины. Однако, среди всего этого упражнения в долготерпении попадаются действительно нетривиальные выводы и соображения: именно выводы, а не прозрения, там всё очень последовательно. Без повторов, возвращений к прочитанному, пошаговому прочтению и перепрочтению автор бы до выводов не добрался, т.е. это необходимая машинерия его мысли; вот только жаль, что эти нужные ему, но излишние для читателя страницы он не убрал из текста в процессе редактуры. То, что это свойство его книги было заметно и ему самому, очевидно из пассажа, где он оправдывается, что Кафку нужно всегда воспринимать до последней буквы и давать голос самому Кафке, иначе только напортишь своей интерпретацией; но очевидно, что это не больше, чем самооправдание: например, это заявление никак не мешает Калассо время от времени находить в Кафке подкладку из ведической картины мира, которую Кафка (попросту по незнанию) точно нигде не имел в виду.
Но этот недостаток искупается тем, что это действительно умная книга. Меня привело в восторг рассуждение о том, что источник вины в «Процессе» – это то индивидуальное, которое есть в человеке; особенность – это то, в чём человек неискупно виноват. Прекрасен и вывод, что «Замок» рассказывает о том, что исполнение желания, целое исполнение полного желания, неумолимо ведёт к разрушению мира, но есть способ это предотвратить без лжи или трусости: если исполнение желания не замечено тем, кто им движим, если он потеряет силы или уснёт или окажется без сознания в нужный момент; а мир так и устроен, что он обязательно оказывается без сил в нужный момент, таково его, мира, устойчивое устройство. Лучше всего у Калассо получились интерпретации именно романов: особенно где он замечает критические в них моменты, где потенциал поествования доходит до той границы, за которой оно должно выйти из себя и перейти уже в иной рассказ: так Калассо выстраивает связи между «Процессом» и «Замком» и переходы между ними.
И ещё у книги Калассо очень умный, продуманный конец. Он говорит, что самое счастливое в жизни Кафки время было сразу после того, как он узнал, что неизлечимо болен, и уехал, в поиске отдыха, в Цюрау, где писал афоризмы и где (далее цитата из письма) увидел, как по дорожке к нему идёт богиня счастья. А вот две фотографии: Калассо заметил, что незадолго до смерти отец Кафки превратился из крупного, уверенного в себе домашнего самодержца в бледную копию своего сына, как он бы выглядел в старости: сама меланхолия.
***
Translated by Geoffrey Block, Vintage Books (Random House), 2006