Критика 2.0

В манифесте «Литература существования» Александр Гольдштейн пишет о небольшом прозаическом сочинении Блока «Дневник женщины, которую никто не любил»: «Автор вспоминал, что однажды осенним, изжелта-черным петербургским днем к нему на квартиру явилась странная особа — крошечного роста, нищенски одетая, дурно пахнущая пожилая женщина, принесшая с собой грязные клеенчатые тетради своего дневника. Она никогда не читала поэта, но знакомый студент подсказал, что в России этого рода писания могут оценить только Розанов и Блок. Она вообще не читала художественного, попробовала раз Достоевского и Леонида Андреева, да оставила из-за трудности и нахлынувших переживаний, к тому же она привыкла вникать в каждое слово, а их оказалось так много. Ну разве что “Крейцерову сонату” одолела, поняла ее, но потом выяснилось, что зря: Толстой, сказали ей после, — за брак.

Целыми днями просиживала она дома, занимаясь обдумыванием своих психических состояний; когда она завершит эту работу, соберет воедино разнообразные переживания, ее душа — душа человека — будет познана до конца. Она могла хоть кого отпугнуть своей темной, почти бессмысленной бабьей болтовней, временами покушавшейся на что-то более умственное, вроде спиритизма; суетливыми ужимками, иногда напоминавшими попытки кокетничать; дурным запахом; южнорусским выговором, неприятным для петербуржца, но клеенчатые тетради остались на рабочем столе Блока и наконец были извлечены им из-под книжных завалов. Почерка в дневнике не имелось. В нем было содержание. Вырвавшееся на волю несчастное сознание предстало тут во всей наготе. Сочинением и тем более книгой это нечистоплотное жалкое варево нельзя было назвать и при самом горячем желании. Но это был, так сказать, “человеческий документ” — слова, употребленные Блоком. Он даже предпринял усилие издать неудобочитаемый текст; ничего у него, правда, не вышло».

В творчестве старухи Гольдштейн находит черты желанной им литературы существования, литературы, в большей степени продиктованной обжигающим опытом, а не расхожими литературными привычками и приемами. «Личная подлинность. Невозможность имитации. Отказ от канонов. Острейшее понимание своей пограничности, уязвимости, смертности и розыск адекватного этой смертности слова». Упоминает Гольдштейн и «писателей существования» — Арто, Шаламова, Харитонова, былого Лимонова, обэриутов.

Но так ли много общего у блоковской старухи Блока и Антонена Арто? Не слишком ли последний литературен, даже в наркомании и безумии, криках и мучении? Не остается ли он просто литератором? Да и кто его читает, в конце концов?

Ни Блок, ни Гольдштейн не знали, что в конце концов стена между литературой и существованием будет разрушена – не каким-нибудь манифестом, журналом или документом. Апостолом «литературы существования», пусть и случайным, стал Тим О’Райли, а идеальным воплощением — веб 2.0.

В современном мире великое множество доступных онлайн – и свободных от пороков литературоцентричности – дневников женщин, которых никто не любил. Лайвлиб, Имхонет, Стихи.ру, Кинопоиск, Фейсбук, Вконтакте — я с превеликим удовольствием обращаюсь к этим простым, пусть не идеальным, но совершенно искренним текстам.

За чередой громких смертей — Бога, автора, писателя, — смерть критика оказалась практически незамеченной (как и смерть читателя.) Нет, конечно, разговор о смерти критики периодически возникал и продолжает возникать, но мыслей об этом высказано совсем немного. В эпоху веб 2.0., каждый оказался критиком и это невозможно игнорировать. Недавно, листая рецензии на Amazon, я решил, что хочу собрать и распечатать увесистую антологию непрофессиональных критических «текстов существования», комментирующую условный западный канон. Ниже представлена её часть, посвященная трем гигантам литературного модернизма.

Это Détournement. Все тексты украдены с сайта www.livelib.ru, я никак их не форматировал и не обрезал, лишь стер авторские теги и оценки.

Так что же случилось с модернизмом?

Джойс

*

Я прочитала «Улисса». За одно это могу собой чертовски гордиться.

Я поняла около 30% из прочитанного. За это мне очень стыдно.

Когда стану большой и умной, возможно, я перечитаю это произведение :)

А пока от одного слова «Улисс» мне становится немного не по себе. («Улисс»)

*

Изысканный способ самоистязания («Улисс»)

*

Совершенно невозможный, непереваривамый слог, отвратительно. Продираться сквозь дебри текста всегда сложно, но иногда это просто на грани добра и зла… а главное, совершенная бессмыслица. Возможно, где-то там в конце и есть какой-то смысл, но, честно, я прочитала достаточно, чтобы этот «авторский язык» доконал меня настолько, что мне просто стало все равно и только захотелось, чтобы все это уже закончилось.

Короче, автор какашка и не умеет писать :D («Улисс»)

*

не могу… а так жаль («Улисс»)

*

Эту книгу нельзя читать.

Здесь нужное другое:менять все установки. Все представления обо всем. Учится не читать, а смотреть и слышать. Не чувствовать, а плавать. Отключать мозг и внимать. Следовать, держась за неведомую и невидимую руку. Смотреть сны, извлекая нужные детали.

если не верите,что на каждом атоме что-то нацарапоно-понаписано- вам сюда. («Улисс»)

*

«Улисс» неизменно входит в список книг, которые «должен прочитать каждый». Я честно пыталась его осилить, но не дошла и до половины.

Сначала меня раздражали бесконечные комментарии, но потом я поняла, что они написаны гораздо более увлекательно, чем само произведение. Там, по крайней мере, присутствует связный текст и есть интересные факты про историю Ирландии. («Улисс»)

*

Литература для литературы («Улисс»)

*

Книга-эксперимент. Но я не хочу в нем участвовать по доброй воле. («Улисс»)

*

Да, ужж… Это не Киса с Осей…

Но когда «осилишь» — мозги прочищаются, а не каменеют. («Улисс»)

*

ну это, конечно, как бы по мягче сказать… ну очень сложно читать. один поток сознания, без комментариев в конце книги, конечно, ничего не понятно. мне понравился только пятый эпизод, а так книга вообще не интересная. («Улисс»)

*

Ну, всю не прочитал — как говорится, ниасилил. Чувства смешанные — от восторга до тошноты и отвращения. («Улисс»)

*

Книга, изменяющая сознание… («Улисс»)

*

Разумеется, я не прочитала его взаправду — такие книги надо в спокойной обстановке читать в оригинале, а для этого необходимо как минимум отходить на готский и древнеанглийский, чтобы понимать «Быков Солнца». Но я внимательнейшим образом изучила комментарии, от чего, думаю, я получила удовольствие гораздо большее, чем то, которое ждет меня где-нибудь на пенсии, когда я возьмусь за оригинальный текст «Улисса». Хоружий жжет, и с каждой главой берет все более и более фамильярный тон в обращении с читателем, не упуская случая простебать и его, и поверхностных интерпретаторов романа. («Улисс»)

*

Как, как это можно читать? :)

Ну, т.е. я начинала два раза и не могу прочитать дальше третего эпизода. Все время лезет в голову Эко с тягой к пропорциям и Пелевин с числами. Круто, наверно, чтобы текст был весь такой, подчиненный отвлеченной логике с тремя параллельными слоями аллюзий и отсылок, но при некотором уровне отвлеченности поток сознания уже не читается. У Кортасара тоже поток сознания, но ничего, нормально: революция, мате.

Быть может, там дальше что-то поменяется, но я лучше почитаю Монтеня («Улисс»)

*

Увы! Как я не старался, но я ничего не понял! Поспрашивал у знакомых филологов, те глаза повыпучивали, мол я не в своем уме раз берусь за такую литературу. Книга представляет собой несколько отрывков из большущего произведения, в котором нет никакого смысла и тем более сюжета. А что мог еще написать ополоумевший «гений» ирландской литературы!

Был даже такой анекдот: Ослепший Джеймс Джойс диктует «Поминки по Финнегану» своему помощнике (кстати бывшему белогвардейцу). Диктует, диктует и вдруг в комнату заходит его жена с подносом, на котором пирожные и чай. Вообщем попили чайку и продолжают писать дальше. Джойс диктует предложение, а помощник ему: «Джеймс, ведь вы же диктовали совсем другое, это сюда совершенно не подходит, это лишено всякого смысла! Может вы чего-то путаете?»

Джойс: «Может и путаю, ааааа филологи умные, они разберутся!»

По сути сие «произведение» — апогей бреда («Поминки по Финнегану»)

Кафка

*

Довольно интересный сюжет, но порой раздражает главный герой. Книга странная, оставляет после себя своеобразный осадок, но невозможно сказать, хороший или плохой. («Америка»)

*

Я сейчас веду pursuit of happiness в Бостоне, и вы даже представить себе не можете, насколько точно Кафка, в Америке никогда не бывав, описал всё то, что я сейчас чувствую и то, что я успел за мою неделю здесь перечувствовать. («Америка»)

*

Что можно сказать о незавершенном призведении?!

Читается быстро, смысл…если он есть. то он очень глубокий.

Книга про юнышу, жаждущего справедливости, от которого избавились родители, и про то, как над ним измывалась судьба.

Карл, несомненно, трудолюбивый, внимательный мальчик, но он слишком слабо стоит на своём, доверительно относится к людям, к которым нужно было бы присмотреться… Наверное,в этом и есть его главная прблема.

В этом произведении мало чувств, но очень много мыслей. («Америка»)

*

Самая частая мысль, которая посещает при чтении романа: «Бред, бред, ну, какой же это бред…» и снова эта жуткая машина, в которой все шестеренки работают, как часы…

Абсурд во всем, абсурд везде…Все до такой степени абсурдно, что он стал обыденностью… и просвета не видно…

И весь этот бред — это наша жизнь… И никаких тебе красок жизни, все серо, убого и гнетуще… Такие книги читать нужно, но не увлекаться! =о))) («Процесс»)

*

Получите ли вы удовольствие от чтения этой книги? Далеко не факт. Но читать Кафку, безусловно, надо. Для развития души и сердца, если угодно. («Процесс»)

*

«Скелет» книги почти аналогичный монументальному «Замку». Концовка, в свою очередь, фактически окончательно заставила считать что под всей судопроизводственной оболочкой главной темой были Бог, церковь и человек. («Процесс»)

*

Невозможная четкость иерархии того, чего не знаешь. Круто. («Процесс»)

*

«Эти книги тоже могут тебя заинтересовать: Виктор Пелевин. «Generation «П»

Собственно, этим всё и сказано. У Кафки есть свой узнаваемый стиль, спутать с кем-либо сложно, это круто. Но если ты читал одну книгу, то читал все.

Дочитывать не стал, т.к. понял, что всё возможное удовольствие получил ещё на первой трети. Удовольствие, впрочем, вполне стоящее. («Процесс»)

*

Мда уж.. И это ваш Кафка? Мне не понятно как сей нездоровый поток сознания может кому-то нравиться. А самое главное так подробно расписанный, жаль конечно Кафку. И ведь было бы что расписывать, всё вокруг да около ходил. Нравился ему этот процесс, он сам себя загнал. («Процесс»)

*

кафка начался для меня в 10 классе с «превращения» и «в исправительной колонии». тогда меня натуральным образом тошнило. теперь же начиталась «процесса» — и стали сниться отвратительные сны. а я думала, что теперь могу выдержать всё. с другой стороны, по силе воздействия пока для меня мало с чем сравнится. («Процесс»)

*

Кафка велик, ибо это аксиома. И чтобы там непониматели всезнающие не говорили, аксиома на то и аксиома, что понимать ты ее не обязан, принимай, как данность.

А процесс — квинтэссенция Кафки. И он тоже велик. И это тоже, как вы понимаете, не обсуждается.

Просто прочтите.. («Процесс»)

*

Макс Брод последнее ничтожество, так как не сдержал просьбу друга сжечь все его рукописи, включая ПРОЦЕСС.

Даже если это был шедевр(и есть шедевр) он должен был сгореть. («Процесс»)

*

«Горе от ума» Грибоедова напомнило («Замок»)

*

Я вообще затрудняюсь дать оценку этой книге. Не уверен, что она вообще оценима.

К. сваливается на жителей Деревни словно снег на голову. Ещё и ведёт себя очень нагло. Кто он и откуда — никто не знает. По какому праву явился — тоже не известно. Что он у нас вообще забыл?… («Замок»)

*

Очень смешанные впечатления остались от книги. У меня с Кафкой вообще сложные отношения — рассказы хорошо идут, в романы же я долго-долго вчитываюсь. А когда вчитаюсь — всё уже закончилось. («Замок»)

*

Завораживает своей незавершенностью. («Замок»)

*

Я пошел в неописуемый восторг. Книга представляет собой идеальный баланс речи («Замок»)

*

замок — это идеальный сюр, обличенный в слова. он проникает под кожу своим напором, абсурдностью, иррациональностью и незаконченностью, оставляя горькое и тяжелое ощущение, что твоя жизнь — это замок, в котором ты оказался в роли землемера. («Замок»)

*

От книги с её стоянием на месте в паранойяльном раскачивании у меня отвратно кружилась голова. И совершенно ожидаемо начало тошнить. Это похоже на какой-то пьяный сон в шизоидном оцепенении.

Я возможно даже прониклась идеей, но сейчас я испытываю лишь невообразимое счастье, что это помутнение наконец закончилось, и я начинаю трезветь. («Замок»)

*

«Замок» — это как три коржа «Процесса», промазанные «Верхом на ведре», а сверху и по бокам усыпанные крошкой «Как строилась Китайская стена».

Как медовый тортик, только Кафка. («Замок»)

Пруст

*

Да простят меня поклонники творчества Пруста. Страшно нескладная книга. Красивые описания садов и чувств НО…У меня было ощущение словно бы я насилую книгу или уж скорее она меня))) терзания, терзания, терзания и ничего другого нет. Многословность, монотонность и тоска зеленая, все отражено на лице автора на задней стороне обложки книги. («По направлению к Свану»)

*

Небрежно вырывать страницы, а потом комкать их и с усталым взглядом бросать в камин разве что. Других версий для чего была написана эта книга у меня нет. («По направлению к Свану»)

*

Берроуз для вежливых. («По направлению к Свану»)

*

Пруста жуешь-жуешь -жуешь, а потом им живешь-живешь-живешь, и все вокруг становится такое прустовское! («Под сенью девушек в цвету»)

*

Первая книга Пруста, которую я прочла. Как раз для подростка. («Содом и Гоморра»)

*

Казалось бы острые темы книги — еврейский вопрос (дрейфусары и антидрейфусары), мужской гомосексуализм (содомия) и лесбиянство (сапфизм) — не лишают её скучности.

Чуть менее чем всю книгу составляют сентиментально-эстетические словоизлияния в сочетании с дотошным описанием всех условностей тамошнего общества, обычно довольно нелепых и мелочных.

Абсолютно согласен, что книга эта — для подростков. Её принятое ассоциирование со зрелой и глубокой литературой совершенно ошибочно. («Содом и Гоморра»)

*

Человеческий мозг подается читателю на усыпанном фиалками фарфоровом подносе, установленном в центре зеленого лабиринта. Красиво, вкусно, полезно. («Пленница»)

*

Полагаю, эти образы застряли в голове надолго. Прустовские люди. («Обретенное время»)

*

Помню, с каким сожалением я заканчивала читать эту, седьмую книгу из серии «В поисках утраченного времени». На протяжении нескольких месяцев я вообще читала только Пруста, жила им, видела мир сквозь призму его книг. Он для меня не просто писатель, который когда-то жил и когда-то что-то написал. Он стал для меня настоящим другом, единственным в своём роде. До него мне ни разу не удавалось подружиться с автором книги, а после него невозможно было начать читать что-то иное. После Пруста всё казалось куцым, убогим, слишком простым… Я довольно долгое время «отходила», не могла написать ни рецензию, ни отзыв, не могла говорить об этом.

Пруст — гениальный художник. Он, пожалуй, в первую очередь именно художник, а потом уже писатель, философ, психолог и т.д. Бесконечно жаль, что я не знаю французского языка и не могу прочитать его в оригинале, потому что переводчик в данном случае особенно остро ощущается не как посредник и помощник, а как досадная преграда, которая заслоняет от тебя совершенство

Эпоха Пруста закончилась (или только началась?..) для меня. Дальше — эпоха его осмысления. Дальше — Мамардашвили и его «Топология». Дальше — учиться читать ещё осознаннее, ещё глубже: в книгах, в мире, в себе

Произведения Пруста — это произведения художника о художнике для художников (в широком смысле этого слова). Иначе их просто не осилить и не понять.