Смерть не в Венеции

(О книге: Анатолий Вишевский. Хрупкие фантазии обербоссиерера Лойса. – Черновцы: Меридиан Черновиц, 2018).

«Рыночную площадь заполняли лотки, столы и торговцы, запросто разложившие свой товар на рогоже или прямо на земле. Кроме говора людей и зазывных криков продавцов, в воздухе стояло блеяние, мычание, кряканье, кудахтанье, клекот и визг домашних животных. Их трудно было отличить от крика и писка детей, которых, правда, в отличие от животных, не убивали тут же на месте по желанию покупателя».

Из таких человеконенавистнических декораций бежать можно и нужно разве что только в искусство. Меж тем, герою истории суждено было провести в тех местах 10 лет жизни, постепенно превратиться в толстую муху, угодившую в паутину, и найти последнее успокоение в людвигсбургской грязи.

Покамест герой жив и относительно здоров; зовут его Жан-Жаком, он – тихий вдовец, родом из Валлонии, за его слегка согбенной спиной – города и годы странствий. Профессия его – фарфоровый скульптор, девиз – критический реализм. В жизни большой скромник, в искусстве он – мастер спущенных чулков, сползших бретелек и распахнутых сорочек.

Жан-Жак успешен в своем деле, но тело и душа его угнетены недугом и непокоем: Он чувствовал себя так, будто его вывернули наизнанку и отбили деревянным молотком.

И вот здесь надобна мимолетная встреча со стройным продавцом апельсинов. Нарядные эти фрукты станут вагнеровским лейтмотивом судьбы обербоссиерера (главного скульптора): кислые апельсины обратятся в огненные шары болезни, изящные фарфоровые дары и огненные же шары страсти.

Люди в повести подобны фруктам: продавец Андреас, как будто сгинувший в огне войны, воскреснет не только в печи фарфоровой фабрики, но и в домашнем очаге обербоссиерера. Побитые статуэтки так и будут символически напоминать заглавному герою павших в бойне при Турне. И сам Жан-Жак, разве не станет он податливой глиной в руках просвещенного развратника? Герцог Вюртембергский переименует его в Иоганна-Якоба, возвысит и изменит судьбу. Смена имени – дело нешуточное, и здесь уместна история Камбиаты. Таково было прозвище Сергея Кондратьева, музыканта, выученика Синодального училища. Он женился на матери Святослава Рихтера, поменял свою фамилию, преподавал, будучи якобы прикованным к постели, а позже – в войну – пропал без вести, чтобы возродиться из пепла Европы.

История «оживших» статуэток слишком родственна биографии Голема, чтобы не вспомнить Прагу. Там тоже был случай, когда вместо обожженных глиняных фигурок в жизни героя появился живой человек – женщина. Конечно, я имею в виду чудесную повесть Брюса Чатвина о пражском бароне фон Утце, владельце уникальной коллекции мейсенского фарфора, втиснутой в крошечную квартирку на Широкой улице.

Дело в том, что создатель обербоссиерера Анатолий Вишевский окольными путями тоже оказался в Праге. Родился и выучился он в Черновцах, писал юморески для «Юности» и «Литературной газеты», а потом эмигрировал, гораздо более удачно, нежели другая его героиня – собака Белка. Несчастную животину, собравшуюся уехать из СССР в Израиль, отравили советские таможенники (см. повесть «Собачье дело», написанную в соавторстве с Б. Брикером).

Как написал Дж.Джойс, мы не можем поменять родину, но мы можем изменить сюжет. Судьба обербоссиерера Лойса, покинувшего разоренную Валлонию, есть судьба эмигранта. Она настигла его в заштатном Версале – Людвигсбурге. В «Палисандрии» Саша Соколов верно подметил несомненную и загадочную связь между эмиграцией и сексуальной идентификацией. Именно на чужбине, в Людвигсбурге, у куафера, черновицкий Лойс примеряет парик манновского Ашенбаха, но к блаженным берегам Лагуны ему, увы, не возвратиться.