Живописные красоты холодного времени года

Живописные красоты холодного времени года 

В каждом добром поминщике
тлеет благодарный мертвец.
Но даже такое непространственное 
отношение, кажущееся сюрреальным, 
чтобы стать представимым и жизнеспособным, 
переводится нами в квазипространственное. 
Вероятно, так вот и возникает понятие территории
как критической дистанции между двумя существами 
того же вида: между ними –  
погребальный обряд:  
с сирингой камышовой лужицы 
и разворотом видом симметрии 
на стылом ветру на широких пустошах, 
когда умираем мы, глядя на запад, 
а хоронят нас лицом на восток.

Природа в каждом из нас
так постепенно переходит 
от добрых поминщиков к благодарным мертвецам, 
что в этой непрерывности остаются незамеченными
и границы, и чему принадлежит промежуточное – 

живописным красотам холодного времени года.

Скажу только, 
что его и достаточно, 
чтобы превратить восхитительный по оживленности пейзаж 
в пограничную глушь между мертвыми и живыми.

В том смысле, как это было тогда: 
когда эту разницу, между мертвыми и живыми, 
я испытывал на себе, то есть – видел ее
не в природе их, а лишь в степени. 

В том смысле, как это происходит теперь:
как в устаревшем декартовском cogito,
в котором тот, кто мыслит, уже не тождествен тому,
кого мыслит.

Между ними – 
живописные красоты холодного времени года. 

И я нахожу его более точным в свидетельствах,
чем при попытке растолочь свои кости, 
сокрушить свое тело.

 

К парадоксальной цели поэтического Декарта

Влияние среды 
может быть тем более выражено,
чем менее развит подвергающийся ему орган,
пока в конце концов теоретизирующий инстинкт
не станет телом подобен иссохшим ветвям,
сердцем подобен угасшему пеплу.

Там, где наступила весна, 
нет, вероятно, ни одного мгновения,
чтобы она не напоминала ему
(теоретизирующему инстинкту) о своем благоденствии.
Но даже самым невзыскательным образом описанная весна
была бы лучше настоящей – 
вынуждающей «рассматривать себя
как не имеющего в действительности 
рук, глаз, плоти и крови, каких бы то ни было чувств, 
но как ложно считающего себя их обладателем».

Что в одном случае 
требует, вероятно, целого – 
бесконечного, как потомок, – 
столетия (ряда трех генераций), 
то в другом совершается в один день: 
и белое-пребелое, бихевиористское письмо
погружается в чистейшее умозрение, направляя свой быстрый ход 
к парадоксальной цели поэтического Декарта.

Единственно возможный акт мысли – 
не идеальный инвариант, 
но обремененный локальными вариациями. 
Единственно возможный акт мысли – перевернуть действительность 
с ног на голову.

Перевернуть действительность 
с ног на голову,
как еще лишенный данных опыта 
(которые он приобретает относительно места в пространстве 
при помощи известных движений тела и осязания) младенец 
или – возвратившийся из царства мертвых пьяница 

…матовая стеклянная пластинка 
камеры-обскуры.

 

Циклон

Абстрактная линия времени закручивается, 
как циклон. И, если смотреть с острия 
его вихреобразной формы, – 
против часовой стрелки. 
В сравнении с длительностью 
максимально интенсивных 
и равномерных движений вещей, 
из которых складываются годы и дни, – 
всего ничего, очередной погодный кунштюк, 
для которого я не нахожу подходящего 
имени.

Что-нибудь
наподобие налетевшей бури, 
сопровождающей бессвязные проклятия 
какого-никакого, а человеческого присутствия.

Озноб,
вызывающий расстройство 
жизненной силы с изменением пульса, 
относится к особенностям этой штуки – 
фантасмагории, то есть хрени,
существеннейшая из которых – 
именно это ее первоначальное появление у берегов, 
откуда она углубляется внутрь страны – 
эллиптическими путями Атлантики, 
транспонирующими мир 
в бесконечную кривую, 
касающуюся бесконечного множества кривых 
в бесконечном множестве точек.

В кривую 
с единственной переменной.

…И прямая* 
(*абстрактная) линия времени 
вновь изгибается, воспроизводя изгиб 
дифференциального исчисления, 
дифференциала-силка,
насыщаясь новыми турбулентностями 
ветров, течений, флюидов и метеоров, 
и завершаясь не иначе, как на манер 
округлых рельефных форм, 
складок местности, долин и вершин, 
изъеденных эрозией косогоров 
и зарождающихся оврагов.

Богатая изгибами мысль 
предстает чем-то вроде простого факта.

Но и она, 
и она, кому она может принадлежать, 
как не картезианскому Богу – 
единственному творцу 
всех существующих в мире движений, 
поскольку они вообще существуют 
и поскольку они прямолинейны; 
и лишь поскольку 
различные положения материи (так ее перетак) 
превращают эти движения в неправильные 
и криволинейные?

Делают из Декарта – Лейбница.

И продолжают 
…портить линию 
(если не разрывают круг) движений крови – 
покамест температура мышц,
влияя на скорость их сокращения, 
не достигнет значений, достаточных для того, 
чтобы удерживать в стылых пальцах перо:

начиная
с пиктографического письма 
и заканчивая письмом алфавитным, 
запечатлевая историю модификаций вида, 
как это делает природа на крыльях бабочки:
металловидка-гамма.

 

***

Фотография в заголовке: «Живописные красоты холодного времени года», Юрий Гудумак.

 

Также тут, Предел систематике, осенний.