чрезмерное усилие

первое о чем не рассказывают по любви – большое осиное гнездо. из сохранения неподвижности твоих внутренних тканей (искусственные смеси, синтетические слияния, дикие цвета, как у всех случайных из 90-х). гнездо висит в красном углу чердака, специально, я поднимаюсь его смотреть, потому что у меня аллергия – возлагаю на него неоправданные надежды. мне говорят, что если они покусают мою собаку, мне придется самому тащить ее сырое мясо за участок и далеко по дороге, чтобы ее труп никому не мешал, а когда она будет остывать – ее холод, как ожидание маршрутки поздней осенью, где собака может умирать за 35 р. в одну сторону, а потом пытаться уже в темноте проскользнуть бесплатно – лучше не расслабляться, и начать тащить ее сразу после укусов, потому что чем дальше, тем аморфнее будет ее тело. но я не пускаю пса на чердак, и сам рассматриваю гнездо, похожее на клубок серых ветвистых котят, уже вылизанных, никому не нужных – никуда не направленных. темная жесткая земля тем летом была скучной, у меня не получалось читать больше 50 страниц за раз, и единственное, чего мне хотелось, чтобы достоевский кончился. отец привез мне тетради, чтобы я написал ему четыре сочинения, например, почему убивают лошадь. сколько стоит килограмм мармеладовой? – спрашивал он. ему очень хотелось развестись, и он постоянно к этому возвращался, вначале намеками, потом, когда я поддержал его, постоянно и напрямую. ему хотелось забить лошадь, сорвать на нее всю злость, чтобы земля была не такой холодной, чтобы у него был еще один ребенок, который будет не такой, как я, и который разделит его простые увлечения. ему бы хотелось, чтобы он правил темными пятнами нефти, умел направлять их в нужное русло, загонять в трубы. позже – десять или чуть больше – лет спустя, я узнаю, что отец лучше всех говорит о любви. например, он спрашивает «вы охуенно трахаетесь?» без лишних деталей. например, он интерисуется, а снишься ли ты мне по ночам, и как я думаю, это к деньгам или к смерти? например, он говорит «если ты усыновишь китайца, будешь нарасхват». например, он говорит «господи какой же ты ебанутый, и такое точно никому не надо, нужно разработать маркетинговый план. никакой литературы, просто забудь все это». ему нравится, как море становится бесполезным, если подниматься высоко вверх на самолете, как вместе с этим морем становятся бесполезными некоторые факты его жизни – прощание с другом юности, который утонул на подлодке «Курск», прощание с жизнью своего второго сына, смирение с моей жизнью, смирение, бесполезность, ненужность усилий, вектор, который можно было бы направить в сторону железобетонных скал, он умеет направлять в тихое убежище, где мысли не настигают его, не грабят его, не лезут ему в душу. ни один из его друзей никогда не обсуждал с ним ничего, кроме денег, моего образования, влияния статусного пристанища для детей дипломатов на мое светлое будущее, большой ледник, в который может трансформироваться мое сердце под влияние цепралекса, увлечения сьюзен сонтаг и пари паскаля. он говорит, что ему нравится игра «волшебная ферма», потому что это единственное место в космосе, где никто не может умереть, даже корова выдает ресурс «молоко» каждые четыре часа, и так будет длиться до скончания времен, она никогда не остановится, и ее вымя не обеднеет в повороте тоски – если представить, что в тебя влюблен один из жителей «волшебной фермы», можно не сомневаться в его моногамии, преданности и доступности каждые несколько часов. когда он смиряется с тем, что мне нравятся книги, оправдание звучит так: хорошо, хотя бы ты знаешь все дерьмовые варианты своей жизни.

 

ты никогда не будешь наслаждаться, властвовать, побеждать, потому что ты должен признаться себе, что нежеланные дети несколько облучены правом рождения, отлучены, пока твоя мать не решалась выковырнуть тебя, и стало слишком поздно, большой сбой произошел на стадии формирования внутренних органов – в каждом, даже самом задристанном чуваке, есть какая-то штука, способная вызывать в других любовную аддикцию, а в тебе она как бы не развилась, ты всегда такой нейтральный… ты ну как рукав пизды, может, ты все же станешь менеджером? трубы, черные капли, нефть может быть похожа на большого слизня, красивую бесформенную овцу «волшебной фермы» с гуттаперчевым кроем антрацитового сочного цвета, представь, что загоняешь ее в амбар – господи, просто расслабься и представь, что загонять нефть в трубу так же круто, как засаживать хуй. хоть это-то тебе нравится?

 

наконец, он умеет удивленно интересоваться «как ты можешь любить человека, которого не трахал? то есть правда ни пол раза не трахал?», а еще «ты бы хотел, чтобы немцы вернули себе Кенигсберг?» и «ты знаешь, что если засунуть джунгарского хомяка в пизду, он не сможет выбраться и доберется до самой матки?»

 

и в самом конце он может спросить «ты планируешь что-то с этим сделать?» и радостно смеяться, когда я говорю «вернуться в прошлое и хорошенько ебнуть палкой по осиному гнезду». эта идея кажется ему адекватной, приближенной к прагматичному решению уравнения.

 

потом он спрашивает, что именно мне снится о любви, и с чего я решил, что это именно о любви, почему я так самоуверен.

 

я рассказываю ему, что мне «приснилась огромная панда без головы. Заполнила собой коридор, катая голову лапой. Спил крупной шеи влажный, очень темный и пористый, похожий на черные соты. Панда сказала «отгадай загадку, и, может быть, умрешь счастливым: что общего у любви, сала и ножа?», продолжила катать голову с давно растаявшими глазами»

 

а потом рассказываю, что

 

мне снится, что я тебе пересказываю, как маша степанова мне пересказывает хабермаса

или даже не хабермаса или даже не пересказываю
 Вышел новый закон, рассказывает сновидица: теперь тех, кто — документы — приговаривают к расстрелу¹, а акацию дарят к смерти а платяные вши шкафы из ИКЕИ глитерный лак на жадных к репостам шагах в направлении РГБ РАН ИМЛИ когда я как раз потеряла паспорт, и сразу же за мной пришли

когда я пересказываю тебе свой сон когда я пересказываю своей матери о встрече с человеком волнение за которого плещется у подножья моих снов и конечно дома все страшно расстроены, но делать нечего, я собираю вещи, мама говорит: ну нет, конечно, расстреливать не будут, ограничатся ссылкой, — приторное незавершение потому что они устранили кульминации запретив их вторым звеном в цепи белого золота вокруг купола синода когда

точнее потом

и действительно белый продолговатый пейзаж не вызывает никакого волнения деревья корнями уходящие в могилы на цинковом покрытии которого собянин закупает у сына собянина плитку чтобы скрыть могилы и действительно твои шаги не так чтобы приговаривают и действительно, меня не расстреляли, и вот я сижу в стылом вагоне, и поезд идет куда-то и я думаю: надо же, я ведь всегда знала, что так и будет. Что моя домашняя жизнь, все это детство, весь этот наш обиход с его мелкими заботами — что все это ненадолго, что кончится вот этим, что ничего <…> кроме этого:

а) бессмысленное лето упирающееся во вступительные экзамены не того вуза

б) первый поцелуй против любви

в) проживание

г) измерение KPI и внутричерепного давления

д) рассмотреть тебя в нелепой шапке снова думать хорошо или очень хорошо что ты прячешься среди гуссерля картезианское размышление о сотах в разрезе вен и похож на большую люминесцирующую изнутри и только для самого себя рыбу-шар и нелепый дом который однажды должен быть приговорен к сносу но его жильцы выйдут с митингом к результатам которого никто не прислушается но пока хорошо что ты в нелепой шапке и таких как ты не везут туда

сюда

их никуда не везут

и не получают обратно под расписку и не хоронят в дальнем саду бабушкиного сада

где уже похоронен пес рядом с сараем не отмеченным в кадастровом реестре

 

кроме этого ничего нет и ничего не намекало на дрожание

ничего не двигалось к переменам и никаких обещаний

это не так уж плохо, что ничего, кроме этого вагона, нет

рождаться для определенного вектора

 

белой запрограмированности пейзжа,

так же как для белой ветхозаветной темноты которая не разлепляется от сопротивления волокна не расходящиеся волнами от усилий

 

засыпая в изгибающемся движении зарешеченные окна сквозь которые такая очевидная незащищенность иногда сны – как целовать уши которые могут замерзнуть от сильного ветра

нелепые детские шапки с купированными хвостами не защищающие слух от очевидности

белого покоя

 

***

 

отец спрашивает, что такое хабермас. я говорю, что так зовут панду. «здорово», отвечает он, «а ты знаешь, что, возможно, панды это не медведи, а еноты? — ученые до сих пор не решили».

___