Другое кино Бейсебека Аканаева

Восточный город похож на каменную рыбу-кит. Он нежно проглатывает нас как планктон, лихорадочно плывущий по горячему воздуху к любимым и по холодному воздуху к нелюбимым. Мы находим внутри него нужные нам кусочки вывернутой наизнанку температуры.

У муравья, после того как он поговорил с пророком Сулейманом, появился запах. И у каждого потомка того муравья с тех пор свой насекомый одеколон величественности и недостоверности.

Ласточка словно вылетает из клетки паутинчатых слов Пазолини —  «чего не коснись, все остается нетронутым». Она пока мимо, но, когда мимо немного ближе, обещает бумажное соприкосновение. 

Улитка это вселенная на слизистых колесиках. Внутри раковины твое волшебное тело, закрученное в одежду спираль. Когда улитка достигнет меня, оно снова станет раздето-бесконечным.

В исламе улитка символ медленного сомнения, за которым следует только правильное, быстрое и молчаливое.

Улитка глухонемая и плохо видит. Ее жизнь на ощупь. Куда она движется — не знает никто. Откуда она движется — не знает никто. Липкая метафора заводной игрушки из магазина «Взрослый мир».

Бог создал верблюда маленьким, но он назло продолжал расти и перерос сигаретную пачку Camel. От того, что хотел быть похож на гору, у него появился горб, потом, от одиночества и на всякий случай, второй.
Корабль пустыни плывет по песку, который одновременно и море, и пляж. Среди ярких надувных животных для детей он выделяется цветом жажды. От воды верблюд непрозрачный аквариум.
Узоры на его джахазе – наброски животных, которых пока еще нет. Но обязательно будут, когда днем будет светить луна, солнце покажет людям свои кратеры, а у верблюда появится третий горб

В «Амаркорде» Феллини павлин распускает хвост у заснеженного фонтана, которому на зиму хвост запретили. Вместо него павлин пытается изобразить на экране лето и падающая сверху белая италия меняет в темном кинозале траекторию, отчего тысяча глаз на хвосте зажмуривается от реснитчатой благодарности.

Кузнечик скачет по не имеющей ни центра, ни краев зеленой олимпийской медали из себя и трав. Он одновременно и победитель, и награда. Гравировка на медали пылает по линии горизонта событий.
Под ногами кузнечика насекомые настолько мелкие, что у человека для них не хватило имен. Бог забирает имена у погасших черных звезд и отдает им. И они, вспыхивая, на мгновение становятся видимыми.
Стрекоза смотрит в разрез яблока как в сладкое зеркало. Яблоко укатилось с картины Сезанна до самых черных косточек. Оно жонглирует отражениями стрекозы так, что та становится похожа на крестик, помирившийся с ноликом.