Человек из воздуха, конкретно

Весной 2017-го Art in America опубликовал материал о двух выставках канадской художницы Iris Häussler. Выставки были синхронные, в Art Gallery of York University (AGYU) и в Scrap Metal Gallery (обе галереи в Торонто и даже неподалеку друг от друга). Хэусслер по жизни любит размножать, что ли, свою идентичность, производя фиктивных арт-персонажей, но в этот раз она никого в заблуждение не вводила. Да, персонаж снова сделаный, но об этом сразу и заявлено — проект состоит именно в создании автора, The Sophie La Rosière Project.

Сайт AGYU — тут. «Металлолом», Scrap Metal здесь. В обеих галереях представлена Софи Ла Розиэр, Sophie La Rosière, виртуальная авангардистка, родившаяся в 1867 в парижском пригороде Ножан-сюр-Марна (Nogent-sur-Marne). Экспозиции стилистически разные: в AGYU граница между вымыслом и реалиями, как бы окружавшими созданного персонажа, не проводилась. В «Металлоломе» факты отделили от вымысла цветом: реальность в сером, прочее – черным. Примерно так, что в первой галерее больше о художнике, во втором — о проекте.

Легенда. По словам Häussler, Ла Розиэр умерла в 1948 в доме для старых художников (реальном), который содержали (реальные) француженки, сестры Джин и Маделин Смит – вторая была академическим живописцем. Легендирование выстраивается наглядно и не важно, соответствует ли оно реальности конца XIX века или же это просто вариант Häussler. Хватает и того, что она исходит из своих представлений о том о времени. В какой-то мере они же соотносятся с некой схемой того, что было. Собственно, уже и сами эти представления — часть проекта. Вот, в воздухе что-то такое реально существует, с чем нынешний человек может соотнестись и, мало того, сгруппировать отдельные части этого воздуха в персонаж. Но персонаж состоит еще и из своего окружения, вполне материального. — не только из как бы его работ. Иначе-то просто, нарисуй что угодно, поставь любую фамилию, вот и автор готов.

Далее, La Rosière привезла в дом арт-стариков часть своих работ, а те сделаны на старых дверях, кусках мебельной фурнитуры. Черная энкаустика, пахнет воском. Эти картины были центральной частью выставки в AGYU. В галерее выгородили две комнаты, студию La Rosière. Имелись также и невощеные работы. Всякие женские руки-ноги, туловища и гениталии. Засохшая краска, запекшаяся кровь, цветочные лепестки.

Во второй галерее — восемь витрин, заполненных альбомами для набросков, запачканные кровью ткани и эротические открытки, которые (по легенде) нашлись в доме художницы, еще в Nogent. То есть, в «Металлоломе» то же самое, но дальше от конечного результата. Из подбора материалов в обеих галереях более чем понятно, что дело не в самих работах La Rosière и даже не в реконструкции времени, но — в конструировании какого-то клубка, сгустка ощущений, тем и т.п., который — в частности — может произвести и автора-персонажа.

Все это подкреплялось фикшн-нарративом. Häussler сообщает, что в отрочестве La Rosière была дружна с Маделин Смит (будущей совладелицей дома для престарелых), так близка, что родители отправили ее на пять лет в женский монастырь. Позже у La Rosière возникла связь с Флоранс (вымышленной), которая и укрепила выбор темы. Сообщается, что Флоранс была моделью Софи в Académie de la Grande Chaumière (реальная художественная школа на Монпарнасе, основана женщиной, последний набор там был в 1905). Таких историй можно насочинять сколько угодно, к тому же тут еще и тематика… Но у Häussler не так все и банально.

В «Металлоломе» представили документальноподобные видео и рентгеновские снимки энкаустики La Rosiere. В видео (совместном с Кэтрин Сикот, директор и куратор Elegoa Cultural Productions, Торонто), автор поясняет, как радиография просвечивает энкаустику и всякое такое. В другом видео пара парижских психоаналитиков размышляет о том, что отказ Флоренс заставил Софи скрывать свои эротические работы, рассчитывая, что они будут когда-нибудь обнаружены. Один из них заявил даже, что «половое удовлетворение более доступно через сублимацию, чем через сам половой акт», sexual satisfaction is more obtainable through sublimation than through the sexual act itself.

И так далее. Тема, нарратив, работы, обсуждения и проч. радиография. Даже Торонто кстати: статья сообщает, что Häussler (родившаяся в Германии и живущая в Торонто) «отчасти напоминает мультимедийную пионерку Веру Френкель, также иностранку, жившую в Торонто. Та в конце 1970-ых изобрела канадского писателя Корнелию Ламсден — для проекта видеозаписи, который также включал в себя фактическую информацию. Подыгрывая склонности мира искусства к открытию вновь потерянных или художников, о которых забывают, Häussler преуспевает в том, чтобы запутать зрителя в запутанности ее фиктивного мира».

Ну, это социальная часть трактовки, публичная — то есть, не технологическая. А по технологии можно сообразить, что тема выбрана вполне спекулятивно – мало того, что публике любопытно, так она еще и помогает ограничить круг работ изобретенного автора. Сложно же за них придумывать разнообразие манер и тем. Но другая сторона проекта любопытнее.

Несколько раньше у меня было о  поэзии и арте за пределами объектности. О неких структурах, части которых могут быть выделены, организованы и материализованы как угодно — словами, знаками, картинками. В реализации все уже перепутается (нематериальный исходник, авторские методы, реальность), результат может быть даже олицетворен. Условным автором может стать даже любой термин, то есть — некая схема оказывается точкой зрения (теорией, методом, чем угодно таким), а от нее уже можно ждать и определенной субъектности. Ну а человека сделать — совсем просто, что Häussler и демонстрирует. Фиктивный автор вообще мало чем отличается от прочих, а есть и бонус — уместные материальные и прочие обстоятельства ему можно сделать осознанно.

Но это моя точка зрения, а вот ее описание проекта на ее сайте (иллюстрации взяты оттуда): «Структура моего проекта, Sophie La Rosière, представляется гибкой и открытой. Это обеспечивает моим сотрудникам возможность мозгового штурма для определения и пересмотра того, чем искусство может быть в современном мире. Рассматривая то, что могло бы быть в прошлом, мы дойдем до признания того, что любая память — синтетическое рассказывание историй. Как надежно отличить действительность от вымысла, и что это «надежно» означает вообще? Проект захватывает многие слои, понимая податливость материала как длящуюся точку входа в исследования и созидание».

Слои и их взаимопроникновение — не лучшее пояснение. «Сплав» (нематериального исходника, авторских методов, реальности) — тоже не слишком хорошо, термин заимствован, а не надо тут метафор. Но нет пока такого термина для метода, который бы не вызывал побочных ассоциаций. Разумеется, этот гибрид (тоже плохо) и производится. Наверное, «сгусток» — лучше всего. Сгусток из воздуха, автора и того, где этот воздух теперь окружает автора. У Häussler же не живопись фикшн-автора, не его обстоятельства (социально-эротическая подоплека в том числе), а именно тот комок, который все это делает. В пространстве выбирается место, точка, производящая – вполне могущая производить арт, который там возможен. Как бы есть что-то такое в воздухе… можно выбрать часть и реализовать в сложносочиненном, сложносоставном виде. Получается человек, практически, из воздуха – не так, что из него возник, но из него сделан, в своей основе. И, заодно, возникает место, которое он фиксирует своим присутствием.

И здесь побочная, условно побочная тема. Вот, у Häussler Париж, Монпарнас и т.п. Она конкретно заимствует ресурс. Ресурс богатый, ему не больно, а ей удобно. Все очевидно: в воздух над Парижем вся эта семантическая сетка висит почти наглядно. Вроде бы, такая штука должна быть у всех городов: преемственность местной культуры, типов сознания, которые возможны в ней. Только не изобрела же Häussler художницу из Торонто. Я сам знаю города, где такой сетки в воздухе нет и долгая культура (она же соотносится с этой сеткой) отсутствует чуть ли не онтологически. Не видно, что она существует, как равноправная с камнями субстанция. Построят новый дом, пусть даже в каком-нибудь привычном для данной местности стиле, а он не вписывается, стоит отдельно. Да и не предполагалось, что тут что-то будет продлеваться. Но такие города, это не пустое место, там, в частности, могут быть вполне действующие арт люди (вот, Häussler). Но они вне сетки, ее же нет. Это даже и круто, значит — они работают в каких-то других схемах, обустраиваются иначе. Но тут ровно об этих сетях.

Понятно, что тут мне интересна Рига. Здесь традиций много, прерванных — в том числе. Схема, прозрачная культура в воздухе присутствует (понятно, что не в результате действий культурных и художественных институций). Вот изобрел бы кто-нибудь рижанина каких-нибудь нетипичных годов… Не так, чтобы непременно писателя-художника, как угодно — частное лицо с фиктивными дневниками, хотя бы. Проще всего из тридцатых годов XX-го, но это получится романтическая калька – модное такое время. А, например, XVII века. Появляется Густав II Адольф, а кто-то на него смотрит и — что ощущает? Какие у него проблемы, какой взгляд на вещи. В какой логике он живет, это же явно забытая логика? Ну, тут не о куклах, которые в старом городе выставляют возле кабаков — типа вот наше прошлое, романтическое, ах. Нет, это реально существует, где-то тут в воздухе. В каких логиках жили Бротце, Johann Ernst Glück, Игорь Чиннов? Это же все тут, никуда не делось, его можно материализовать… сгустком из разных слоев. Не вариант музейных экспозиций на тему город и искусство-культура. То есть, на эту тему, только она может решаться уже и как-то иначе, нежели в варианте предъявления мумий. Об этом в следующий раз — когда будет о выставке южнокорейца Oh Se-Yeol’а.

 

***

Исходная публикация — на Arterritory.