Пески Лабё. Владимир Чепкий

Роджер будто оригинал для Блума, того самого Блума, который снялся в роли пациента Ноэля Харрисона в телесериале «Катастрофа». Если я верно разбираюсь в сходствах лиц как таковых. Не говоря о том, верно ли прогнозирую старость. В случае с лицом Блума до возраста Роджера. Между прочим, Роджер я говорю в английском произношении, то есть как «rɔdʒər», что конечно неверно. На самом деле слово Роджер следует произносить в немецком варианте, как «rɔɡər». Отличие всего в одном звуке, в «dʒiː», но этот звук имеет решающее значение. Прежде всего для самого Роджера. Не из-за Леопольда, ясно, по другим причинам. Вернее, не Леопольда, а Орландо, пардон, я оговорился. Орландо Блум не ирландец, он англичанин. Роджер, понятно, немец. Мартин тоже. Вместе мы неразлучная троица, пациенты нашего второго психосоматического отделения. Троица психосоматов, можно сказать. Что, конечно, лучше чем просто психи. Правда, хуже чем соматы. Как по мне, во всяком случае. Имею в виду тот факт, что кто такие соматы я не в курсе, а это хуже всего когда не знаешь кто скрывается за тем или иным с виду пристойным определением. Хотя, с другой стороны, вполне допустимо исходить из предположения, что соматы не хуже психов. По крайней мере из-за того, что уже сказал, что психосоматы лучше психов. Причём сказал вполне интуитивно, а интуиция меня редко когда подводит. Следовательно вполне логично выходит, что соматы как бы вытягивают психов в более выгодное положение, чем то, в которой находятся психи. Ведь не секрет, что у психов в обществе репутация не очень высокая. Как бы то ни было, мы ярые поклонники путешествий; или, скорее, наоборот – благодаря. Наоборот, конечно, без сомнения — наоборот. Из-за чего, сомневаться не приходится. Собственно, я уже объяснил почему. Так что, мы путешественники. Путешественники, использующие, разумеется, современные средства передвижения: машину или велосипед. По ситуации, как говорится.

В Любек мы ехали на машине Мартина. Кромеcамого Мартина, Роджера и меня ещё две наши пациентки. Там под палящими лучами солнца мы шатались по узким улицам, покрытых многовековой неровной брусчаткой. Ежеминутно как завороженный я останавливался, глядя на трещины в стенах домов, будто по извилинам пытался разгадать тайну. Все терпеливо меня ждали, немного поодаль, понимающе улыбались, бросали шутливые реплики. Всё выглядело так, будто мои спутники в курсе чего-то такого, о чём я сам не догадывался. Действительно, было не понятно отчего не покидает чувство, будто дома не из камня, а песка, древнего и очень хрупкого. Ещё трухи, не менее древней, такой, что казалось вот-вот начнёт всё сыпаться и валиться. Да так, что одним махом, взметая клубы пыли ввысь, чтоб гора хлама, больше ничего, кроме причудливого каркаса из гордых трещин. Хотя почему именно рухнуть, к тому же непременно, если до этого сотни веков стояло, не рухнувши ни разу. Должно стоять как минимум не меньше, ему то что. Не в трещинах ведь дело, как оказалось, в чём-то другом. Вот в чём не знаю до сих пор. Вернее, догадываюсь, просто тогда даже не догадывался.

Между прочим, в Травемюнде трещин никаких. И что, всё также ничего. Не лучше, не хуже. Правда, там «H.S» на пляжных плетённых креслах, расшифровать которое не удалось. Из-за «H» в основном, ни одной разумной мысли в голову не пришло. По «S» как раз наоборт – счастливая семёрка: сюзерен, сфинкс, сюжет, сюрреализм, счастье, свобода и даже салют. Что хочешь выбирай, правда, что верно всё равно не ясно. Не может же быть, чтоб сразу всё. Или как раз именно так и может? Не знаю.

Главной достопримечательностью Лабё оказалась башня морского мемориала. Во всяком случае она выше всего что там есть на целых семьдесят два метра, а это, понятно, не шутка, кто бы что ни говорил. В смысле серьёзный аргумент ко всему остальному, что ниже на те самые семьдесят два метра, с этим действительно не поспоришь. Именно поэтому ни Карина с Габи, ни даже Роджер не хотели спускаться с башни. Как и я сам, там ведь и вправду восхитительный вид. При этом неправдоподобно далёкий, настолько, что вряд ли когда-либо доводилось так видеть. Именно из-за этого много фотографировал не жалея плёнки, что впоследствии оказалось всего лишь тремя фотографиями. Что, собственно, не удивительно, так как печатание каждого кадра обходилось в тридцать девять пфеннигов плюс проявка плёнки в семь немецких марок и таких цен ещё надо поискать. Когда мы спустились вниз, рядом возникла группа людей. Ничем особым они не выделялись, разве только тем, что несколько преувеличено громко говорили и энергично жестикулировали. Что не столько насторожило, сколько обратило на себя внимание. Как и количество пропеллеров. Имею в виду количество повторений слова на единицу времени, оно показалось неестественно высоким. Как это ни странно, пропеллером был судовой гребной винт тяжёлого двухсотдвеннадцати с половиной метрового крейсера Принц Ойген. Именно к тому винту все так рьяно стремились. Как оказалось не напрасно. Должен признаться, что винт мне понравился. Действительно чудовищно внушительный и не менее страшный, такой что даже если он ещё только подумает к чему-то прикоснуться, не важно живому или неживому, то только от одного этого уже останутся рожки да ножки, причём не только от того о ком подумал, но и о ком ещё не успел, но который по несчатью даже не так чтоб уж очень рядом с винтом оказался. Я, конечно, имею в виду то, если бы винт был в работе. К счастью, винт был мёртв, к тому же в качестве памятника, на постаменте чтобы больше боялись. Или чтобы не повадно было. А может для смеха, судя по людям, о которых уже говорил, возле винта они так заразительно смеялись, что невозможно было не улыбнуться.

Из-за тех смехов он больше всего понравился. Также тем, что благодаря винту обратил внимание на парк ветровых электростанций. Пропеллеры станций меня так заворожили, что от них я буквально не мог оторвать глаз. До тех пор, правда, пока мы не оказались на территории песков. Только после этого я перевёл резкость взгляда с дальнего на ближний и понял, что главное здесь, всё же, не башня, а пески, в ближнем и среднем обзоре. Также пропеллеры, в дальней перспективе. Об этом я никму не сказал. Не потому что не доверял, потому что не хотел обижать своих спутников. Ведь они находились под впечатлением от башни, поэтому не хотелось не то чтобы портить настроение, а просто вносить сумятицу в их состояние, тем самым отвлекать от положительных эмоций. Пусть и основанных на иллюзии. К чему менять одну иллюзию на другую. Ведь в сущности такие замены почти всегда ни к чему хорошему не приводят. В том смысле, что качество иллюзий вряд ли можно сравнивать, так как иллюзии вещи несравнимые. Во всяком случае, на основе человеческого интеллекта. Вот действие иллюзии на человеческую психику может быть совершенно разным и последствия соответственно разные, иногда непредсказуемые. Об этом нам не раз говорил наш доктор.

Тиммендорфер Штранд знаменовался сонным пляжным персоналом, после трёх не требующих плату за вход, целых четыре с половиной немецких марки, с полчетвёртого даже не глядящих в нашу сторону; также множеством птиц, большинство из которых чайки, что, в общем, вполне логично. Там после пляжа Мартин пригласил в кафе. Широко улыбающегося молодцом Роджера и меня, безденежного отнекивающегося. После кафе мы беспрестанно смеялись, удивительно непринуждённо и легко, шли мимо сверкающих шеренг мотоциклов, всем своим видом показывающим будто мир они, а не мы. Наш смех как раз утверждал нашу правоту. Но больше, скорее, улыбки, порой снисходительные, будто на время занятые у Рассела Кроу, Орландо Блума и, ясно, у меня самого. О сходстве Мартина с Расселом Кроу поведала нам наша пациентка, симпатичная блондинистая жительница Гамбурга, пребывавшая у нас с синдромом травмы изнасилования, причём вторичного, поскольку впервые её изнасиловал собственный отец, когда она была в подростковом возрасте. Думаю она была права не меньше, чем я насчёт сходства Орландо Блума с Роджером.

В отличие от других мест, в Бокель мы ехали на велосипедах. Хотя не так чтоб ближний свет, километров сорок от нас. Велосипед для меня Роджер как всегда взял у Габи. Вернее, для себя, мне же давал свой, роскошный парамонтовый Кеттлер цвета бордо. Габи это не очень нравилось, но отказать Роджеру не могла. Мартин как и Роджер велосипед привёз с собой. Клавдия и Антье брали на прокат. Здесь сбили Мессершмитт Me 110, несколько неожиданно сказал Мартин в Бокеле. После этого я задал свой вопрос.

В шарбойских песках Мартин потерял свои рейбеновские очки за двести пятьдесят марок, мы их искали всей нашей оравой. Особенно усердствовал я, чуть ли не по колено вкапываясь в песок, больше всех отказываясь верить в неуспех предприятия. Только когда Мартин сделал знак, я прекратил. Почему, спросил я. Мартин глазами показал на Рони. В общем, Шарбойц, мне не понравился. Его я поэтому называл Цйобраш. Мартин и Роджер улыбались, другие нет, так как не понимали.

Кроме поездок мы процедурились. Собственно, в нашем лечении это считалось основным. Тем не менее я считал иначе. Разговоры из пустого в порожнее мне не нравились, особенно рыдания наших пациенток постарше возрастом. Поэтому процедуры я избегал, под разными предлогами. Впрочем, на тест уверенности в себе, или ССТ как мы говорили, ходил не без интереса, там мне казалось лучше всего. Каждый мог вырабатывать то качество, которого не хватало. Или казалось, что не хватало. Например, Мартину хотелось больше доверия. К людям, разумеется. Поэтому он отрабатывал доверие. Стоял в центре круга с платком Барбары на глазах и падал. Тот кто оказывался в месте падения должен его удержать. Признаюсь, за Мартина я боялся. Потому что удержать падающего человека не просто. Тем более когда случались разногласия, а они случались, если он падал между двух персон. В этом случае шанс, что он упадёт на пол был особенно высок. Если бы это произошло, Мартин мог бы получить серьёзную травму, не говоря что ещё больше продвинутся в сторону недоверия. Первое, на мой взгляд, хуже. Потому что Мартин танцор в парных танцах, участник международных турниров, шестое место однажды занял, то есть спортсмен серьёзного уровня, для которого физическая форма едва ли не главное. Тем не менее, Мартин рисковал, безусловно понимая, что стопроцентной гарантии его удержать нет. Откровенно говоря, желание Мартина рисковать таким образом меня чуть ли не обескураживало. Потому что я был уверен, что недоверять как раз нормально. Доверять, тем более чересчур, ненормально, более того, небезопасно. Ведь от того, что кто-то будет больше доверять, люди лучше не станут, следовательно опасность пострадать никуда не денется. В итоге может оказаться, что тренировать доверие ещё более опасно, чем плашмя упасть на пол. Вряд ли этого Мартин не понимал. Почему же тогда это хотел? Много раз я задавал себе этот вопрос, но ответа не находил. В одном я был почти уверен: что Мартин человек исключительный. Не только потому что хотел доверять людям не взирая ни на что.

Как бы то ни было, те тренировки доверия мне не казались нужными, я их всегда избегал. Более того, мне хотелось Мартина предостеречь, но его взгляд не давал мне никакого шанса сказать ему об этом. О том, что даже трёх фраз может оказаться слишком много, чтобы очутиться в опасности, чтобы постараться как можно быстрее уйти, оставив многое недосказанным, что понадобиться немало времени, чтобы выпутаться из тех коротких ничего не значащих фраз, что даже если это произойдёт, никогда не будет до конца понятным, можно ли разговаривать друг с другом как все другие люди, и если можно, то не прийдётся ли себе отвоёвывать полуфразы, окончания фраз, окружённые неким ореолом обоюдной снисходительности, или даже зачины фраз, как правило дурацкие, в которых лишь бледные намёки на юмор, который когда-то был основой общения. Об этом Мартину я не сказал, о чём до сих пор жалею. Также как о том, что не придумал тест, если не в отработке повышения недоверия, то во всяком случае в отработке более оптимальных выходов из ситуаций, в которых может оказаться человек из-за слишком большого доверия. Или банальной неопытности или просто легковерности.

В другой раз на ССТ выступал Рюдигер с докладом о Фрэнке Заппа. Рюдигер робкий, застенчивый, очень тактичный, поэтому хотел выступить перед публикой. В конце мы ему устроили бурю апплодисментов, сильнее и дольше хлопал ему я. Потом Рюдигер подарил мне кассету с первым альбомом «Лед Зеппелин», единственным, которого у меня никогда не было.

Забыл сказать, если я всё же оказывался на процедурах, сразу после них со Штефаном мы шли ко мне. Дело в том, что после процедур Штефан всегда говорил «пошли к тебе». Громко, с весёлой непосредственностью,с прямой спинойи взгядом утверждающим подлинность всего вокруг. Из-за этого я жутко злился, не на него, на себя. За то что как дурак не могу сказать о том, что идти к себе со Штефаном не хочу. Войдя к комнату я на секунду садился в кресло, после чего ложился в постель, прямо в одежде. В постели я ждал, как ждут если не знают что делать дальше. В смысле придумать, чтобы человек убрался восвояси. Или хотя бы прекратил без умолку говорить. Несмотря на то, что собеседник в постели без движения, своей постели, своей комнаты. При этом не только с закрытыми глазами, но с натянутым на нос одеялом, не выше лишь потому, чтобы было видно глаза, что не открыты, что закрыты, чтобы наконец дошло, что в кровати, что с закрытыми глазами, из чего должно следовать, что в кресле уже никого. Из чего в свою очередь должно становиться понятно, что что-то не то. Раз не то, значит, нужно реагировать, даже если не понимаешь что именно не то. Хотя бы, к примеру, прекратить словесный понос. Впрочем, Штефан реагировал, только не так как мне хотелось. Штефан вскакивал с кресла и бросался к кровати. Очень резко у него это выходило. Поэтому выглядело немного по-идиотски, будто бык на тореодора, который прилёг отдохнуть на арене. В отличие от быка Штефан не бодал. Он, упёршись коленями в кровать и руками в стену, методично расшатывал эту самую кровать самым жутким образом. Да так, что всё моё тело ходило ходуном с такой амплитудой, что приходилось вцепиться в матрац обеими руками, чтобы не выпасть на пол. При этом Штефан без конца говорил о невиданной наглости спать в присутствии гостей. Мне ничего не оставалось делать, как подхватывать идею сна, что делать, если других идей нет. Тем не менее, канитель с тряской кровати продолжалась и продолжалась. Был у меня, конечно, верный способ всё это прекратить. Выражение лица, имею в виду, для подобных случаев она всегда про запас. Возникает почти непроизвольно, как готовая матрица на определённый сорт ситуаций. Но всякий позыв к тому выражению на моём лице я подавлял, причём сознательно. Из-за дружеских со Штефаном отношений. Также из-за его особенностей, в сущности он как малое дитя. Ну убежит, вусмерть обидеться, будет думать что сбесился, я, разумеется, возьмёт да расплачется, всамделишно, со градом слёз по щекам, с мокрой насквозь рубашкой. В лучшем случае решит, что заболело, где-то что-то в моих внутренних каких-то там органах, хотя я никогда ни на что не жаловался. Чего жаловаться, если не болит. Или даже сделает вполне невинное допущение, мол, захотел в туалет, по-большому, ясно. При этом скажет: раз припекло, иди, после схожу я, у меня в животе давно урчит. И действительно пойдёт, не к себе в комнату, в мой туалет, Штефан в общем-то без комплексов. Через пять минут появится снова и – наша песня хороша начинай сначала: речи без умолку, снова ложиться не раздеваясь в постель, накрываться простынёй, закрывать глаза, открывать, видеть над собой Штефана, в натуральную величину.

В тот раз никаких путних отговорок придумать не удалось, поэтому вместе со всеми я стоял в кругу, без особого этузиазма слушая каманды. Руки вниз, говорил наш доктор, разминаем кисти рук внизу. Вниз, значит, вниз, что не вверх уже хорошо, в смысле не «Hände hoch». Теперь достаём яблоки, кладём в корзину. Что ж, значит без «вверх» не обойтись. Нормально, во всяком случае «вниз» нейтрализует. Или наоборот: «вниз» нейтрализует «вверх». Или из-за логики дихотомии: белое-чёрное, добрый-злой, вниз-вверх. Окэй, кладём, нет проблем, главное чтобы яблок немного, да корзина поменьше. Внимательно следим, чтобы яблоки не упали на землю, всё как взаправду, голос у доктора вполне серьёзный, не смотря не то что глаза улыбаются. Не упадут, чего падать, если всё понарошку. Яблоки, корзина, вложение в корзину — всё мнимо. Впрочем, мнимо по-настоящему. Раз не бросают, кладут осторожно, чтобы не упали. Я один бросаю, так полегче.

Теперь руки на затылке, это первый шаг. Нащупываем известное нам место, это второй шаг. Круговыми движениями проникаем как можно глубже внутрь, это последний шаг. Косточки мы нашли, да? Что за косточки? Затылочные. Нет. Смотрим сюда. Именно этих у меня нет. Эти есть у всех. Но не у меня. Почему? После того как я назвал причину, Роджер как по команде, закрыв лицо ладонями, беззвучно опустился на стул. Не убирая рук с лица, положил голову на колени. Участники процедуры один за другим стали покидать помещение. Со сконфуженными улыбками, проявляя несвойственную торопливость. Тем не менее, всё мне виделось как в замедленном кино: будто мимо плывут безмолвные тени. Сам при этом стоял будто с ног до головы парализованный неведомым жутковатым чувством, вызывающим нечто, что могло бы быть определено как метафизическая дрожь.Подобное,видимо, должен ощущать призрак, насильно исключённый из событий своего вновь переживаемого прошлого. Особенно в случае, когда этому благоприятствует тишина. Впрочем, как тишина влияет на призраков и влияет ли вообще я не очень в курсе. Тем не менее, вдвоём мы были в полном тишине. Так как последний закрыл за собой дверь. Это был наш тактичный доктор Дульдуне. Я позвал Роджера, не узнавая своего голоса. Позвал ещё раз, потом ещё. Или не звал ни разу. Вполне возможно, что всё мне померещилось. Во всяком случае, Роджер не отвечал. Его лицо, закрытое ладонями, по прежнему лежало на коленях. Тогда я взял Роджера за плечи, с силой поднял, отвёл в свою комнату, усадил в кресло. Там он с красным лицом, глядя прямо перед собой, как молитву беспрестанно повторял одну и ту же фразу: «Du bist Kanone». В комнату вошёл Мартин и cказал едем. Вслед за этим прозвучало слово Лабё. В пути мы находились в том странном временном потоке, в котором час будто секунда, а секунда будто час, и я нёс несусветную чушь, из-за боязни бессловесной жути. Едва успев выйти из машины, я увидел вытянутую руку Роджера, возникшую прямо у моего лица. Его кулак крепко сжимал небольной предмет чёрного цвета. От неожиданности стало немного не по себе. Что это, спросил я. Роджер не ответил. Свой кулак он по-прежнему держал у моего лица. В этот момент подошёл Мартин и обнял нас. Пошли, сказал он по-дружески. Мы тут же бросились на песок, и моя щека мягко коснулась раскалённых песчинок. Вблизи они оказались не жёлтые, а белые, даже прозрачные, как кристаллы. Над песком вдаль куда ни глянь cинь моря и пропеллеры. Интересно, подумал я, всё можно видеть по-птичьи: одновременно держать в фокусе далёкое и близкое, без необходимости менять лупу на бинокль. Похоже из-за воздуха, решил я, здесь онособый, тончайший балтийский. Шлесвихьхольштайновский, как можно медленне выговорил я это слово вслух, чтобы не запутаться в звуках.

Из-за этого пропеллеры вращаются не по той кривой, без энтузиазма, почти лениво.Да, из-за воздуха, конечно из-за него. Пропеллеры подрагивают всеми своими частями.Они прямо над песочными кристаллами… частично в них… всё верно, в них… дрожат… пропеллеры в кристаллах… как настоящие… точь в точь как там вдали, только меньше… в миллионы раз… теперь струится… из тех что над во внутрь… кристаллов… множатся… пошло быстрей… ещё быстрей… что за вздор… искривление световых лучей… феномен природы… или я сплю… не сплю… выходит, бред реальный… а может это мираж… нет, всё правда… ведь вижу… раз вижу, значит наяву… надосказать, а то исчезнет… не надо, у Мартина глаза открыты… у Роджера один, другой прижат к песку… выходит_,видят… три глаза на двоих… должно хватить… или не хватит… кристалловморе… не море, бездна… пропеллер в каждом… нет, это вздор… сюр… вот именно, сюрреализм… и всё-таки, что это значит… что происходит, чёрт возьми… не знаю… но что-то будет… прямо сейчас… вот здесь… случится… чувствую… уже… бред… в чушь верить… не привык… холодный ужас… внутри… шевелится… как будто подо мной… что это… щекочет… подрагивает… пучится… жду сжавшись… замираю… проклятый скрежет… будто железо под водой… так дышит субмарина… под водой… тип семь… девять… девять… пять… вздох, выдох, выдох, вздох… прямо по нервам дышит… задвигались слои… все вздрагивает… закачалось… сейчас рванёт… пошло… наверх… мы оторвались…парим… мы над землёй…все вместе… пока недалеко… метр-два не больше… Роджер… Мартин… мотоциклы, подводная лодка, гребной винт, знамёна полковые, башня… да, мы парим… действительно парим… пошло наверх… выше, выше… ещё выше… там на горизонте далеко… атолл забрезжил… в голубизне дали… Кваджалейн… красивый… жутко… кругом пропеллеры… кристаллы… внизу осталось всё как было… Лабё с песком… мы на песке… кристаллы… пропеллеры… блаженный миг… ссс… шепнуло в ухо… переспросил… шлёп… ссс… сссча… всё верно, счастье… подтверждаю… такой сюжет… отсюда свысока… всё сразу… на песке… луч солнца… преломлён… в бокалах пиво… щелчёк… фотоаппарат… шеренги мотоциклов… идём на пляж… мы на песке… щека в песке… точь-в-точь как здесь… там действие идёт… всё как впервые… вижу… что будет там внизу неясно… увидим ли кристаллы или нет… надо досмотреть… день клонился к концу… картинки, звуки, взгляды, выраженья лиц, обрывки фраз… неразборчивый сумбур… я это знаю… уже было… начало мучительных потуг… в небытие провалы… в небеса… там… в водорослях небес… продравшаяся сквозь них луна… поля… мощённая дорога… колосится… слева-справа… машут… едем дальше… нам надо в Бокель… нет сил, сейчас пройдёт… вот ящерица, тоже умерла… рванула, значит притворилась…голоса… уже иду… в сорок четвёртом сбили… свои зенитчики… зачем… так… по ошибке… экипаж погиб… самолёт упал в болото… Лангор… Петерс… Ашерманн… родным отправили гробы с землёй… похоронили с почестями… русская свинья… кто… немцы… на кого… на украинцев… почему… во время оккупации… где… в Украине… но… в Украине украинцы… тогда как старая свинья… устойчивое выражение… теперь нащупать… косточки… вминать… у меня их нет… есть у всех, смотри… прощупать надо лучше… бессмысленно… смотри… другой рассы… кто… я… ладони на лице… мой Роджер, почти как сфинкс… но на коленях… голова лежит… вставай, дружище… по преженму лежит… из-за бессловесной жути… жилище древних людей…десятки тысяч лет назад… учёные недавно раскопали… охотились на обезьян… гигантских, рыжих, волосатых… человекообразных… их содержали наподобие домашнего скота… в своих пещерах… теперь их нет нигде… лишь на островах… Больших Зондских… в Суматре и Борнео… ссс… хватить шипеть… сссвооо… достаточно… свобода… свобода быть собой… ты кто… пески… чего… Лубодне… что дальше… чтоб стал другим не надо нам… что… различья ценим… экзотику мы… уважаем… да… нам не мешают даже те чужие, что не желают стать своими… мы дарим высшую свободу… и вежливое безразличие… бери, воспользуйся… не пожалеешь… как хочешь… можешь… от полного в нас расстворения… до абсолютной обособленности… мы признаём души гражданство… двойное… а также право выбирать когда… как и зачем быть здесь… у нас… стой, Штефан, не говори… так много… это не я… говори, но мало… успокойся, не вассал… ты сюзерен, так лучше, да… не тряси кровать… нет, не болит… не буду… сходи… конечно, туалет свободен… почувствуешь облегчение… не выгоню… вот моё слово… нет-нет, не думай так… дружище Рюдигер, я благодарен… Лед Зеппелин всегда со мной… Your Time Is Gonna Come ты помнишь… спасибо Рюдигер…дай руку… я пожму… отсюда видно Эккернфёрде, там твой дом… где именно не знаю… теперь увидел… на огонёк зашёл бы, послушали бы вместе… Мартин, слышишь, подожди немного… не торопись… вот, я тебя держу… не бойся… всё в порядке… держу надёжно… крепко-крепко… доверься… ведь ты всё знаешь… в опасности… мы все… быстрей уходим… теперь бежим… оставив недосказанным… мы выпутались… из тех коротких фраз… не будет до конца понятным… друг с другом разговаривать… как другие люди… нам не прийдётся отвоёвывать… окончания фраз и полуфразы… что ореолом окружены… снисходительности обоюдной… дурацкие зачины фраз… лишь бледные намёки… всё вздор… юмор, вот общения основа… мы победили, Мартин… дружище, слышишь… я знаю, слышишь… эй, Роджерсон, вставай… подумаешь, украл… для инструментов… крышку… для парамонта своего… в Ноймюнстере… ну да, возился у велосипедов долго… ой бог ты мой… клянусь, я ничего не видел… свинья, ведь я украл… два пятьдесят немецких марок… пожалел… немецкая… свинья… всё это вздор, забудь… не вздор, немецкая свинья… ты слышишь, прекрати… немецкая свинья… я… до смерти буду помнить… перестань… нет, не плачу, честное слово… даю… всё хорошо… да, слышу, лучший друг, я слышу… тебе скажу… отец сказал… что я сожительствовал с мамой… так он сказал… зачем… не знаю… потом повесился… на следующий день… дружище Роджер… забудь, ведь это чушь… забыть… я не могу… ведь он сказал… сошёл с ума, так бывает… а если не сошёл… тогда дурак… поедем в Вормс… зачем… там есть письмо… и Мартин тоже… ах, Роджер, мой бедный Роджер… нос из воска… крючком как у араба заблумённый вниз… с повязкой на руке… трёхокой… с клюкой… тук-тук, затукател… мой Роджер, Роджерсон… следит за трещинами… постукивает… вдоль домов… туктукалкой… туктуком тукая… постуктуктукивает… протукивая каждый тукосантиметр… тук в тук… за туком тук… под звуки туканья… по старой мостовой… заглушая звуки тиканья… силы тиканья… следя за тайной туканья… гонясь за тайной тиканья… тик-тик тук в тук… нет, старым не хочу… никто тебя не спросит… жаль… стареть не страшно… что cтрашно… не страшно, больно… что… мимолётный образ… тоска по нём… пока в свой собственный не превратится… тогда останется одно, назад к холодным звёздам… это не страшно… не вешай нос, переживём… всё бренно, старина… не бренно что… призракощутить, насильноисключённый…вновь прошлого… переживаемого своего… из событий…хотя наоборот… включённый вместо исключённый… при том не прошлого… тогда какого… никакого… не правда, говори… ты прав, не правда… говори… из настоящего, при том что вместо призрака, вот это страшно… ты прав, что это страшно… подожди, опять… всё началось сначала… здесь наверху, под нами на песке… всё верно, счастье в счастье… проклятый скрежет… теперь колокола… рвут адским напряжением… зачем так громко, прямо по мозгам… идите к чёрту… всё началось сначала… заструилось…пропеллеры в кристаллах… щекочет, едва заметно… под животом… взбухает… бурлит… задвигались слои… здесь… уже… там тоже… у них… уже готов… весь сжавшись… одновременно… и здесь и там… вот он… блаженный миг… миг счастья… музыка… откуда… льётся снизу… божественная канто Остинато… для двух роялей… я жду… там тоже… что дальше знаю… сюда оттуда… отсюда вверх… так до конца… все вместе… теперь держитесь… все…Мартин… Роджер… Штефан… Рюдигер…мы в канто Остинато… здесь громче чем внизу… всё верно, отсюда донизу не близко… 20-я… секция… в размере… такта… 2/4…Генрих… Отто… Ойген… держитесь… вы…все вместе… сейчас… мы… полетим… уже… летим…

Примечания:

Орландо Блум –британский актёр, снявшийся в роли Ноэля Харрисона в ситкоме «Катастрофа» («Catastrophe», оригинальное название «Casualty»), в фильме «Пираты Карибского моря: Мертвецы не рассказывают сказки» и многих других.

Леопольд Блум – главный персонаж в романе «Улисс» Джеймса Джойса, ирландец еврейского происхождения.

Военно-морской мемориал в Лабё – мемориал в честь погибших в Первой мировой войне немецких моряков, строился с 1927 по 1936.

Башня морского мемориала – башня (высота 72 метра) на территории Военно-морского мемориала в Лабё, наверху расположена смотровая площадка.

Тяжёлый крейсер «Принц Ойген» – Участвовал во многих морских операциях Второй Мировой Войны, в том числе в сражении в Датском проливе в мае 1941 года совместно с линкором «Бисмарк», экипаж1400–1600 человек. После капитуляции Германии тяжелый крейсер находился в столице Дании Копенгагене, по условиям Потсдамского соглашения корабль переходил Соединённым Штатам, после перевода корабля в Бремен 5 января 1946 года он официально поступил в состав флота США (не как боевой корабль, а в качестве «испытательного судна IX-300»), 1 мая 1946 вышел из Бостона в главную базу американского Тихоокеанского Флота Пёрл-Харбор, затем к атоллу Бикини, здесь судно было поставлено на якорь в морской миле от нулевой точки испытательной серии атомной бомбы, известной под названием «Операция перекрестков» с многочисленными другими экспериментальными судами, при взрыве испытательной бомбы «Абле» 1 июля 1946 года, сброшенной с тяжйлого бомбардировщика дальнего действия Б-29, крейсер видимого повреждения не получил, 25 июля 1946 года испытательная бомба «Бейкер» была детонирована под водой, крейсер также не пострадал, однако получил радиацию, на крейсере вместо настоящих экипажей были помещены экспериментальные животные, в основном овцы и свиньи, которые во время взрывов погибли.

Судовой гребной винт (Propeller) крейсера «Принц Ойген» – трёхлопастной винт (один из трёх, диаметр 4,1 м); немецкая военно-морская федерация (Deutscher Marinebund) прилагала усилия в спасении и возвращении одиного из трех гребных винтов (Propeller), переговоры были завершены в 1978 году, гребной винт (Propeller) установлен на постаменте на территории Военно-морского мемориала в Лабё.

Парк ветровых электростанций – несколько ветровых турбин (Windenergieanlagen, WEA), собранных в одном или нескольких местах и объединённых в единую сеть.

Рассел Кроу – австралийский и американский киноактёр и режиссёр новозеландского происхождения, снявшийся в фильме «Кровавая клятва» и во многих других.

Тест уверенности в себе (SelbstsicherheitTest) – тест уверенности в себе в рамках терапии или тренинга в случаях неуверенности в себе, также для облегчения терапевтам численной оценки «межличностного» («поведенческого») дефицита.

Фрэнк Заппа (Frank Zappa) – американский композитор, певец, мультиинструменталист, продюсер, автор песен, музыкант-экспериментатор, а также звуко- и кинорежиссёр, за более чем тридцатилетнюю карьеру охватил такие жанры, как рок, джаз, академическую музыку, выпустил более 60 студийных альбомов, которые записывал как со своей группой The Mothers of Invention, так и сольно.

Лед Зеппелин (Led Zeppelin)– британская рок-группа, признанная одной из самых успешных, новаторских и влиятельных в современной истории, сыграли основополагающую роль в становлении хэви метал, занимают первое место в списке VH1 «100 Величайших артистов хард-рока», практически все десять лет своего существования находилась в состоянии конфронтации с музыкальной прессой, прежде всего, американской; выпустили девять альбомов, участники группы: Роберт Плант, Джимми Пейдж, Джон Генри Бонэм, Джон Пол Джонс.
Подводная лодка U-995 –средняя немецкая подводная лодка типа VIIC/41 времён Второй мировой войны, экипаж 44-52 человека, водоизмещение (подводное) 871 т, совершила 9 боевых походов, потопила 3 судна, один тральщик ТЩ-37, один военный корабль водоизмещением 105 тонн, ещё одно судно после повреждений не восстанавливалось, капитулировала 8 мая 1945 года в Тронхейме (Норвегия), будучи в немореходном состоянии не смогла совершить переход в Великобританию, что и спасло её от участи других кораблей, уничтоженных в ходе операции «Deadlight», в настоящее время находится на территории военно-морского мемориала в Лабё.
Кваджалейн (Kwajalein) – атолл, состоящий из 93 островов и одноименного острова в составе этого атолла в Тихом океане в цепи Ралик (Маршалловы Острова), расположен примерно в 3900 км к юго-западу от Гавайских островов, место расположения военно-воздушной и военно-морской баз США, ракетного полигона и космодрома, сюда был отбуксирован крейсер «Принц Ойген», здесь на борту крейсера было обнаружено альфа-излучение после участия крейсера в эксперементе с ядерной бомбой, из-за вибраций во время испытания сальниковые коробки гребных валов (Propellerwellen) потеряли геметичность, что в свою очередь позволило воде проникнуть вовнутрь крейсера, из-за радиации трюмные насосы не могли использоваться, вода стала проникать вовнутрь крейсера, около полудня 22 декабря 1946 года «Принц Ойген» затонул на мелководье около 250 метров от берега, задняя часть крейсера с гребными валами (Propellerwellen) и оставшимися двумя гребными винтами (Propellern), а также рулем до сих пор выступают из воды, для атолла Кваджалейн «Принц Ойген» представляет собой нерешенную экологическую проблему, так как в топливных бункерах крейсера находится до трех миллионов литров нефти, планы подъёма крейсера со дна из-за чрезмерного уровня радиации пока не реализуемы.
Трагедия в Бокеле – 20 августа 1944 года в 02:30 спустя несколько минут после взлёта с аэродрома Шлезвиг-Джагель по ошибке был сбит самолёт Мессершмитт Mе 110 немецкими морскими зенитчиками, самолёт упал в болотискую почву, в 100 метрах от аварии спасательным отрядом был обнаружен пропеллер, после крушения извлечение погибшего экипажа проведено не было, место крушения было засыпано песком, полиция и вермахт сделали всё, чтобы предотвратить расследования аварии, пустые гробы были заполнены землёй, псевдо захоронения проводились со всеми воинскими почестями на родине погибших, в осмотре гробов родственникам было отказано, согласно отчету комиссии по уходу за воинскими захоронениями (Kriegsgräberfürsorge) от 01.09.1944 о погибших было сообщено как о безвести пропавших.

Члены погибшего экипажа:

Генрих Лангор, фельдфебель, 28.06.1915-20.08.1944

Отто Ашерман, унтер-офицер, 12.11.1923-20.08.1944

Ойген Петерс, фельдфебель, 21.11.1919-20.08.1944.

Между Браммером и Бокелем на улице Kreisstrasse 45 на двух с половиной метровом постаменте установлена мемориальная доска и оригинальная лопасть пропеллера сбитого самолёта.

старая свинья (как оскробление) – alte Sau.
Большие Зондские острова – группа островов в Юго-Восточной Азии, вместе с Малыми Зондскими островами образуют Зондский архипелаг, к Большим Зондским островам относятся (с запада на восток): Суматра, Ява, Калимантан, Сулавеси, на этих островах расположена главная часть Индонезии, исключением является север острова Калимантан, на котором расположены островная часть Малайзии и Бруней, Суматра и Борнео– острова в западной части Малайского архипелага, в группе Больших Зондских островов.

Лубодне – название вероятно уже существовало раньше как славянская рыбацкая деревушка под названием «Lubodne», что соответствует немецкому Schwanenort, то есть, название происходит от балтийских славян, проживавших в Вагрии, части Гольштейна, земли которой в 12 веке были включены в немецкие феодальные образования.

Различья = pазличия.

Your Time Is Gonna Come («твоё время придёт») – пятый лэйбл с дебютного альбома британской рок-группы Led Zeppelin, выпущенного в 1969 году.

Эккернфёрде – город в Шлсвиг-Гольштайн, расположен в Эккернфёрдской бухте Балтийского моря, в 25 километрах северо-западнее Киля.

Канто Остинато (Canto Ostinato) – произведение голландского композитора Симеона тен Хольта, состоит из 106-и секций, для описания произведения тен Хольт обычно использовал термин «генетический код», начало в тактовом размере 2/4, из-за сходства секций композиция оказывает влияние как вполне медитативная, при этом эмоциональные воздействия на слушателей могут быть вполне различные.