Предъявлялинг

Вынесенное в заголовок слово будет определением явления, о котором и пойдет речь. Конечно, говорить следует на основе фактов, но их так много, что лень заниматься систематизацией. Мало того, это бы просто противоречило предмету. Так что за основу взят произвольный, но вполне сносный материал, случайный номер журнала «Афиша». Сразу цитата: «… H& LA, очевидно, претендует на высокое, так сказать, искусство. И оттого проседает в функциональном плане — за исключением мощнейшей (мощнейшего?) хитяры под названием «Blind», я не очень представляю, как и зачем под это танцевать«.

Тут же и вопрос: что именно имелось в виду, а также — какая цель могла быть у автора? Это явно не про маркетинг, кого ж к описанному продукту привлечет внимание рецензия? Новизна как повод тоже отсутствует и не видно решительно ничего такого, что бы могло склонить к покупке этого сидюка (а это именно о CD). Тем более, речи нет и о критическом разборе — какой уж тут разбор. Однако же реакция рецензента, она даже не особо эмоциональная, весьма выпукла. Она отчетливо фактурна и форматна. Что за формат и откуда он взялся?

Формат, между тем, присутствует цепко. Вот описание уже клубного концерта, там тем более никакого маркетинга — событие произошло и не повторится, музыкантов забудут, название клуба никто не запомнит. Но формат тот же: «будто непристойный флаер под дворником машины, Dirty Princess выбиваются из потребительского контекста вечеринки Alex в клубе «House Shine».

Весьма вероятно, что на свете есть какое-то количество людей, для которых эти частности и детали уточнят устройство мироздания, но их число вряд ли оправдывает усилия по выстраиванию этих манерностей. Тут не производится описание какой-то реальности в ее нюансах, это просто авторский фонтан. Возможно, что рецензенты ощущают служебную необходимость написать что-либо всякий раз как вызов, что и вызывает пафос, но тайна именно в единстве формата: они в него попадают даже в такой горячке.

Уточним про рекламу. Она устроена иначе, скажем: «Каждый, кто хоть раз возвращался из аэропорта в город, помнит, с каким нетерпением он стремился увидеть корпуса универмага «Московский», расположенные по обе стороны Московского проспекта: ибо они воспринимаются как символические ворота в центр Петербурга«. Здесь автор грузит потребителя своим видением ситуации (бредовым), желая внедрить в него шаблон отношения к упоминаемым строениям. Возможно, когда некто в следующий раз будет ехать из Пулково, он с нетерпением будет ждать эти корпуса универмага, который, собственно, и рекламируется. А в предыдущих цитатах ничего похожего нет в принципе. Там происходит чистое предъявление чего-то решительно нематериального кому-то.

Небольшое жизнеописание: «Моя работа позволяет мне не сосредотачиваться на чем-то одном, а экспериментировать как со статикой, так и с динамикой«. Кто поймет, что именно имелось в виду? Но разъяснений не последует, они не нужны ни формату, ни говорящему. Он не хочет объяснить кому-то что-либо, просто предъявляет себя в речевом жесте. При этом формату довлеет ситуационность, требующая моментальной выдачи оценки: » Разбитные девицы у стойки шумно переругиваются, да и с гостями не больно-то вежливы; единственный юноша — губы бантиком, брови домиком — на фоне сотоварок кажется ангелом«. Это было начало ресторанной рецензии, но где ж, собственно, сам объект общепита? Вряд ли указанная диспозиция персонала там постоянна. Но вводят ли тут читателя в заблуждение? Даже если рецензент этого и не видел, а сочинил, то он все равно был искренним. Причем — ровно в связи с предметом описания.

Эти речевые жесты не предполагают никакого исследования предмета речи. Во-первых, ситуационность исключает конкуренцию в точности оценки с другими оценщиками — рядом никого нет, тут чисто предъявление некой формулы. Мало того, предмета речи может и не быть, это ничего не изменит в самом высказывании — даже если оно полный симулякр. Можно бы предположить, что в этом формате процветает авторское восприятие, однако же стилю сопутствует механистичность: увидел и тут же и отразил. Формат требует набора ощущений, который ощущался бы как моментальный выброс (пусть даже автор его долго мусолил). Но это сложное физиологическое дело, сопровождаемое натужностью, что проявляется в переизбытке бессмысленных эпитетов.

Например: » А.К.Жолковский — калифорнийский, зимой в велосипедных шортах, 70-летний профессор филологии, эксперт по языку сомали, потрошитель Бабеля и Зощенко, гипнотизирующий аудиторию лектор и раконтер, друг и едва ли не первооткрыватель Лимонова и Саши Соколова, от чьих акульих нежностей литераторам меньшего калибра, однако, лучше держаться подальше«. В данном случае предмет речи точно существует, но какая разница? В какой мере данный выброс соотносится с упомянутым Жолковским и его книгой?

Да, разумеется, авторы тут отписываются по служебной надобности, но это можно делать в разных форматах, а выбран именно этот, общий для издания. Да, раз он общий, то именно в нем и надо работать, но почему распространился именно он, ведь понятно, что никак специально он не сформулирован? Кончено, он присутствует не в одном издании, и не сказать, что метод состоит в полном волюнтаризме и гоне. Здесь вовсе не тот наивный эгоцентризм, который на голубом глазу транслируют в своих блогах простаки. Что угодно: «Конец года — совершенно невыносимое время», или как правильно делать плов, или что я подумал/ла сегодня утром, типа: «Наш менталитет закладывается нам с молоком матери. А мировоззрение матери формируется из разных источников и из СМИ в том числе» и т.п. Тут сложнее.

Например: » Есть все же граница, отделяющая относительную нормальность от откровенного безумия. Например, несколько недель подряд запоем смотреть все сезоны Prison Break — это еще куда ни шло, а вот носить майку с логотипом стрип-клуба Bada Bing из «Клана сопрано» или играть в видеоигры по мотивам сериалов — полный привет«. Является ли это поучением? Нет. Автор предъявляет свою точку зрения? Но она имеет смысл в контексте, а тут контекста нет — автор только экспонирует себя в высказывании. Предъявляет, причем, актом предъявления, а не его смыслом. Вот, » мне приходится переступать через себя, когда меня называют дизайнером» — никаких конкретных причин, только сама фраза. Причем, этот переступающий себя дизайнер особо не известен, а его работы не предъявлены — через них высказывание тоже не разглядишь. Озабочен ли говорящий тем, чтобы его немного поняли? Нет, озабоченность противоречит формату.

Была такая лондонская открытка для приезжих: стоит джентльмен в котелке, с голыми ногами, распахнув черный плащ, надетый явно на голое тело: со спины. Подпись: Expose Yourself to London. Жесты весьма схожие, предъявление себя имеется, и оно вот именно как-то со спины. Вопросов, собственно, три: что именно предъявляется, с какой целью и что в данном случае является этим Лондоном?

Из приведенных примеров видно, что авторы высказываний предъявляет некоторую конфигурацию… Чего именно? Не той небольшой действительности, которую он описывают, значит — себя, какие они в моменте произнесения своих слов. Знают ли они, что именно хотят выстроить? Вряд ли, но по факту делают именно это. Никакой общественной функции тут не видно, если не иметь в виду общей склонности к подобным жестам. Никакой конкуренции по темам: высказывание по любому поводу не предполагает столкновения мнений, даже если повод будет тем же. Впрочем, другие по тому же поводу выскажутся лишь случайно или если их попросят. Практически в варианте бытовых медийных опросов того же формата: если ли у вас, прохожий, желтые штаны? Есть; нет; нет, но есть красные; есть и желтые, и голубые. Предмет не важен, ничего личного, никаких обобщений или статистики. Общественным является лишь сам жест, причем разрозненные жесты укладываются в формат. А такие дела случайными быть не могут, у них есть какое-то солидное основание.

Смысл этой практики не может состоять в том, чтобы обеспечить этими жестами допуск на какую-то территорию. Предъявления имеют в виду не фейсконтроль. Смысл явно не в том, чтобы чему-то соответствовать, он лишь в предъявлении реакций по любому поводу. Чисто предъявлялинг.

Конечно, фиктивные адресаты речи — не новость. Бюрократический шаблон тоже предполагает адресацию к неопределенному космосу — начальника бюрократа считать таким адресатом нельзя, и он в свою очередь использует ровно те же шаблоны для сношений с тем же неопределенным космосом. Здесь, значит, тоже какой-то свой космос (или вышеупомянутый «Лондон»), причем каждое предъявление сопряжено со значительным напряжением, речевой жест тяготеет к экзальтации. Об инструментальной необходимости такой стилистики речи нет: » О плавании следует сразу забыть. О дыхании — помнить: это для духовиков вещь первостепенной важности, для медных (брасс — это медь) особенно«. Эта речевая лихорадка бессмысленна и не отвечает предмету (фраза всего-то начинала заметку о том, что в Мариинском театре проводятся концерты оркестра медных духовых). Иррациональность заявления не мотивируется, но ясно — дело серьезное, иначе бы зачем так напрягаться. Говорящему, похоже, нужна адекватность самому себе, а такая радость — только через силу.

Итак, для предъявлялинга повод не важен. Идентифицируется не предмет, а высказывающийся. Предъявленное мнение всегда точно, поскольку оно относится не к предмету речи, а определяет автора. Можно даже сказать, что высказывание описывает анатомию говорящего — ту, которая у него здесь и теперь. Анатомия, понятно, не физиологическая, а, скажем, душевная.

Например, в литературе есть три уровня использования языка. Есть прямое изложение своих чувств и мыслей в вариантах «выхожу один я на дорогу», «выходил один я на дорогу» или прочие бла-бла-бла. Язык тут не виден, он просто средство речи. Дальше язык уже важен, с ним работают, уточняя содержание мессиджа. Вот, процитированная фраза «… за исключением мощнейшей (мощнейшего?) хитяры»: внимание налицо. Предъявлялинг учитывает стилистику, факт нельзя просто изложить, его следует правильно оформить. А дальше третий уровень — когда неочевидно устройство автора: некто пишет, но кем он является в этот момент? В поэзии, например, так бывает часто. Кто есть автор в случае «Четырех квартетов» Элиота или некоторых текстов новогреческой школы? Что это за существо? Или, в упрощенном варианте, автором романа может быть кот — да, имитация, но имитируется именно автор с кошачьей анатомией. Или Робинзон Крузо — о себе пишет человек, в анатомии которого отсутствуют гениталии.

В предъявлялинге третий вариант проявляет себя конкретно. В высказывании фактически предъявляется анатомия точки зрения. Какие тут реклама или личные дневники, именно краткосрочная реализация говорящего, в момент высказывания он состоит ровно из этой фразы. Это ненадолго, зато такие действия производится все время, говорящий постоянно выстраивает себя, предъявляя ситуационные ощущения. Побочным следствием будут манерность и жеманство — раз уж предъявление себя, то без наигранности не получится. Предъявление всегда и представление. Вот точный пример: » Критерий настоящести применительно к бане дает что-то вроде первого мужского разряда в Сандунах. Место с атмосферой, с традициями и не без пафоса. Не без гендерного шовинизма, что только добавлял бы к настоящести. Видимо, поэтому «настоящая финская сауна с 1929 года» может рисоваться воображению именно в таком антураже«.

Разумеется, «настоящесть» тут не по отношению к вечности, она ситуационная. Фактически, это временный консенсус человека и действительности. Неопределенный в самом себе говорящий привязывает себя к предмету речи, отчего и получает временную стабильность. К слову, гендерность в этом формате отсутствует — а как иначе, если говорящий только становится кем-то, произнося свою фразу?

Вот это уже как-то уже отвечает исследуемому формату, но возникает ловушка. Такое объяснение предъявлялинга может повлечь моральные оценки, как-то выводы об утрате духовности и цельности, о пренебрежении вечными ценностями и поверхностности современного человека, et c. Но, если бы все было именно так, то никакой предъявлялинг не возник. Вполне хватало бы описывать чувства в варианте «как я однажды выходил один на дорогу, думая при этом то-то и то-то». Поверхностность выражает себя шаблонами. Здесь не так, этот шаблон еще не застыл, хотя — раз его уже можно описать — дело к тому идет.

Значить, надо привлечь к делу хоть какой-то расширенный контекст: очевидно, что данная тема не является только российской. Вот как сейчас объясняет себя дизайнер Старк (цитируется предисловие Дэвида Риффа к выставке Дмитрия Гутова «Used«): » Филипп Старк, известный своими унитазами и зубными щетками, только что объявил, что он вообще прекратит заниматься дизайном. Когда он начинал, то исходил из позднемодернистских аксиом: дизайн — это для элиты, а элитарность — это пошло, так что сохранить хороший вкус можно только на путях массовой продукции. Но теперь, по его словам, он испытывает отвращение ко всему произведенному им материальному миру… Поскольку общество следует стратегиям дематериализации, умещающимся в микрочип, говорит Старк, дизайнер становится в принципе излишним. Новые поколения вырастают среди одноразовых предметов«.

Эта одноразовость вполне отвечает предъявлялингу. Очень похоже, что именно через него упомянутый чип всякий раз приобретает себе оболочку и анатомию, которая позволяет ему действовать уже в материальном виде. Все складывается гармонично, остался один вопрос: кому, все же, предъявлялинг адресуется?

***

Текст был опубликован 07.07.08 на сайте «Русский Журнал», там в архивах сейчас уже не найти (это был проект А.Левкина «Новые описания»).