Новые поэты
Непромытые молодые люди в захламлённых квартирах
пишут прекрасные на вид стихи,
верлибры с крошками парных согласных,
застрявших в зубах мёртвого Барта.
Они хотят публиковаться в малотиражных журналах,
рецензироваться у статусных критиков,
казаться аполитичными, но моднее – левыми,
пренебрегать этикой – это они не то чтобы намеренно,
это у них неспециальное субкультурное отличие,
как веганство у зоозащитников,
чёлка под гитлерюгенд из барбершопа,
анорексия у эталона красоты
или girl’s power на футболке феминистки –
нет ни сил, ни времени на коммуникацию с Другими.
Самообъективация и секс с собой вернее для вдохновения,
чем гетеро, гомо, би, свинг, группа –
ведь не было эупареунии –
потенция в комбинациях и позах слабеет
(…если только насилие в духе Батая –
но лишь мысленно, и никому ни слова,
иначе – обструкция,
запреты на публикацию,
лишение социального капитала,
забвение).
Успеть бы оформить горизонтально
вертикально проходящие по членам словосочетания –
«вы не поняли? я пишу в стилистике проекции креста!»
Иначе – будет не красиво и не концептуально,
мало лайков в фейсбуке
и критики не отметят.
Окно на восток
Двадцать лет свернулись сбежавшим молоком из глаз
друга-юноши, плакавшего о неслучившемся.
Тридцать лет растёрты каплей крови
на предметном стёклышке лаборантки
от смазанного поцелуя – с неставшим первым мальчиком –
за большим камнем в городе детства,
казавшимся крепостной стеной от взрослых.
Сегодня непроявленное внимание к одному и чувство к другому
разрастаются в тысячелетие одиночества в трауре.
А дождь, сменяющий снегопад в Крыму,
дразнит некупленными алыми платьями и юбками-стретч.
Видимое через окно спальни – не более семи сантиметров в диаметре –
серое пятно моря дышит предсмертной запиской Вирджинии.
По высохшему от слёз неба тротуару
женщина без лица везёт коляску с младенцем
в шапочке, увенчанной рожками чёртика.
Аутофагия
Потерянные руки Венеры Милосской
спустя две тысячи лет на Милосе.
Пеплос, запахнутый на бёдрах,
словно она фри-блидинг за сто лет до анно домини.
Покалеченный гетеронормативный сексистский стандарт
с навскидку 80В и намёком на улыбку Дженнифер Энистон.
Явное плоскостопие, венчающее гладкие голени,
депилированные мёдом и воском.
Воображаемые реконструированные запястья –
в её аутофагии – клетки, кости, нервы, ткани – камень.
А в моей области Вернике – диалог по-гречески.
– Думаю о твоём возможном возлюбленном с лицом Брэда Питта.
– Он был божественно красив и силён.
Представляю твоего любимого с кудрями Аполлона.
– Был и такой.
– Но я не знаю, как выглядит Брэд Питт.
– А я не знаю, какого цвета были кудри Аполлона.
Свободна ли ты? Свободна ли я?
Камень (ножницы, бумага).
Текст, как ткань
Текст похож на задуманное, будущее,
раскроенное платье haute couture,
кусками ткани лежащее на столе закройщика,
кое-где намётанное нитками разного цвета,
заколотое булавками по начерченным портновским мелом линиям,
но так и не сшитое, не превратившееся в готовое,
предназначавшееся строгой немногословной брюнетке,
которая отдала бы за него большую, но не для её состояния сумму.
Отдельные предложения Пруста равняются четырём метрам,
измерил, кажется, де Боттон.
Ими можно семнадцать раз обернуть бутылку вина.
В этом же тексте примерно шесть целых одна десятая авторского листа,
двести сорок пять тысяч знаков с пробелами
и ещё восемьсот девяносто три – на завязки,
которые можно упразднить.
Буквы откатываются бусинами, слова не нанизываются,
края предложений рвутся, не кладутся тесьмой.
То ли ткани не хватает, то ли лекала испорчены, то ли нет любви.
Обещание – так и не случившееся – прекрасного,
которое положат в сундук,
но скорее всего изорвут.
Редукция ненаписанного
Ненаписанное 1.
Ненаписанное 2.
Ненаписанное 3.
Всё ненаписанное можно распределить по томам.
По жанрам, темам и непременно – по цветам.
Только я знаю, что ненаписано на 69 странице второго тома.
И – какие знаки препинания не проставлены на 96 в первом.
Имена – знаю, сколько, в каком порядке
и по каким поводам они не упоминаются.
Кто сделал больно, кто напротив, кому стоит отомстить.
Имена живущих, годами делающих вид, что живут,
никогда не существовавших, некогда существовавших.
Ж и М – живые и мёртвые.
По закону Парето – 20% на 80%,
который упоминаю ни к селу ни к городу.
А, фраза выбивается из контекста?
Тогда всех неупомянутых в этом ПСС
объединит Лакан: «сексуальных отношений не существует».
Связи носят воображаемый характер.
Не осмыслять, чтобы не тяжелела голова.
Не чувствовать, чтобы не кровоточить.
Не запоминать, чтобы.
Мышление – работа ума, мечты – его сладострастие.
Здесь можно не ставить точку.
Она и не поставлена, всё – лишь сгустки пикселей,
спонтанное собрание на экране.
«Жемчуг»
Не читать / не чтить, но думать не запрещено.
Перлюстрация, счёт закрыт, поэтому заказы в «Ламоде» пока из перлона.
Жонгляжа «перл – слёзы» не будет.
А необитаемый овальный атолл Перл-энд-Хермес будет.
Не ткнуть в карту / не тыкнуть обитателю (карта не тождественна территории;
личные местоимения указывают на предмет, но не называют его).
Перлит, перламутр, перловка, далее мысль добирается до Перл-Харбора.
Акаги, Дзуйкаку, Кага, Сёкаку, Сорю, Хирю
(…через четыре с половиной года родится мама).
Перлинь – взрывы – смерть.
***
Фото в заголовке — автора.