СТУЛЬЯ КАДЫРЖАНА ХАЙРУЛИНА, КОТОРЫМ ТЕСНО

Из книги «Сезанн любил казахские яблоки»

Тацит пишет, как присланные императору в тесный Рим солдаты с окраин «стремились на Форум, непривычные к городской жизни они попадали в гущу толпы и никак не могли выбраться, скользили по мостовой и падали, когда кто-нибудь с ними сталкивался».

Художник пишет, как стульям тесно на холсте, когда они сталкиваются с центром, в который придуманы другие, еще даже не нарисованные предметы.

Милосердия этим деревянным лошадкам никто и не обещал.

Но они ведь всё отдали, свои головы, копытца, хвосты. Почти ничего не осталось. А по тому, что осталось чуть-чуть, бьет настоящее прошлого будущего. Как на допросе бьет по глазам лампа следователя, две тысячи лет раскачивающегося на стуле.

Теснота передается и картине внутри картины. Она в ней не помещается и скромно уходит вверх, чтобы не звучать «волчьей квинтой».

Способна ли картина внутри картины существовать сама по себе? Или ее цель отличаться как слово «нараспашку» отличается от слова «распашонка»?

Четыре окошка как четыре ножки стула делают возможность такого существования устойчивой. Появившись, она никогда больше не упадет.

В стакане растворенное коньячное сорокаградусное солнце июля, вытягивающее опьяняющий вкус через четыре деревянные соломинки спинки стула.

Обои комнаты меняют цвет. Им тоже хочется стать немного особенными, немного солнцем, немного немногим. Им почти удается проникнуть внутрь картины, не повредив края жидкого солнца.

Барби-пол, розовая шоколадка, надламывается от происходящего вокруг и сладко вписывается в любовный треугольник.

Первая половина любой дороги ведет в пустыню, вторая – из пустыни. Путешествие внутрь овоща не делится на два. Попавший внутрь, остается там навсегда.

У каждого овоща мечта стать чем-то другим. А можно ли овощу стать убитым деревом стула, пола или стен? Можно ли из него построить дом, где художник будет рисовать только фрукты, и лишь два раза в год, в равноденствие, ягоды?

Смотрите. Дом уже построен. И в нем поселились мыши и гвозди-невидимки.

Только в комнате с остановившимися часами может существовать стул с одной ножкой. Ножка это ствол. После того, как стрелки стали длинны и неподвижны, началось обратное превращение в клен или вишню.

Композиторы называют это fioritura, предвкушение цветения музыкального произведения. Ожидание красоты, от которого струны скрипки сами на ощупь ищут пальцы, а крест придумывается в крестословицу.