кто пьет из кувшина

кто пьет из кувшина?
суфийская загадка

дорогая кукла, 

соль и сода твоя кровать. где ты спала? в тебе засыпает труп и рождается голос тела, тогда ты говоришь мне: *** , но я не слышу голоса, только дрожит ожидание — маленький белый флажок на ветру. 

до какого-то времени ты была девочкой. ты вынашивала любовь и родила ее как рой дрозофилок. 

ты спросишь, почему я решила написать тебе? почему я увлечена тобой? я увлечена твоим существованием (а не индивидуальностью) потому что все мы, — живые, — хотим быть куклами (без силы, чистой индивидуальностью), а не машинами (с силой, но без индивидуальности) которыми мы являемся. никто не хочет быть машиной и мы все увлечены тобой, хотя большинство тебя боится. почему? потому что мы не хотим стать тобой, но нам придется, если мы выберем это. поэтому ты — искусство (знаешь ли ты что это?), потому что ты — это видение. 

есть еще некая возможность быть тобой: там где у меня нет глаз и я выбираю это. пусть оно будет потоньше. научи меня ходить, было бы здорово; но не покидая узора.

ты понимаешь мой язык? как я могу писать для них, когда пишу для тебя? но я вынуждена помнить правила, пока я здесь, перед ними,  ̶п̶р̶я̶ч̶у̶щ̶и̶м̶и̶с̶я̶ пляшущими в белом

думает, имей она другую жизнь — была бы счастлива! здесь она спит в коконе своей тоски, ее горло стянуто слепком холода. а над моим столом все больше дрозофилок, будто это я — подгнивший плод. они слетелись на аромат, они ничего не ждут, они медленно умирают и валятся на стол, на мои волосы, в мою кружку. я практически завалена их жизнью истончяющейся на глазах, но ширящейся как распутанный клубок. так же как этот клубок, ты никогда не спишь, но в отличии от него ты никогда и не просыпаешься. клубок все просыпается и никак не проснется до конца. я знаю кто снял с тебя оковы сна, из жалости. желтое пятно сна сияло над твоей могилой. только часть твоего тела не ушла окончательно и он взял то что осталось не до конца во сне. он снял твой сон как тяжелую паутину не выдававшую тебе то, что ты теперь знаешь, ответ на загадку. к сожалению, как прежде ты не могла, — будучи живой, — не хотеть, так же теперь ты не можешь захотеть, и уже слишком поздно для сна. кстати, ты знаешь что твои ревнивцы его заставляют спать? здесь далеко не уйдешь и не потому что слишком долго. его тело заключено в сумасшедший дом, но его безумие разгуливает на свободе. это жалость. 

мне трудно писать тебе так, чтобы не переходить на жалобы о том, что меня попросту раздражает: например психиатрия. есть еще несколько вещей о которых я не буду тебе рассказывать. не хочу напоминать тебе о прошлом которое больше не является частью тебя. ты помнишь своего брата? ремень безопасности разрезал и спас его живот. извини, обещаю, больше ничего о прошлом. 

я не боюсь (или делаю вид — что одно и то же(?)), потому что пишу письмо. а письмо — открытость постороннему. я — это пишу письмо, когда я закончу, от меня ничего не останется. от меня ничего не останется когда потустороннее закроется, когда ТЫ перестанешь держать ответ. когда о(т)пустишь ответ [в] потустороннее — отвернутый конверт для моего письма, просто потребность в пространстве для сообщения, рана, которая закроется как цветок на ночь (или — нет — которая раскрывается предчувствуя темноту, обоняя, осязая темноту), тихонько впитывая влагу и невидимо разрастаясь: куколка для пожара, вспыхивающего тем разрушительней, чем яростнее и тише он замирает. 

куколка. кукла — это заготовка. замершая игра. игра в прятки. чему нас учила эта игра? изменяться, пока другой не видит, впитывать в себя себя. становиться пористой губкой запавшей в темнотную щель. часть животного замирая в кукле становится тотемом. конечно, только часть животного, та часть, с которой человек (его бесстрашная часть) вошел в резонанс игры в прятки. оно спряталось от него так глубоко в нем, что ему придется принести себя в жертву и распотрошить свое тело, чтобы найти зверя, чтобы зверь не победил (конечно зверь УЖЕ победил, ведь он (освободившись грибком) разодрал границы тел смешав их как зелье). (кстати, ты никогда не боялась собак?) ты тоже играешь в прятки: до сих пор прячешься, но те от кого ты спряталась, спрятались лучше тебя. чтобы выйти из игры прежде чем она началась, твой брат разрезал себе живот и нашел там то, что от него не успело спрятаться (в чем он не виноват, ведь отсчет был свершен).

кукла — это не плохая копия. это НЕ копия. она относится к тому, кто ей стал, метонимически. потому-то она, в отсутствии любящего ее, внушает ужас (чужаку, тому, кто не знает ее самости): есть образ, но он не принадлежит существу с которого снят. это удваивающий, вампирский образ. (после удвоения существо можно уже выбросить, отринуть. ведь теперь есть кукла, что куда веселее). но ты, дорогая, особый случай: не вампирский, но некромантический: твой образ снят с разложившегося тела, с могилы, с костей, со снов. ты двойник, созданный для существа мертвого, чтобы обратиться к нему. ты — это ты (и никто другое): удваивающий образ существа (кукла) и само удвоенное существо (покойница) вместе (причем в том единственном месте, где вы обе (ты) можешь быть). 

расскажу тебе короткую сказку: давно, в германии, жила девочка по имени уника, которая раскололась. потом она встретила жасминового человечка из своих снов и тот воскликнул: вот кукла! — и она обратилась в куклу. но не выдержав такой интенсивности разбилась о землю вставшую на нее. когда ты становишься куклой, образы наполняют тебя как тончайший мицелий, для которого почти не нужно пространства (она называла его оракулом и все время выскребала из своего чрева место для него, расчесывая свои кишки). в конце концов в ее чреве оказалось достаточно места для куколки и уника заснула расколотостью. 

первый мужчина, которого ты видишь после смерти: низкий голос, густые брови, красиво изогнутые над смеющимися черными глазами. он прижимается к могиле щекой; у него колючая борода. запах, запах, запах. его сапоги скрипучи, а голос темен и тепел. он крепко обнимает могилу, а тебе смешно. он играет с тобой в гробике. ты влюбляешься в него с первого взгляда. он привозит тебя домой с кладбища, потому что у него не рождается дочь. <…> ты предпочитаешь его теням, которые тебя обычно окружают. <…> летом ты с удивлением и болью замечаешь, что он почти не бывает дома. ты скучаешь по нему. <…> когда вы встречаетесь после долгого перерыва, он целует тебе руку, как взрослой даме. тебя бесконечно влечет к нему… но ты ДОЛЖНА… 

громадный торос ты повстречала? из него, как из мокрого пятнышка посреди трещин сухости, лезут друг по другу другие торосы и корчатся в ватном онемении — громадные пятнышки. так организовывается колодец с пустой сердцевиной в которой ты прячешься. густой и мокрый (у самых губ) бутон — мрачный кувшин. кто пьет из него? глядя на этот кувшин, прозревай… реальность речам недоступную? я б возразила в защиту тебе: скажите об этом тому, кто оказался в кувшине, когда кувшин закрылся! тому известна благодать реального. к счастью тебе защита не потребна. так кто же пьет из него? что пьет-то?  то, — твой полусон, — что один человек, по имени людвиг, называл МОЛЧАТЬ. 

куколка вынуждена молчать, но, скорее, она выделена молчать (выделена чем — ). ее странно/идеально застывшее сверх-тельце — одна из сторон уравнения о чем не следует говорить = x, где x = льзя молчать, человеческой проверкой которого являешься ты. внутренний орнамент насекомой куколки являет собой расширяющее движение к бытию наруже, более чем любой наруже, такой наруже, которая подразумевается введением в нее крылышек, углублением наруже при помощи полупрозрачных жилистых пластинок. 

мое тело — это зажеванная, сгоревшая кинопленка: она крутится вхолостую день ото дня. здесь нечего ждать, никакого имаго! в этом сне я вижу тебя обретающую сияющие прозрачием крылышки и золотистые жвала. пленка, разорванная на две части, накручивается и скручивается с катушек волнами: волны оставляют, отхлынув, рассеянных существ, подслеповатых, не привыкших, — и не успеющих привыкнуть, — к яркому солнцу, что внахлест отражает песчинки. среди песчинок теряются полупрозрачные фигурки со сложенными на груди руками: кажется что они нагие и нежные, но если постучать по одной из них — как постучать по скорлупке ореха или кости в которой прорастает мозг. безмолвные, они пищат для того, кто подойдет слишком близко: жизнь — это не сон! и смерть — это не сон, даже без сновидений, тот сон, который КАЖЕТСЯ небытием. … куколки более чем молчаливы и они более чем не спят. куколки — реализация принципа молчать и они дарят молчать тому, кто подойдет слишком близко к их потрескивающему костру. 

моя жизнь сворачивается в стекло, сжимающееся сердцем, хрупкое, но способное пройти сквозь любое тело. похоже, что смерть — упадок степеней свободы, вплоть до их полного отсутствия (опустошения/неразличения); каждый окукливается, пеленается. спеленутый ребенок мог бы еще что-то выразить глазами, но его настоящие родители прячутся в темноте. за этими пленками ничего нет и оно трещит как костер и стекло. пленки наполовину состоят из костра и наполовину из стекла сжимающегося в нем и выделяющего его: они зациклены в этой [пожирающей] кислород петле, как насекомое направленное высшим желанием к ультрафиолетовому узору цветка.. крылышки опылителя составляют с цветком сообщающуюся общность узора, — так они соответствуют желанию. эта направленность, полет в узоре, и есть вся свободная жизнь. но есть еще стеклянные глаза куклы и придется считаться с этим или провозгласить себя вероломно обманутой и преданной собственной природой вступившей в сговор со временем! 

быть цветком — значит приводить в движение прозрачное, вести к окукливанию объект своего цветения (опылителя). быть цветком — значит быть свободой опылителя. когда насекомое село и принялось пожирать нектар, оно уже обмануто и его жизнь закончилась в том смысле, что сев, оно утратило степени своей свободы. 

желаемое должно проявить себя в кувшине; потом его проявление постепенно растет. бесконечное, постоянно растущее стремление, зовущее издалека в нерожденном пространстве… (тебе знакомы эти слова?) усложнение без усилия — вот это и есть существование. кувшин — и есть куколка. так кто пьет из тебя? кто будет пить из тебя? 

тот кто хотел бы быть указанным. 

сегодня я узнала зачем нужна смерть. и почему она нужна только животным со сложно организованной нервной системой. дело в том, что простые животные в основном спят, лишь сложным приходится бодрствовать и для этого им нужно то, что мы называем жизнью. смерть указывает на жизнь. 

двое суток мне было трудно дышать, а затем, ночью, мне приснился сон. мне приснился мой оберег — кукла, которую сплела мне девушка по имени оксана. эта кукла-оберег двусторонняя: шаманка с одной стороны и волк с другой. кукла, по обещанию оксаны должна оберегать меня от моих страхов. кукла-оберег пришла ко мне в сон и сказала: смотри только в одну сторону. когда я посмотрела туда, я увидела идущих мертвых. я не помню сна, у меня есть только запись о нем, но по ней я ничего не могу восстановить. кажется смерть владеет ВСЕЙ памятью. 

у т р е н н и е   с л е з ы п о к р ы в а ю т   л и ц о к а к г р я з ь и   з е м л я . 

никита мария