Дискотека, чёуж, часть II
Philidel, an Airy Spirit/Cupid
Итак, в правой колонке названия каких-то пестрых зверей, и они действуют, потому что вызывают то ли мысли, то ли чувства, то ли просто укусят. Зверей, птиц, вещей, явлений природы, элементов, свойственных такому-то времени, уже неважных. На что-то указатели. Они точно живы, даже если выглядят – для основной части кривой распределения – фишками и словами. Когда-то заведовали страстями, а потом все устало и теперь они почти стерильные в вакууме. Сферические слова, прозрачные шарики в пустоте. Но все же, их как бы нет, но ткнешь в любой – пошел оживать. А тогда сломается грамматическое время. Эти песенки и музыка, они когда? Они же сейчас происходят. Так что и память не причем, и исторические связи, и что угодно. Сейчас. Т.С.Элиот, «Мы в Англии и нигде. Никогда и всегда» (пер.А.Сергеева). И дальше: «Настоящее и прошедшее, / Вероятно, наступят в будущем, / Как будущее наступало в прошедшем. / Если время всегда настоящее, / Значит, время не отпускает». Об этом.
Есть ли песенки на слова Элиота? Или его упоминания в них? Например, Van Morrison. Вот мелкие детали (необязательные, незачем переводить): His live performances at their best are described as transcendental, while some of his recordings, such as the studio albums Astral Weeks and Moondance and the live album It’s Too Late to Stop Now, are critically acclaimed and appear at the top of many greatest album lists.
Summertime in England, альбом Common One, 1980-й. Длинная, минут 15, нудная:
[…]
With your red robe dangling all around your body
Will you meet me
Did you ever hear about
William Blake
T. S. Eliot
In the summer
In the countryside
They were smokin’
Summertime in England
[…]
Подстрочник:
Встретишь меня
Тело обернуто красным халатом
А слышала ты о
Уильяме Блейке
Т. С. Элиоте
Летом
В деревне
Они курили
Английское лето
Словосочетание Van Morrison видел, теперь узнал о нем мелочь. Полости кругом: незнакомое внутри непонятного. Вокруг дыры, во времени или еще в чем. Дыр не так, чтобы мало, но все равно ж они не рельсы и не клеммы. Еще и прикрыты какими-нибудь портретами. Подземный город, внутри лазы в соседние полости, в каждой свои время, музыка и прочее. Идешь, а из них, сбоку – упс, лезут Mungo Jerry, Afric Simone, Africa Bambaataa, a даже и Westbam, полуденное обаяние энергичных радостей.
Необязательно, что подземный город. Распластанные связи, не обращающие внимание на почву, из которой выросли и над которой, чуть отстранившись от нее, распространяются. Перепутанные какие-то сгустки. Музыки, чего угодно. Многокрылая, расщеперенная конструкция висит в воздухе, обрастает новыми частями, обветшавшие отваливаются. Так когда смотришь ночью вниз: города, связи, свет гуще, тусклый и т.п. Из вещества, не имеющего прямого отношения к жизни. Оно висит и перемещается в чем-то, состоящим из сгущений-разрежения, затиший, смерчей, давлений и антициклонов. Люфт между человеком, свободным от обстоятельств и обстоятельствами. Заполнен безвидным, бесплотными феями. Они не какие-то важные, смешные. Как Philidel, an Airy Spirit/Cupid. Филидель, Дух Воздуха/Купидон перселловского King’а Arthur’а. Сопрано, а конкретно – Alexandra Henkel в Зальцбурге 2004-го (Konzertvereinigung Wiener Staatsopernchor, Concentus Musicus Wien, Dirigent: Nikolaus Harnoncourt, Regie: Jürgen Flimm. На юутубе есть).
Завихрения тамошнего воздуха, смерчики, давления, восходящие потоки. Летающие жучки, перескоки, ветер, сдвиги, противопоставления, коммутации не имеющих облика, паузы. Этот слой не принадлежит ничему, где ему найти себе место? Не найдет, потому что у него такого места быть и не должно. Ну, оно у него есть, просто не разглядеть сквозь ткань. Как альбом Кримсона, а котором убрали гитары. Такое транслируется косвенно, ах – вот даже через правую колонку. Алгоритм же картографирует местности, по которым перемещаешься. Можно ли там что-либо спрогнозировать? Надо бы поглядеть, будет ли там, где Номи поет The Cold Song из Короля Артура, ссылка на его дуэт с Боуи в Man Who Sold The World? Впрочем, если и да, это не докажет ничего, связь выстроится уже и по «Номи», имя козырнее жанра.
Да, опять алгоритм. Но надо соотноситься со средой трипа, а алгоритм тут реальность, как веревка, на которой висишь, разглядывая разнообразие. И это не моя зацикленность, алгоритм очаровывает юзеров. Из комментариев:
— Praise the Youtube algorithm
— YouTube algorithm, you’ve done it again
— Thanks very much YouTube algorithm, you are the MVP
— The algorithm is on point today! Just shared this with everyone in my band.
Почти в варианте почти высшего существа. Собственно, на этой территории он им и является.
В каждом юзере своя схема. Они как-то соотносятся, я увидел то, что видели авторы комментариев, а дальше мы разошлись: нет сомнений, правые колонки клипа, на котором мы пересеклись, у нас разные. Но, все же, мы оказались в одном месте, значит – есть музыка, которая внутри многих. Так существуют еще шкафы, которые были в 50-60-е у всех, когда разных вещей было меньше. Сглаженные углы, круглая ручка из оргстекла или пластмассы. Или, позже, эти стенки в гостиных, всегда дребезжание.
Раз такие чувствительность и гибкость, то это простая машинка. Материальная, провоцирует реальность возникать. Но сеть – есть же общая сеть всей на свете музыки – к ней отношения не имеет. На этой платформе много кого нет – великих, неизвестных, замечательных. Просто тут не о музыке. Все сами всё выложили, это о времени и нравах. Даже не частно-объективное, а на сегодня. Простая машинка, как и все на свете. С ней не заметишь, как сегодня что-то зацепилось за что. Не повторить, и не станешь повторять. Быстро и кое-как сложилось, а иначе и быть не могло. Производится Длящееся настоящее. Такое, что сегодня связалось, будто иначе быть не могло, навсегда теперь.
Однажды в 60-е в газетном магазине (не в киоске, на первом этаже дома) продавали карту города, Риги. В СССР городских карт не было, разве что совсем куцые планы – эта тоже вряд ли была подробной. А я и не поверил, что может быть карта своего города. Они же в учебниках, не имеют отношения к твоей жизни. Но вдруг: ты здесь живешь, а вот карта – твоего района тоже. Мне ее и купить было не на что, но сначала не поверил, а потом ее раскупили. Карты рисовали сами на тетрадном листе по клеточкам, окрестных кварталов, расстояния мерили шагами. Бессмысленно, их и так знал насквозь, но все же. Что ли, инстинкт упорядочить окрестности. Так все и делают, осознано или нет. Сделаешь свою карту и ты тоже филидель, летает повсюду, а карту можно уточнять. Что на ней, то и твое.
Fancy, Mexicana, Медунок с изюмом
Правая колонка, это как на Центральном рынке Риги продают пакеты с конфетами. Срок реализации у них заканчивается, что ли. Более-менее демпинговая цена, суют в килограммовые пакеты всякое. Леденцовая «Вкуся», мармеладные «Вишенка». Selga, местный «Красный мак», Sarkanā magone. Условно шоколадные, внутри похрустывают, как толченое стекло – в случае «Мака», крошки печенья в «Селге». «Загорская» – под этим словом корова в профиль. Может, «коровка», но авторские права не дают сказать прямо. Сухая уже, не тянется, а откалывается. Коровка, аутентичная. «Медунок с изюмом». Еще на нем написано: «Сберегающая упаковка – Открывать здесь» (надрез – тащить и раскроется половина конфеты, а не развернется вся). Вероятно, вареная сгущенка с тертым печеньем, изюм тоже растерт. Основная часть фантика белая, с краев завертки – золотенькая и фиолетово-синяя. «Медунок» красными буквами, обведены золотым. Шрифт так себе, художественный. «С изюмом» – примерно AppleSystemUIFont черным болдом. Сверху гроздь винограда с листочками. Виноград фиолетовый.
«Три-икс» красная, прямоугольная, плоская. Внутри белое: пастила, но прочнее пастилы. Нуга, не слишком липкая. «Мексикана» твердая, пыльно-белая внутри, как халва, только тверже и не такая сладкая. «Фэнси» небольшие, размером с ириску-кирпичик. Эти две какой-то одной фирмы, не разобрать: мелко, страну не прочтешь. Но кириллицей. На двух языках, еще и Fancy, Mexicana. У «Фэнси» шоколадная оболочка, внутри белое, как мармелад, но плотнее и почти никакого вкуса, а в середине продолговатая тонкая вставка темного, совсем текучего, сладкая. Какие-то еще, белорусские точно есть. «Степ» типа густой тянучки с крошками печенья. Российский, вроде. Brasilica, «цукерки зi смаком рому», дублировано и на русском. Шоколадные, внутри щель, оттуда сочится бежевая слизь. Красивая обертка, темно-красная с зеленью и синим, надписи золотым. Изображен тукан. Ей-ей, это тукан.
Как на Новый год от Деда Мороза. Правая колонка такая же, но этот мешок складываешь почти сам. У всех они разные, так что выйдет ровно твоя идентичность. Сложил сегодня – она сегодня такая. В мешок можно совать не только конфеты, а и бижутерию, сувениры, птиц колибри, чашки в виде фруктов, кружки с надписями, домашние тапочки с головами котов, глядящими вперед. Певицу Тамару Миансарову, картину «Днепр в лунную ночь», поеживания при входе в холодную воду, прочее, что не называется никак, но знаешь, что это у тебя было или есть. Все это тоже сделается рутиной, оказавшись в мешке. Ах, физиологическая апроприация всего подряд, опубличивание собственных ништяков становится твоим экзоскелетом, тот срастется с позвоночником, требухой и мозгом. То ли он панцирь, то ли разъем с контактами. Внутри под панцирем какой-то белесый, мягкий жирный шитик-ручейник. Минимально пошевелиться не может, зафиксирован этими связями. Социальный скелет, в котором ты, вроде, неуязвим, когда его надел. Практически колобок. Это была бы неплохая стоп-фраза, но не будет, уже написано «это была бы…». Эмоция помешала, вышло бы неплохо, не успел замереть.
А и в рутине есть кайф. Вещество кайфа стандартно, важны воспроизводимость и надежность. У всех полно своих рецептов, но его возникновение – загадка. Внутри девушки в произвольный момент рождается маленький гусенок, он хочет неопределенного, пусть и небольшого, но важного. И у него получится. Молекула желания расползается, будто впрыснута в человека, хочет размножиться в нем. Его индрии безотчетно задрожали листочками, ища себе то ли применения, то ли пропитания: то ли голод, то ли выпить, то ли либидо. И, ощутив суть молекулы, отправляют сценарий конкретным группам мыслей и органов. Хотя кайф же не от одной причины, он составной. Не просто ж выпить, а и детали. Физиология, погода, милые дополнения: ехать на велосипеде и махать руками. Желание должно обслуживать такую сетку. Конфеты тоже фишки невидимой сети, грибы тотальной структуры из конфетопроизводящей и конфетопотребляющей систем, а между ними все тот же зазор, но здесь уже понятный. Да, а вот когда-то очень понравилась какая-то песня, музыка, потом ее забыл, ни разу не вспоминал и не знаешь, что она была. Если она тобой и управляет, неосязаемая?
О_ооуО_О
Справа от памятника Zeппелинам столь же монументальные ландмарки, клипы с маркировкой Грейтестс и Олдиз. Мемориал некой – в общем, условной – эпохе. Стоишь тут, куда идти? Не как выбраться, а в принципе. Небольшие лейблы видны плохо. Можно сменить поляну на джаз, оперу. К аутентикам на виоле де гамба? Le Chevalier de Saint-Georges? Хинастера, Барток? Имеются саундтреки и попса-попса. Кейдж с препарированным ф-но. Но поляну менять нехорошо, исходно же рокеры.
Но (отмотал ниже 10): Спаркс. A Steady Drip, Drip, Drip. Альбом 2020-го. Sparks живы с 1971-го. В русскоязычной википедии на них навесили глэм-рок, арт-рок, психоделический рок, прото-панк, синтипоп, нью-вейв, альтернативный рок, диско. В английской короче: Art pop, glam rock, synth-pop. Два брата, Ron (keyboards) and Russell Mael (vocals). Рон и Расселл Маэлы. Из Лос-Анджелеса. Выросли в Pacific Palisades, это за Санта-Моникой в сторону Малибу. В 2019-м мы ночи три жили в Calabasas’е, ездили туда-сюда в LA, проезжали мимо. С виду там нега и роскошь, но Pacific Palisades место не тусовочное, а резидентское. Образование у Маэлов приличное, both attended UCLA, Ron studying cinema and graphic art and Russell, theatre arts and filmmaking. Само-собой, в Sparks был и другой народ, но они менялись, а узнаваемость и продукт – Маэлы. Рассел с диким диапазоном, по виду мимикрирует под Болана из T-Rex’а, гиперактивен на сцене. Рон за кибордом в темном пиджаке (часто), белая рубашка (почти всегда), тем более почти всегда галстук-селедка (разные), зализанные назад волосы, полу-гитлеровские усики. Сидит истуканом, интенсивно кривляется глазами.
A Steady Drip, Drip, Drip не великое прошлое, а реальное настоящее, славный альбом, кто его аудитория? Какое целеполагание у группы «Искорки», существующей 50 лет и сделавшей новый альбом? Не римейки, не старый материал, новый – 50 лет всему проекту, только у альбома никакой юбилейной составляющей. Нет темы возвращения (предыдущий, Hippopotamus был в 2017-м, а всего у них альбомов штук двадцать пять). В какой мере Drip, Drip, Drip очаровал ныне доминирующую часть слушателей? Ощущается ли он живым лишь теми, кто помнит их предыдущие? Или живость в том, что они еще могут работать как всегда? Кого альбом заинтересовал – может, и живость теперь имеет какие-то другие свойства и параметры?
Например, Left Out In The Cold. У героя что-то не сложилось, ну и Now I’m left out in the cold / Left out in the cold / Left out in the cold / Left out in the cold. Это припев, он преувеличенно грудным голосом с примыкающим к нему мягким подвыванием О_ооуО_О (4 раза). Нет, не предъявлю точно, звуковая завитушка из звука «о»: вверх, вниз, вверх, еще раз вверх. На официальном клипе – район Новой земли или, минимум, Шпицберген, а так-то Left Out In The идиома: выставлен на мороз, вычеркнут, послан на. Но есть надежда: Someday I’ll be warm again / Someday back in form again / Someday I’ll be hot again / Have another shot again. Надежда обломается: Now I’m left out in the cold, с тем же звуковым горбиком.
Справа маячит The Who, Tommy. Опера. Совсем монументальная торжественность, опера же. Все еще остается невыясненным – что ж такое 60-70-е, их двери, свобода, peace & лав, почему свобода увяла в нулевые и десятые (как это видим мы – понятно, кто «мы», возрастное). Когда все делают свои вещи сами, – конечно, свобода. А какая бывает другая? Частная – это личные двери, не очень-то социально, хотя песни о ней ее социализируют. Мутируют к среднему пониманию, размазанному, а для того свобода – большой пафос, склоняющий к крупным жанрам. Например, к опере.
В 60-70-е будущее как-то нависало над всем каждый день: все подряд движется вперед, всякий день продолжает предыдущий. В любой отрасли происходит нечто отчужденное от человеческих намерений, они работают в пользу Проекта. Был какой-то всеобщий нечеткий проект, важный всем и всем в кайф. И сам по себе неплох, а будет совсем замечательно, как иначе? Даже не Большой, Громадный стиль жизни. Поэтому происходящее и вообще все на свете следовало знать подробно. А то out in the cold. Кажется, эта игра закончена. Но грамматическое время сбилось: когда это было? Оно и сейчас происходит. Даже если и не для всех – для кого-то все так и осталось.
Если можно проиграть, то тут игра. А кто другая сторона, что за ходы она делает, чем? Обстоятельствами? Логично, они всегда откуда-то берутся. Здесь это ссылки и связи, выходящие из них. И если ощутил, что ты сам по себе, а остальное обстоятельства, – тут точно игра. Потому что на третий-четвертый раз этот ноу-хау уже образок на шее.
Игра с правой колонкой хороша. Зажатость маневра склоняет все расшатывать, обеспечивая тебе хоть какую-то реальность. Более-менее та свобода, которую искали в 60-е. Или то, на чем она может возникнуть. Свободы, они разные, но схожий муравей есть в каждой из них. Справа уже «Томми», я в него тыкну, но еще о Спаркс. В июне-июле 1974-го у них был британский тур по поводу Kimono My House: 15 концертов, альбом оказался кассовым. Толпы фанатов, но Маэлы осознали, что у них не только подростковая аудитория (а и оксфордские литкритики, в частности). Рассел ворчал: «При том, что в музыкальном отношении мы были достаточно сложны для восприятия (хотя при этом и совершенно доступны), встречали нас как The Bay City Rollers… Это казалось нам очень странным: исполнять песни с такими текстами, как Talent Is An Asset и при этом по очереди отражать атаки фанов, штурмовавших сцену. […] При этом кроме визжащих девочек у нас были и другие фэны, понимавшие, что мы поглубже. Они не любили визжащих девочек». А и Фрипп сетовал, что рок-музыка уже «орден динозавров», а публика ведется только на громкость. В том же, 1974-м. Что-то тогда повернулось. Ну а к нам, в Б-1439, «Амагамму» принесут еще только через год.
Наверное, пост-модерн тогда начинал мутировать в постмодерн, вот что. Еще в 71-м у Ихаба Хассана пост-модерн был ««отчаянным» вариантом классического модернизма (напр. – Дюшана и Беккета), «ультрамодернизмом»» (см. Перри Андерсон, «Истоки постмодерна»). В 1972-м Вентури, Браун и Айзенаур опубликовали архитектурный манифест «Учась у Лас-Вегаса», все пошли на аттракционы. После 74-го массы начинают входить в… во всюду.
Вот этот Talent Is An Asset, lyrics:
Albert is smart, he’s a genius / Watch Albert putter, an obvious genius / Someday he will reassess the world / And he’ll still have time for lots of girls
When he grows up, he’ll remember us / When he grows up, we are sure that he’ll remember us / We made sure that Albert wore his mac / We kept all the strangers off his back
Everything’s relative / (Go away Albert’s mother say to me) / We are his relatives and he don’t need any non-relatives
Talent is an asset / You’ve got to understand that / Talent is an asset / And little Albert has it / Talent is an asset / And Albert surely has it
One day, he’ll sever his apron strings / All of the while he’ll be scribbling things, genius things / Look at Albert isn’t he a sight / Growing, growing at the speed of light
Everything’s relative / (Go away Albert’s mother say to me) / We are his relatives and he don’t need any non-relatives
Talent is an asset / And little Albert has it / (Go away) / Talent is relative / (Go away) / That’s hypothetical / (Go away) / We are his relatives / (Go away) / That’s parenthetical
Spare your superlatives / (Go away) / There’s the receptacle / (Go away) / There’s the receptacle / (Go away) / Leave Albert’s study room / (Go away) / Leave Albert’s happy room / (Go away) / Leave Albert’s neighborhood
Leave Albert’s city, too / (Go away) / Leave Albert’s country seat / (Go away) / Leave Albert’s coun-rer-y / (Go away) / Leave Albert’s continent / (Go away) / Leave Albert’s hemisphere / (Go away) / Leave Albert’s planet, too
Leave Albert’s universe / (Go away) / No one must see him now / (Go away) / Only the medical / (Go away) / No one must downgrade him / (Go away) / Don’t be to cynical / (Go away) / Don’t be to critical
Cancel the magazines / (Go away) / They’re much to political / (Go away) / Don’t buy him any jeans / (Go away) / They’re much to casual / (Go away) / Talent is relative
Ну, есть даже смысловой каламбур: Everything’s relative / (Go away Albert’s mother say to me) / We are his relatives and he don’t need any non-relatives […] Talent is relative / (Go away) […] We are his relatives / (Go away). Это как рифма «танго-полиуретана» – если асимметрично, по звуку. Смысла немного, но кутерьму делает, а в конце, где короткие строчки, и голос слипается. Кавардак, это их базовое. Клавишные как у детского пианино: тик-так, ток-тук, трам-трам-трам-там-там.
Can you feel me near you?
Ок, Томми (рок-опера). Я ее слушал в 70-е , не помню. Теперь: нежная ахинея, четвертый альбом The Who (британцы), вышел 23 мая 1969-го (дата пригодится). Сюжет (или либретто?) Пита Таунсенда, и это сущий бред: триумф слепоглухонемого мальчика Томми. Это еще не бред, тот дальше. Двойной альбом, на обложке жанром впервые выставлена «рок-опера». Музкритики расценили как прорыв, альбом зачислили в самые важные и влиятельные в истории рок-музыки. Играли потом в Вудстоке, концерт в Метрополитен-опера, прочие триумфы. Гитарный рифф, с которого у Shocking Blue начинается Venus (известная как Шизгара – she’s got it), выдернут из Томми, из Pinball Wizard. The Who не возражали. Впрочем, Шизгара вообще перепевка The Banjo Song группы The Big 3. Но и это не начало, исходник написал Stephen Foster, Oh Susannah, а ее пел и вполне популярный Нил Янг, альбом Crazy Horse. Славно все как связано, переливается, побулькивая.
Описания сообщают, что Таунсенд придумал историю, когда подпал под Мехера Бабу и решил перевести его систему в звуки. Формат преобразования: четырехлетний Томми оказался свидетелем убийства в семье, мать с отцом убеждают его, что он ничего не видел, не слышал, и никому ничего не скажет. От этого Томми делается слепым, глухим и немым. Логично, а подсознанием Томми начинает интерпретировать физические ощущения как музыку. Бытовое: Томми пытаются излечить, по ходу дела над ним надругиваются алкоголики и сексуальные извращенцы. Родители везут Томми в некий храм, решив, что на его душе проклятье, он же ничего не знает об Иисусе. Потом как-то успокоилось, родители начали оставлять его на попечение двоюродного брата Кевина, а тот пользуется ситуацией, чтобы пугать и пытать Томми. Но Томми ему наскучит, не очень-то он может реагировать. Родители снова попытаются вылечить Томми, отдадут его проститутке, а та откроет Томми галлюциногены. Затем Томми переместят к дяде Эрни, также алкоголику и сексуальному извращенцу. Тут-то Томми обнаружит в себе талант игрока в пинбол, вскоре легко уберет действующего чемпиона и сделается международной знаменитостью. Родители добывают еще какого-то врача, который полагает, что починит Томми и констатирует, что у того психосоматические проблемы. Мать продолжит самостоятельно лечить Томми, тот ее игнорирует и все время стоит перед зеркалом. Она в гневе разбивает зеркало и этим пробуждает Томми. Формат пробуждения не раскрыт, но Томми делается гуру и начинает духовно просвещать тех, кто слушает его проповеди (как проповедует, где – нет сведений; как говорит-то, собственно?). Требует, чтобы паства вслепую играла в пинбол, чтобы достичь его духовного уровня. Но это как-то непрактично, паства взбунтовалась, отчего Томми достигает и просветления. Это синопсис, убраны только пустые эпитеты и повторы.
Слепоглухонемой мальчик проповедует и играет в пинболл, нежная музыка. На английском все безалабернее «deaf, dumb and blind» – может, все и не всерьез, а так – для ритма. Может, он чуть-чуть, все же, видит, а не говорит потому, что не хочет. Прикидывается немного. Так, некоторое отступление от нормы. Из «изящно», «изысканно», «изощренно» тут, пожалуй, изысканно. Исходно сюжета и не было, его скелет опубликован уже после выхода альбома. В интервью Таунсенд пытался что-то пояснить, но зацикливался на заповедях Бабы, объяснения противоречили друг другу. Мехера Бабу я не исследовал, но, пишут, Don’t Worry, Be Happy – сказал он. Его фаны печатали эту фразу на эзотерических игральных картах и постерах, в 1988-м такой плакатик попался Bobby McFerrin’у, он и написал свою песню, а дело было в Сан-Франциско.
Есть красивая ария: Tommy can you hear me? / Can you feel me near you? / Tommy can you see me? / Can I help to cheer you? / Ooooh Tommy / Tommy / Tommy / Tommy. И так три раза, а больше и ничего. Лучше же, чем навязывающееся Who is this broken man cluttering up my hallway? Who is this unfortunate? в Jesus Christ Superstar. Уэббер и Райс его написали в 1970-м, поставлен на Бродвее в 1971-м, но Суперстар затер Томми. И в качестве первой рок-оперы, и по популярности. Тут-то окончательно и начался ньюэйдж. Да, считаем что первенство по части рок-оперы важно. Даже если они лишь сыграли в жанр, то и этим его немного разблокировали. Опера, Большой стиль. Сертифицирует основательность нового движения и его мировоззрения. Хиппи без Jesus Christ’а были бы не совсем они, даже с пакетом прочей музыки. Опера – это дело, у меня здесь тоже практически опера.
В «Томми» хорошая музыка (слушая сейчас). Приличнее «Суперстара», столяр против плотника. Нет причин их сравнивать, но лучше. За «Томми» уже почти обидно, чего ж у них первенство-то стырили. Но обида только на данном уровне постижения реальности, когда не знаешь, что группа «Милые штучки», The Pretty Things в 1967-68-х записала альбом S.F.Sorrow (вышел в конце 1968-го), а это первая рок-опера и была (Tommy ж в апреле 1969-го).
Прозрачные стеклянные шарики
Куда группа «Милые штучки» делась из общего сознания, а была ли в нем? По своей идиотичности название сравнимо разве что с «Морфием». Лавочка с бижутерией, хотя массовой группа быть, вроде, не собиралась. Не была и маргинальной, S.F. Sorrow писался в студии Abbey Road (сентябрь 1967-го), после Sgt. Pepper битлов и The Piper at the Gates of Dawn Пфлойда. Лидер, Дик Тэйлор (Dick Taylor, студент Sidcup Art College) начинал в Little Boy Blue и Blue Boys, вместе с Китом Ричардсом и Миком Джаггером. Потом в качестве гитариста там нарисовался Брайан Джонс, Тэйлор сдвинулся с гитары на бас, а группа стала называться The Rolling Stones. Через несколько месяцев Тэйлор ушел в Лондонскую школу искусств, там познакомится с Филом Мэем. Они The Pretty Things и сделали.
Но название – не лавка с цацками, это оммаж Вилли Диксону (Willie Dixon). У того есть Pretty Thing, 1955-й. Диксон хорош, connection между блюзом и рок-н-роллом. В конце 50-х работал с Чаком Берри и Бо Диддли, в 60-е его перепевали рокеры. Хиты: Hoochie Coochie Man, I Just Want to Make Love to You, Little Red Rooster, You Can’t Judge a Book by the Cover и т.п. Weak Brain And A Narrow Mind (1964), еще одна рекомендация слушать: If you got a weak brain and a narrow mind / The world gonna leave you way behind / Your friends will deceive you, leave you cryin’ / Can’t keep yours ’cause you are watchin’ mine. […] If you got a strong brain and your mind is smart / Nothin’ in the world is gonna be too hard / We gonna keep on goin’ before others start / If you got a strong brain and your mind is smart. Грустно & мечтательно: где так, где этак.
Pretty Things интереснее (имхо) и The Who, и роллингов, так что нет справедливости на свете, что хорошо, иначе бы вокруг сплошной маркетинг. Представить только мир, в котором Ван Гог – почетный академик, а Гарсия Лорка в 60-е переводит на испанский Евтушенко. Хм, могло бы… Павел Улитин делается ректором Литинститута – вряд ли, по социально-политическим причинам. Но уж Леон Богданов там – ни в коем из миров. Славно, что такое не получается, впрочем – какая разница. Чего только на свете не бывает.
Все равно Pretty Things дурацкое название. Их в зоне .ru почти никто не знает, я спрашивал, а люди наслушанные. Может, в какой-то нашей локальной реальности их, Штучек, и не было, а появились, когда к ней приклеилась соседняя. Не слишком отдаленная, много в чем совпадающая, связи оттуда чуть заходят сюда. May и Taylor запишут и два альбома в Чикаго (The Chicago Blues Tapes (1991) и Wine, Women, Whiskey (1993), это кооперация: Pretty Things и Yardbird Blues Band. От Yardbird BB был ударник Jim McCarty. А Ярдбердз из лондонских The Yardbirds, были с 1963-го. Там, в частности, играли Клэптон, Пейдж и Бек. В 1968-м распались, Пейдж сделал сначала The New Yardbirds, а потом Led Zeppelin. Кутерьма.
Еще: у Yardbirds была Stroll On, переработка Train Kept A-Rollin Брэдшоу для фильма Антониони Blow-Up (текст и название переиначили, чтобы не связываться с правообладателем). В фильм они попали после того, как в нем не захотели участвовать The Who. Туда хотел попасть уорхолловский The Velvet Underground, но не вышло добыть им разрешение на работу в UK. Но Антониони как-то прикипел к The Who и требовал от Beck’а раздолбать гитару, как это делает Таунсенд. Бек расхреначил дешевый Höfner.
Так что соседние реальности не так, что разово приклеились когда-то, а продолжают приклеиваться. Получается, что жил и в них. Но как? По факту выходит, что жил. Причем, без намерений присвоить соседнее, оно само вплывает, почти навязывается, ты о нем и не знал. Что до разницы реальностей, то история: The Pretty Things – Philippe DeBarge, 1969 (Full Album 2009, The Pretty Things featuring Philippe DeBarge). Официально это альбом, который Штучки записали с французом Дебаржем в сентябре 1969-го. Запись канула и выпущена только в 2009-м. В ютубе комментарий: In the era of the Beatles posing as Sgt Peper’s Lonely Hearts Club Band has any thought that the French singer Phillip DeBarge might just be a figment of the Pretty Things’ imagination? I certainly hear Phil May in there. Комментатор слышит на записи штатного вокалиста группы Мая, а не какого-то DeBarge. Тот вымышлен, потому что время такое было. Sgt Peper’s Lonely Hearts Club Band, а не Битлз, например.
Легенда: в 1969-м группе было кисло – S.F. Sorrow выпускали чересчур медленно, уже появился «Томми» и публика восприняла S.F. Sorrow как подражание ему. Тэйлор даже ушел, а остальные то ли с горя, то ли из денег записали альбом для французского миллионера Филиппа ДеБаржа. Альбом предназначался для распространения только в его кругу (Дебарж упоминается как плейбой). В некотором противоречии с версией о круге общения, другой источник сообщал, что «невероятно богатый молодой француз» мечтал стать рок-звездой и нанял The Pretty Things, чтобы. Только никуда альбом не пошел, а Mike Stax (в 60-х – владелец музыкального журнала Ugly Things) выпустил материал через 40 лет. Pretty Things, Ugly Things, сорок лет. Альбом есть на Амазоне, новенький стоит $74.97, но имеются и подержанные, за $21.98.
Есть описание, допускающее, что Дебарж мог быть и реальным певцом. У Дебаржа не было опыта, Мэй им руководил, записал для него скрэтч-вокальные треки. Что и сделало Дебаржа похожим на Мэя. С меньшим диапазоном, но любителю – норм. Непонятно, куда альбом канул после записи и какой уж звездой Дебарж хотел стать. Ну, может, ровно в своем кругу, но что было с записью 40 лет? Перед выпуском альбома в 2009-м сообщили: «группа снова собралась в студии, чтобы записать дань уважения ныне покойному Дебаржу: Monsieur Rock (Ballad of Phillipe), включенную в альбом как бонус-трек». Сыграл и Тэйлор (в группу он вернулся, но после дебаржевского альбома). Даты жизни Дебаржа – 1940-1999, альбом к десятилетию смерти, сомнительный повод. Но что подтверждают цифры жизни-смерти? Можно посмотреть, существовал ли Debarge, зачем. Да и так себе история. Приблудилась по дороге.
Это все время, выскальзывающее обмылком. Сколько чьего личного времени в нем? Сколько тонн сигаретного пепла? Пока еще не смылился. Если время используют, оно нарастает. Что-то стирается, что-то, не имевшее, вроде, к нему отношение, добавляется откуда-то сбоку. Плюс-минус. Или не мыло, кусок льда. Сначала его не было, потом нарастал, теперь тает. Тогда-то был в максимуме, скользит к нулю.
Если все в одно время вышли из одной точки, а кто-то свернул по дороге в лес, в каком времени относительно прочих находится он? Гибнет ли для него общая хронология? Вряд ли. В ютубе есть (точнее, был в 2020-м, в 2021-м уже закрыт) концерт The Pretty Things – Paradiso, Amsterdam (Full Album Bootleg, 29 марта 1969-го). Комментарий, Sip Meijer: I was trying to figure out who were in the band at the time of this concert .. […] «Я пытался вычислить, кто был в группе во время этого концерта… глядя на фотографию с обложки, сказал бы, что наверху, слева направо Джон ‘Twink’ Олдер (ударные), Дик Тейлор (гитары и вокал) и Фил Мэй (ведущий вокал). Внизу, слева направо: Джон Пови (клавишные и вокал) и Алан «Уолли» Уоллер (Уолли Аллен) (бас и вокал)… есть ли тут кто-нибудь, кто уточнит расклад?»
Написано в марте 2020-го, так что их знают. Не наизусть, он сравнивает видео с фотографиями, но все же. Но тут бытовое чувство, а время дышит все тише и разные его реальности сходятся, склеиваются в единственную. Время складывает в кучку свои варианты, оформит себя так и растворится. Но вот же, этот обмылок–не обмылок, еще существует. В реальность уже не вписан, за вычетом замкнутых кластеров: там иначе, нежели в социуме. Остались миллиграммы вещества того времени, его основная масса давно всосалась во что-то, чему не очень-то и нужно.
Музыка тут и не музыка, а существо-ловушка; вытягивает все, не разбирая сознательное-бессознательное, прошлое или настоящее. Помогает времени сложиться в перекати-поле, ее функция. Природное явление. Не думает о тех, кто заливает треки на ютуб, о тех, кто это слушает – тоже. С чего бы ты для нее есть? Интересоваться можно тем, из чего все это сделано, как петляют связи.
В альбоме (The Pretty Things) Parachute (1970), в Cries From The Midnight Circus рефрен: Can you hear me, can you hear me I’m a-telling you again – Hear me, can you hear me, can you – Can you hear me… Hear me… И спето, как в Томми: Tommy, ду ю хир ми, ду ю хир ми, ду ю хир ми. Зачем, с какой целью, с умыслом или время такое было? Пасхалка, к чему? Уязвить Ху как первопроходцев?
Пасхалки шли и в предположительную пустоту. Зачем-то слушая сейчас Breathe (In The Air, Pink Floyd, The Dark Side of the Moon), в районе 2:05 обнаружил слова run, rabbit run. А это ж классический хит, Flanagan and Allen: Run, Rabbit, Run! Зачем, почему? Инстинктивное желание всеобщей цельности, вот и кролик? Хвост оригинала:
Run rabbit – run rabbit – Run! Run! Run!
Run rabbit – run rabbit – Run! Run! Run!
Bang! Bang! Bang! Bang!
Goes the farmer’s gun.
Run, rabbit, run, rabbit, run.
Run rabbit – run rabbit – Run! Run! Run!
Don’t give the farmer his fun! Fun! Fun!
He’ll get by
Without his rabbit pie
So run rabbit – run rabbit – Run! Run! Run!
Песенка для шоу Ноэля Гэя «Собачка смеялась», премьера 11 октября 1939-го. Была популярна во время Второй мировой, после того как Фланаган и Аллен озлободневили текст, «Беги, Адольф, Беги, Адольф, Беги, Беги, Беги….» Странно, в песне кролику ж сочувствуют, «Беги, беги» – чтоб не попал фермеру под ружье. Что ли, перелицевали смысл. И телохранитель, и секретарь Черчилля вспоминали, что премьер ее часто напевал во время войны, в каком варианте? И роман Апдайка называется Rabbit, Run, вышел в 1960-м. Подтверждено, название из the popular World War II – era song Run Rabbit Run. Логично предположить, что и эпиграф (там и эпиграф) будет из песни, нет:
«Благие порывы, жестокосердие,
Внешние обстоятельства».
(Паскаль. «Мысли», 507).
Обстоятельства, их сочетания странные теперь, как в йогуртах: тыква – апельсин – семена чиа. Остров не только из музыки, из всего подряд. Исчезает, иногда выбрасывает из себя отростки, чаще разовые. Уловить бы эту динамику. Слепоглухонемые пытаются ощупать и нащупать, играют в пинболл – не ощущаем же, что из чего сделано и в чем происходит. Зато можно играть в некий пинбол, гонять прозрачные, стеклянные шарики. Ничего что в вакууме, он их из тебя и вытащил. Вот Herman’s Hermits, в детстве слова были один длинный звук, а потом уже слышишь No milk today, позже сообразишь и смысл знака. Молока на окне нет, значит – нет дома, заходить не надо. Какие-то обстоятельства.
Сколько весит ведро земли?
Это ничего, что The Who рассосались. Как субъект где-нибудь и висят еще. Их упоминают, а им-то какое дело. Им все равно, что их дыра в неведомое (слепоглухонемые пинболисты) закрыта, а альбом «Томми» песком занесло. Занесло чем-то. Вообще, сколько весит ведро земли? В каком мире The Who сейчас? Вроде, теперь они личное дело слушателей, так что в их частных. Но возникающие все же связи, где они? Они из абстрактного вещества, зато оно повсюду. То ли выдается каждому на время умственно-чувственной деятельности, то ли его производят ее результаты. А тогда есть место, в котором вещество как дома, то есть, там его дом, то есть – это пространство из него состоит. И, если так подумал, то оказываешься в смутной местности: то ли промзона, то ли старый Дом культуры с игровыми автоматами. Видишь что-то, что воспринимается Домом культуры и автоматами, музыка из какого-то репродуктора, и это почему-то Bill Laswell – Silent Recoil: Dub System One.
Какой-то город, Португалия или Испания. Окраинный район. Самолет вечером, можно еще гулять, потом найти метро и ехать в аэропорт. Через какое-то время. Но заклинило телефон, завис. Навигатор замер, как и все остальное. Вытащить батарейку, открыть – не получается. Нет ножика, самолет же, а я без багажа. Айдишка не открывает, слишком толстый пластик.
Ничего, времени еще, вроде, много, а последняя навигация показывала, что метро где-то тут, в этих двух-трех кварталах. Сбоку от промзоны дома, не новые. Приятные. Ходишь по кварталам, метро не видно. Понятно, вход в него не будет из мрамора, даже не отдельная будка. Скорее, просто дыра в стене или в тротуаре, как подземный переход. Не видно. Но это где-то здесь. Тут славно. Начало октября, жарко. Небольшие дома, малиновые листья деревьев, земля растрескалась – давно не было дождя.
Вроде бы, все кварталы, внутри которых телефон указывал метро, обошел, а его нет. Спросить не у кого. Жара, воскресенье. Как метро тут называется? Метро, андерграунд, еще как? И не помню, какой вывеской помечают, должен же быть знак. На навигаторе этот район так и висит, со старой точкой присутствия. За его пределы я точно не выбирался. Но карту не увеличить, чтобы разобрать названия улиц. Парк какой-то. Улицы, цветы. Может, живешь тут и через полтора квартала дом, а там R. и кот G. Но если они здесь, куда лечу я?
Еще проблема: в телефоне и посадочный. Что делать, сейчас телефон пробовать как-то открыть – все же вынуть батарею, вставить, перегрузиться. Или как-нибудь еще привести его в чувство, или уж потом в метро, по дороге? Сейчас это займет время, станешь искать не метро, а то, чем поддеть крышку. Проблему с посадочным можно решить на стойке регистрации. Но это потребует некоторого времени. Время пока есть. Район, такие дома, сякие, какой-то парк – вот это зелененькое, тогда понятно как именно к метро. Но это если понять, в каком его углу сейчас стоишь. Да и проходил тут несколько раз.
Счет времени теряется – телефон же завис, а на улице часов не видно. Найти бы кого, но и в парке никого нет; как же в жару и не в парке? Птицы есть, цветы. Павлин с общипанным хвостом. Никого.
Подземный переход, знаком метро не помечен. Наверное, там, где ж еще. Тут да, они в основном были в переходах. Вход в метро в нем не виден, логично – наверху выход на угол Спартаковской, метро там за углом, метрах в двухстах. Телефон по прежнему не реагирует, но он и не нужен, есть бумажный посадочный, засунут в паспорт. Времени хватает доехать до Белорусской и экспресса в Шереметьево. Ах, радость: в этом гулянии как-то не потерялся относительно себя. Во-о-от, обстоятельства могут быть всякими, а тебе какая разница. Это хорошая новость, но только поспешная. Пока есть только предположение, что из этого перехода выйдешь на Спартаковской. Пока еще в каком-то замкнутом мире. Какое метро, уже и выход наружу стал бы победой. Выйти в ливень и ветер, и холод, в state of schock. Все замрет и только чуть подрагивает, а следующий шаг будет зависеть от обстоятельств, ранее не бывших, отсутствующих еще. Безнадежно, как в древней игре Адвент.
Это вот что: Colossal Cave Adventure. Первую версию игры сделал на PDP-10 программист и спелеолог Уильям Краудер, в 1975-м. Вроде, более распространена версия 1977-го, Дона Вудса. Я играл в середине 80-х, на СМ-4, что ли. Дисплей Videoton, выпуклый кубик, экран с зелеными буквами, небольшими. Игра текстовая, интерфейс. Ситуации представлены словами, игрок действует ими же. Тебе пишут то, что ты как бы видишь. Печатаешь в ответ свое действие. Все двумя-тремя словами. «Взять такое-то», например – в ответ на «в углу лежит такое-то». Или не взять, а куда-то переместить. Ответят, что произошло после этого. Выбор куда идти дальше: влево, направо, вернуться. Переходишь в следующее место, тебе снова описывают ситуацию и т.д. А то, что нашел и поднял, оно либо полезно в дальнейшем, либо какой-то несгораемый бонус, не помню. Посмотрел сейчас описание: задача – найти сокровища и выбраться с ними из пещеры, набирая очки. Тогда я игру прошел, в конце нашлась какая-то бомба и в каком-то месте (не сразу) ее следовало бросить в скалу или стену. Было понятно: скала, тупик, а у тебя есть бомба. Ну и бабах, зеленый фейерверк из звездочек-плюсиков по всему экрану и, капсолоком, CONGRATULATION!
Эмоций уже не было, наконец-то это все закончилось, долго возился. По вечерам, когда эта ЭВМ (тогда они так назвались) освобождалась (тогда еще расписывали машинное время). Не каждый вечер, конечно. Несколько месяцев. Там и лабиринт был, сложный. Кажется, менявший свою конфигурацию в зависимости от чего-то. Пришлось даже его план рисовать. Работа, в общем. Вот теперь узнал, что основная часть лабиринта соответствует топологии некоторых из Мамонтовых пещер, в Кентукки. Краудер, программист и спелеолог, а то. Еще узнал, что Colossal Cave Adventure – первый образец interactive fiction в истории и родоначальник как этого жанра, так и вообще квестов. Отправная точка для компьютерных ролевых игр, жанров Roguelike и MUD. Конечно, Adventure на том же острове, среди времени, которое рассеивается и скоро его не будет.
Тогда, к концу возни с Адвентом начинался безвольный распад. Туда – ok, сюда – тоже. Куда несет – туда иду. Контроль утрачен. Ощущение внятного конца времен – куда идти, зачем. Выйти бы теперь из этих из подземелий и сеток где-нибудь в районе John’а Lydon’а. На One Drop или на Out of the Woods, было б славно:
Jackson stood ’cause he could
‘Cause he should looking good
To the woods and the stood to the wood understood
Well here we are the unfar
As you are, here we are, here we are, here we are, here we are
Вся эта моя история не принадлежит выцветающему времени, пусть из него и состоит. Я же тогда мало что из рассказанного знал. И это не чтение потом закроет пробелы, а связи развешиваются как-то иначе. Они в каком-то своем слое: сеть связей, завихрения тамошнего воздуха, смерчи, цунами, штиль. Сбои, противопоставления, срастание слоев, их расщепления, сдвиги, паузы – невидимые, присутствующие в любом материале. Не романтика, лабораторный факт. Какое пространство сможет так воспроизводиться, только это, – со сбоями, паузами, завихрениями, нечеткими связями.
Что при Лайдоне? PiL, само собой. Еще: Relaxing Blues Music | Best Blues Music Of All Time, на 5 часов 55 минут. Morphine, The Night (альбом), Erik Satie – Gnossienne No.1, не из рекомендованных. 1 Hour Balinese Music (Gamelan). Massive Attack – Mezzanine. Talk Talk – The Colour of Spring (1986). Del Tango Gotan Project Tango 3.0. Live 2011. Парижане, чрезвычайно эстетизирующие танго. Душное, совсем-совсем душное, красиво. Кортасар, практически. Не потому, что Буэнос-Айрес-танго-Париж, у них и Rayuela, «Игра в классики», кортасаровская. Он и в преамбуле упоминается, и по квадратикам там прыгают.
Еще у него «62. Модель для сборки» (говорил, что текст выкрутился из 62-й главы «Игры в классики»). Но «Сборка» и написана в 1962. А этот текст можно бы остановить так – 22: сборка. Или Сборка-22. Год написания, а кто ж не соотнесет 22 с Уловкой? Кто не соотнесет – те и не нужны. Уместная стоп-фраза – была бы, но снова успело напечататься следующее предложение. А стоп-фраза и все, задняя обложка или белый лист вниз до конца листа. Но глупость же заканчивать так. Ладно бы в название, а в конец? Обрубить и исчезнуть? Допустимо, но не в таком виде и не здесь. Будто улизнуть. Дурацкая, конечно.
В «Преследователе» у Кортасара есть как бы Чарли Паркер, aka Джонни, с фразой «Это я играю уже завтра». И его великий прогон о времени. Джонни заходит в метро на «Сен-Мишель», едет и думает обо всем подряд. Ну, как уж в метро. Видишь их всех, о ком думаешь, слышишь. Вагон едет, он на «Одеоне», люди выходят-входят. Снова думает о своем. Видел ту, она выглядела так, они были там-то, где он играл с таким-то. «Сколько времени я болтал сейчас», – спрашивает рассказчика. «Вероятно, минуты две». Ну а он, Джонни, рассказал только небольшую часть. Дальше цитата:
– «А если бы я рассказал все, что творили перед моими глазами ребята, и как Хэмп играл «Берегись, дорогая мама», и я слышал каждую ноту, понимаешь, каждую ноту, а Хэмп не из тех, кто скоро сдает, и если бы я тебе рассказал, что слышал тоже, как моя старуха читала длиннющую молитву, в которой почему-то поминала кочаны капусты и, кажется, просила сжалиться над моим стариком и надо мною, и все поминала какие-то кочаны… Так вот, если бы я подробно рассказал обо всем этом, прошло бы куда больше двух минут, а, Бруно?
– Если ты действительно слышал и видел их всех, должно было пройти не менее четверти часа, – говорю я, смеясь.
– Не менее четверти часа, а, Бруно! Тогда ты мне объясни, как могло быть, что вагон метро вдруг остановился и я оторвался от своей старухи, от Лэн и всего прочего и увидел, что мы на «Сен-Жермен-де-Прэ», до которой от «Одеона» точно полторы минуты езды».
Так и здесь. Сколько времени упаковано тут, в сравнении, например, со временем чтения – если заодно я вспоминал, что по жизни Gotan у меня в паре с телевизионными рыбками в аквариуме? Потому что тот же Киев, купил их CD (пиратский, да) в ларьке-магазине в подземном переходе, где спуск в «Театральную». Я там много чего покупал, в частности – по советам упомянутого А.Сучилина (мы с ним одно время работали там длинным вахтовым образом – конечно, работу и ее обстоятельства тоже вспомнил). Те же LPD – The Legendary Pink Dots. Tuxedomoon. И у тех, и у других там почему-то было много разных дисков. Пасториус, Белью – уже не на «Театральной», на Прорізной; в доме, где арка, что ли. IDM – в точке напротив. Вспомнил тогдашние разговоры, длинные – мы ж умные, а спешить было некуда. Андрей на ютуб ничего не выкладывал, кто-то ставил немного из «До мажора». Есть несколько Дней рождений Лиды – он на них устраивал концерты, джемы. А так есть на саундклауде. Он не только гитара, еще и компьютер, примерно-условно минимал-техно. В Киеве он этим занимался, жанр никак не называл. Но это другая история, а тут о том, как время упаковывается в один абзац.
У Лайдона справа Schoenberg: Verklärte Nacht, Op.4 – Boulez. Не из рекомендованных. Уже нет рекомендаций. Что ли, опцию отменили, недавно же была. Нет, не помню когда видел ее в последний раз. Происходит что-то, алгоритм потерял мою идентичность. Ниже Rocksteady! (Volume 1). The Roots Of Reggae – Jamaican Music Compilation. David Bowie – Aladdin Sane. Manu Dibango – Soul Makossa. Второй раз в списке, настолько его не знаю, что посмотрел: Ману Дибанго, саксофонист и вибрафонист, сделал афробит и афро-джаз. В 1970-е привел на Запад жанр макосса. Из Камеруна, с 15 лет учился во Франции, жил в Париже. Хороший альбом, последний комментарий: Απόλλων Θηρευτής Manu Dibango passed today (24/3/2020) from covid -19 virus. R.I.P.
Также и Ummagumma. Можно зациклить: начал с Астрономии Господней, к ней вернулся. Но возвращение не предполагается. Пусть это как остановка на заправке, выпить кофе и покурить – Сэй-Сёнагон включила бы такое в первую пятерку бесспорных наслаждений. Столики на улице, за соседним Баррет, потолстевший, лысый с кульком конфет «Фэнси» (шоколадная оболочка, внутри белое, как мармелад, но плотнее и почти никакого вкуса, а в середине продолговатая тонкая вставка темного, совсем текучего, сладкая). Поедает, кидает обертку в кулек, шуршит за следующей, конфеты заканчиваются – шуршания все больше, больше ничего нет. Но есть следующий пакет. Brasilica, что ли. У тех обертка шуршит иначе, суше и отчасти звонче, потому что фольга, а на «Фэнси» что то полу-полиэтиленовое, и только небольшой вкладыш фольги. Но я не узнаю, какая у него следующая: докурил, допил, еду дальше.
На Ummagumm’е справа теперь The Velvet Underground & Nico Full Album 1967. Sweet Smoke – Just a poke (1970), недавние. Talk Talk – The Colour of Spring (1986). Four Tet – Parallel [Full Album] – 2020. Ok, помесь техно с бульканьем, шумы, невнятные речи, мелодично, некоторые куски как все тот же гамелан. Девочки напевают фон, звуковое шоу небольшого шума и размера. Чисто тема аттракциона, которые в 2016-м еще пытались отличить от арта, а потом и различать бросили. Слипается и слипается, таков ход жизни. Комментарии ретро-романтичны:
— This is what astronauts should listen to.
— This music is music of eternity, thank you.
— Parallels 1 reminds me of old school Autechre, which is great. Has an Incunabula and Amber feel.
Хоть кто-то определил жанр. Parallels 1 – первая на диске. Ну а Autechre, там справа есть и конкретно Autechre. Но и разнообразие: Portishead, Tommy Guerrero, Nightmares On Wax. Afterlife – Special Coffeeshop Selection. Ra̲diohead – Amnesiac. Aphex Twin – Stone in Focus. Boards of Canada – Boc Maxima. Vivaldi: Complete Cello Concertos – тоже не из recommended, опция явно затухла. Эти концерты я слышал, хороший звук и без запилов «Времен года». 00110100 01010100 (Four Tet) – 871. Sigur Rós live from the Walt Disney Concert Hall. Joy Division – Unknown Pleasures. Да, вот это.
Неведомые радости
Слушать незачем, помню. Цитаты тут не применишь (ok, She’s lost control – для узнавания), это как какие-то топологические фактуры; резиновые и сырые переходы, раздувания-сужения в тесной арматуре. Не столько отстранение, сколько тогдашняя реальность. Локальные, точечные сварки, прицепляющие музыку к жизни – какой она числится, в общем – вполне ее реальный вариант. У меня JD были в начале второй половины 80-х. Такие-то спички, такая-то худая обувь. К альбому комментарий: As of June the 18th 2019 this blinder of an album was released exactly 40 years ago today The kind of music you keep returning to, once you fall in love with it.
А для меня прошло 35 лет. Пусть тогда пельменная. Рига, угол на границе Старого города, уже в нем – тот в 80-е был не туристическим, серым и ветшающим. Черно-белым, серым разной насыщенности. Вторая половина 80-х. Пельменная на углу, тесная, там универмаг рядом и много людей. От входа справа этот конвейер – металлические прутья, по которым волочишь поднос. Сметана в стаканах, хлеб. Салат какой-то, кажется. Яйцо под майонезом. Томатный сок. Стакан с солью и рядом стакан с водой, в который кидают ложку, помешав сок в стакане.
Там мы знакомы с R. уже лет 7, а в каком виде мог существовать кот G.? Не так, что в виде молекул или потенциальной возможности возникнуть через 35 лет, но эти Tabby – один же организм. Как грибница. Что не ограничивает субъектность того из них, кто пришел к тебе. Разве что нивелирует мутации и примеси.
Народу много, пельмени не успевают вариться, очередь тормозит. Ждет. Люди за столиками едят торопливо – хотя они долго стояли и могли бы расслабиться. Нет, торопливо, вероятно просто голодны. В то время занимали все места за столиками, не так что каждый отдельно. Зал рассасывается, когда очередь ждет. Вкуса не помню, пельмени и пельмени. Тесно, пар, сырые разводы на полу. JD тут потому, что время. Детали – все эти поручни, легкий туман из окна раздачи, вид людей – с музыкой не связаны, она не связана с ними. Не образует ничего дополнительного, ни личности, ни жизненного проекта, ни схемы мироздания. Просто все как-то так. Теперь Дивижн сделал дырку в какой-то еще один мир, ну а там – эта пельменная. Соединились, будто иначе и быть не может. В нынешнюю сухую жару, не склоняющую вспоминать ноябрь, дожди и слякоть.
Вот, пельменная. Не воспоминание. Может, что-то такое же зафиксировано ими самими, JD. Не так, что у них там такая же черно-белая, полу-нищенская – для посторонних – память, но в каких-то точках, пунктах какая-то стрелка дергается сильно вправо и медленно возвращается влево. Всплески и раскачивания уходят из музыки, уже сами как-то. Звуки заканчиваются, а переливание и качания длятся, постепенно делаясь твоим фоном, надолго.
Фон уже вне обстоятельств, где-то в подкладке, оттуда и действует. Славно, значит – подкладка существует. Она в области смерчиков, перескоков, где ж еще, и не различить то ли сегодня, то ли всегда. Это время, примерно 75-95-е, пропало. Нигде его нет. Будто этот кусок инстинктивно или намеренно вычеркнут (кем, чем, почему?) Вот русская проза, где тогдашние? Бартов, Звягин, Дышленко, Улановская, Комарова, Марсович, Нарбикова, Андрей Сергеев, тут не все, конечно. Что ли, не совпадали с тем, что было до и стало быть после. Тут бы отдельность этих двадцати лет описать, только незачем: кто там был – знает сам, а другим не объяснишь. Зачем рисовать объяснения и схемы. Есть что-то общее в упомянутых, очень разных, почти уже исчезнувшее. Не смысл ушел, а нет опоры для чтения.
Тогда, что ли, было нечеткое время и в нем внятно было что-то нетипичное, что пытались зафиксировать и материализовать. И не специально, а как же иначе. Право же, будто ангелы или что-то такое, феи и духи воздуха присутствовали во множестве повсюду. А потом проехали область, где филидели живут и водятся с нами, вот и все. Или тогда здесь было так, что им было интересно, а потом стало нет. Можно выстроить объяснения, незачем. Можно сделать пунктирные мостики к теперь, пустое. Пусть существует как существующее. Будет отдельно, зачем прицеплять пояснения.
Дальше: Pere Ubu – Terminal Tower, знаю. Их описывают торжественно: «единственная в истории экспрессионистская группа, сумевшая соединить элементы рока c musique concrete и создать звучание, работающее на уровнях сознания, которые для популярной музыки прежде были недоступными». Какая популярная музыка, коммерческие достижения отсутствуют. Может, как-то в принципе сказано, «Считаются одной из самых влиятельных групп ньювэйва». Не попса, конечно. А Pere Ubu – король Убю, персонаж и пьеса Альфреда Жарри. Убю и Антонен Арто играл. Группа американская.
Ниже Instrumental Surf Antology vol.1. Начинается с Satan’s Pilgrims – The Godfather (1997) (Speak softly, love so no one hears us but the sky / The vows of love we make will live until we die), звучащей как в Апачах у Shadows, с мяучащей и поквакивающей гитарой, типа гавайской. Бодрее оригинала, быстрее раза в полтора, стремясь в притопы-прихлопы. Весь альбом в таком формате. Для серферов, на обложке акула, хотящая пожрать пару-тройку членов целевой аудитории. Справа – подборки Surf Music. В наушниках, что ли, рассекают?
И Moondog, Bird’s Lament; Moondog & The London Saxophonic. Детали: The Viking of 6th Avenue / Louis Thomas Hardin. Original: ©1969, CBS Records (Now SME). This cover version: Moondog & The London Saxophonic © WMG & INgrooves On behalf of «Atlantic Jazz». Очаровательная работа, а сыграно (это ж cover) так, словно в родстве с Just Jammin’. В оригинале две с половиной минуты, римейк удлинил в 10 раз.
Муундог сам склонен к потенциально бесконечным петлям. Он и сам, как одна закольцовка, длящееся остановившееся время. Moondog (Луис Томас Хардин, Louis Thomas Hardin, 1916 – 1999) – слепой музыкант, композитор, поэт. Из американской провинции, а потом непонятно, каким образом: в 1943-м переехал в Нью-Йорк, общается с Бернстайном и Тосканини, Паркером и Гудменом. Artur Rodzinski who was Music Director of the NY Philharmonic (1943-47) recognized the genius of Moondog and wanted the Philharmonic to perform his work. Хотел, чтобы Муундога сыграли в филармонии, ее директор. Вряд ли сыграли, но факт желания зафиксирован.
В январе 1950-го хозяин звукозаписывающей SMC наткнулся на музицирующего Хардина, ему так понравилось, что пригласил в студию. Из записей сделают альбомы, Moondog (1969) и Moondog 2 (1971). А наткнулся потому, что с 1943-го по 1974-й Moondog был уличным музыкантом. Его точка – угол 53rd Street и 6th Avenue, Manhattan. Это такой угол: по 53-й направо сразу будет МОМА, а вниз по 6-й, через два квартала – Radio City Music Hall. Офис SMC был неподалеку на 5-й.
Лунным псом, Moondog’ом Хардин сделался в 1947-м, думая о каком-то «псе, вывшем на Луну больше, чем любой другой». Он ходил в длинном плаще, у него длинные волосы и рогатый шлем на голове. Шлем потому, что из-за волос и т.п. его стали называть Христом, а Хардину христианство не очень-то. Решил одеваться так, чтобы без этих ассоциаций, пошил скандинаво-мифологический наряд. Ну, стали называть «Викинг с 6-й авеню» (The Viking of 6th Avenue).
Отчего-то Хардин мечтал о Германии, называл ее «Святой Землей со священной рекой» (это Рейн). Получилось, уехал в Recklinghausen. Из Эссена в Дортмунд, а в Бохуме свернуть налево, там недалеко. К одному из клипов комментарий (Manfred Ostrowski): Moondog lived and composed in my tiny hometown Oer-Erkenschwick on the northern rim of the dying industrial Ruhr Area (Germany) for many years. And I saw him frequently standing in Recklinghausen not knowing that I was passing by a music genius.
В The Last Concert (1999) он за фортепьяно. В Marimba Mondo 2 оно будто препарировано, но, похоже, играет на чем-то самодельном: изобретал себе инструменты. Их много, что ли ситуационно их строил. Есть сайт MOONDOG’S CORNER, https://www.moondogscorner.de – немецкий, там статья Moondog’s Instruments. Перечислены Тримба (Trimba), треугольный ударный; изобрел в конце 1940-х. Небольшая треугольная арфа, известна как У, The Oo. The Tuji, – инструмент из девяти настроенных деревянных… Nine tuned wooden pegs, а я не музыкант. Что тут pegs? Прищепки? Теоретически возможно. The Utzu, небольшая клавиатура, настроенная на пятинотную китайскую шкалу (? – tuned to the five note Chinese scale ). The Uni – семиструнная цитра. Хюс – треугольный струнный, играл смычком. Hüs из норвежского, означает дом. Сам делаешь, называешь как хочешь. Другие звуки. Не фрик, не хара́ктерный герой. Минималисты (Гласс, Райх) считали его предшественником.
Обиходные дела в пространстве филиделей: некто практически невидимый, но существовавший. Неважно, что мог быть стечением обстоятельств. Чуть мультипликационная версия жизни, уместная форма ангела для Совсем Нового времени: из ниоткуда, живет как получилось. Известно даже пространство, откуда он появлялся, Муундог не бомж, у него на Манхэттене квартира. Как дом на небесах. Идеально, чтобы пребывать и действовать тут. Впрочем, он слеп. Можно сделать новую оперу, сиквел: это ж взрослый Томми, который восстановил все, кроме зрения, органы чувств.
Radetzsky March
Там ссылки:
The Prodigy – Out Of Space (Official Video).
African Princess – Jah Children Cry 12′ , 1980.
10′ Pablo Moses Music Is My Desire (2010 Remastered Version).
Babylon Dub – King Tubby.
Marcia Griffiths – Hurtin’ Inside.
7» Corporation Of Love – Give Thanks & Praise (& Dub). Там комментарий: That’s my dad Evol Graham and John Alexander who wrote this song. I think they we’re maybe 22 or 23 when they recorded this song.
Lee Perry – Skanking With The Upsetter Rare Dubs, 1971-1974.
KING TUBBY MEETS THE UPSETTER AT THE GRASS ROOTS OF DUB.
Fish + Goat At The Controls – Deep Sea Dubbing.
School of Fish (Dub) – Fish + Goat At The Controls.
Alpha & Omega – The Half That’s Never Been Told (Full Album).
Vladislav Delay – Lehka [Helsinki/Suomi EP | Not On Label (Vladislav Delay Self-Released) | 1999].
Watamu Beach (Rework) – Moritz Von Oswald.
Rhythm & Sound – Mango Drive.
Phylyps Trak Ii/I – Basic Channel.
И, отчего-то, Tyshawn Sorey: «Untitled» | In Studio (2018), славно.
Недавно была музыка для серферов, а эта – закрыть текст. Она как облачность, над которой летает не поименованное что угодно, не вполне даже существующее. Граница того пространства и этого: между здешними делами и люфтом с его сгустками, ходами, перескоками, сдвигами, прозрачными связями. Они оттуда выманиваемы – когда захочешь – сюда и меняют здесь что-нибудь, что захочешь. Теперь мы находимся тут, хорошо.
По времени сейчас 2022-й: проводки от 60-90-х отрываются, еще один, еще один. Мясные они, жилистые. И тут появляется еще одна колонка, уже слева: из ландмарков тогдашних чувств / желаний, леденцы. Там (микрон списка, он до центра земли) The Rain Song, July Morning, Coz I Luv You, Heaven Or Las Vegas, Mrs. Vandebilt, Have You Ever Seen The Rain, Late November, We Will Rock You, Common People, Smack My Bitch Up, Mein Herz Brennt, The Final Countdown, The Man Who Sold The World, Spy in the House of Love. She’s In Parties. In The Army Now. Sweet Dreams, Paint it Black, Enter Sandman, You Know I’m No Good. Vitamin C.
Это ж гимны возникших в момент предъявления их звуков стран. Из списка один за другим выступают гимны Штокхаузена: из ниоткуда клочками такие и сякие куски государственных звуков, перемежаются шумом-грохотом, скрежетом каким-нибудь. Никто из гимнов не описание, не справка о территории, его произведшей. Разве что чуть-чуть. Из ниоткуда в никуда. Паузы: дождь, ветер, запах сырого дыма. Шорох, шелест, потрескивания. Следующий. Много. Потом затухают все, но приближается духовой оркестр с маршем Радецкого, потому что «Гимны» Штокхаузена должны заканчиваться «Маршем Радецкого», вот что. Тот всегда закрывает концерт в Musikverein’е утром 1-го января, а стоп-фраза может быть хоть еловой шишкой.
В межеумочной местности по голому пляжу (остров же) идет Радецкий в виде оркестра, а в шаге перед ним и Новый год – так что темы вещества, из которого сделано все, и пространства, которое не вполне пространство, остаются нераскрытыми. Ах, они не входят в обиход, где им открываться, с чем встать рядом? Но что-то такое должно быть, как иначе. Есть, не называется никак. Какая разница, что тут сейчас для обживания времени, обстоятельствам все равно, кого, чем и как обволакивать. Они сделают шкурку острову, облаку, шару. Связи с ним слабеют, никуда не денется, а проводки, слова можно оборвать. Проводки оборвались, ну и что.
***