Dead Can’t Dance
ты был большим
размером или масштабом а я мог только выдыхать слова
и ты дышал их дымом смачно рассказывая как кто-то другой
квартиры заворачивал в подол и атлетическая любовь и читал с тобой рядом имена у соловецкого камня
они дрочили у тебя на глазах пунцовые клятвы
а при полной луне они сажали свой хуй на цепь источали затраты красоту и липкое время
до сих пор на пальцах
***
видевшие иова и ленты кожи
недостаточно и деревянные птицы
иногда я говорю с тобой из могилы старых магнитных лент
пункта обмена молитв на молитвы
оттуда иова просят снимать ещё
лоскутами с запястий белые ленты
домашнего порно
круги защиты пионы и ладан
старые фильмы о главном
не смотрящим вверх и круги на полях
— это язвы на гландах
где в аккуратных могилах песни
о слабой любви
желатиновая мембрана псалмов
в очереди к прости меня моя любовь
на ветру мутные ветви крапивы
***
я знаю что вы делали этим летом
ебали пятидесятилетнего каббалиста
иногда и иногда в его мягкое сердце
шалом вы заклинали демоном папилломы
раны привезенные из одессы и он говорил
однажды я покажу вам хайфу город дверей город лестниц
шалом демонам свинцовых ветров
шалом продавцам елочных украшений и тем кто ворует детство
его кости заворачивают в носовой платок
никто не отказывал вам в любви правда спрашивал он
медные шурупы провернуты через липкую смазку и листерин
ему нравились деньги деньги и ебля вы разглядывали липкие стенки
перламутрового мерцанья даат
читали апостола павла кончали в рот каббалисту пытались чтобы хоть раз получилось
по-другому
медные головки шурупов блеск вечности темное лето
темного сада? тех кто ворует детство
***
сердце сердца и клетка
соборная площадь кровеносная связь
капелл в mother of mothers
гомункулы из свинца ожидания из
бессвязности сна липкий брод осени
давай он покажет тебе свой болт
давай он синяя кромка а он вязкая рана
розой в белой соборной кладке
резное стекло ожидания
жидкие гарпии в вену
череп жестяные бубенчики
цинковые бубенчики мальчики
оловянные члены макабр и белая связь
оловянный мальчик стучит
цинковый мальчик молчит
он кромка а он вязкая рана по кругу
варежки на резинке пластиковые бубенчики
оловянные члены трутся об оловянную руку
так я полюбил проповедь так и я
в одном из этих дверных проемов находил тени
хладнокровное убийство затирает любые щели
безупречная этика горячий воск и тихая песня
грудам говяжьего сырца куски мяса вздрагивают под пение птиц
крещендо похожее на сейф сырые сгустки презумпции недоверия
пение липкое как на той площади где мы прощались с марком
маркусом матвеем он запустил руку в мой карман
но не нащупал там ничего выдающегося
лицо лукреции в разводах сукровицы на мраморе
я поцеловал его в висок на прощание потому что ему было печально
и стало еще печальнее
***
там выли ангелы
сросшиеся после оргазма зубные корни
дряблая лунный свет кожа
неприкосновенные проспекты кости в старинных заколках и птичьи тела
однажды вы придёте кастрировать
перевитые корни их артериальных судеб
резать под корень?
писать в стол
евхаристия машинное масло
личинка бражника в глазнице сустава
подрезать лишнее временные мосты
от клыков и вправо
плачущие прямо из пульпы
паломники десны упираются в искусственные каналы
***
Когда ты любил острие
назови острие его имени назови потом
темной луны ростки восходят над именами
и в этот день если бы мы поминали прошлое
кого бы мы назвали
золотые капилляры пока тебе предлагали рамы из белого золота
я расскажу как мать подносила каждое полнолунье ножницы
к внутренней стороне моего локтя
(дорогие кольца? Патриархальные измены нуклеарные спайки сомнений?)
резала кожу но как бы и не всерьез как бы не мне
каждый раз как бы разрезая горло моего отца
в этот день чтобы мы вспомнили
теплые ветры лакшери теплые ветры боли
сладкий поворот тоски темные изгибы дома
потом как один избивает другого как другой избивает первого
я разглядываю кровоподтеки летние августовские и зимние
ничем не отличающиеся идущие вширь
вот отец избивает мать и наоборот я смотрю в щели сумерек их причин
зачем рассказывать подорожник мать и мачеха дорога прочь и обратно
ты возвращаешься
их имена виктор валентин георгий герман геннадий герман
анна ольга олег вячеслав настя и еще раз настя катя катя галя гриша
денис дарья потом денис и дерья демьян слава леша костя
дальше
и я как бы расскажу это заново? узел не последовательной моногамии
но сообщения
темный извод луны квартиры камень интоксикация за твою руку
а мне рука матери ножницы у моей руки
драгоценные камни и оводы откладывающие яйца под кожу
утренние звонки семейные похороны онкологи и темные коридоры
лишено смысла олег дарий георгий геннадий
кольца автореплаем под шортпарис шортсторис не более
я рассказывал тебе? нет, где тонет в томном золоте твоего прошлого
слишком шумно слишком хорошо чтобы быть правдой даже для прошлого
валентин георгий герман геннадий просто остановись
обремененные руки пальцы изгибы неудач
выбирая единственную новизну – не рассказывать – это – заново – детали –
онкологи к прошлому – удушение – новый поворот реки – смерть или секс неизбежны
Иллюстрация: Таня Пёникер, «Эра гедонизма и четвероякая сущность бытия»