планы эвакуации

их было несколько, сквозь приоткрытую дверь свет выдавал тонкие, срезанные с двух сторон плоские тени. внутри амфитеатры, складывающиеся в обратном сходе времени вулканические кольца.
вчера заносили технику, университетские столы и кафедры, вывернутые в тяжелом движении воды, потоп в лекционном зале, незнакомые фотографии, сросшиеся в форме огромного тысячелистника. изъеденный влагой, он был торжественно брошен на сквозняке. судна, вынесенные к ногам толпы тетради, цветы в знак молчания как огонь мои руки сейчас обступают ваня.
лабиринты и знаки, рассекающие их пространство. сквозь приоткрытую дверь свет и работа. зеркала с провалившимися внутрь насекомыми, древними ожерельями и плодами, корни которых опутывают плоскую поверхность, мастерство температуры, сырые стены уходящие напротив глубоко, замирает цикл узоров для инстаграм.

плесень стягивает всякое неорганическое несоответствие, этапы медленного времени, полотна великих: зубные щетки, разного рода гигиенические принадлежности, ткани, нетронутые, но уже погруженные в колебания света и влаги, инструменты, ремни, замочки от детских сандалий, белые пучки струн и цветы, теряющие свою свежесть. спасенные здесь пишут натюрморты прозрачных сочетаний, гниют холсты в дальнем углу коридора. здесь была мастерская и правда.
отец роняет кисть, на моем лице тонкий лепесток масла. я плачу он говорит что это только часть истории затем последует цвет какой цвет какой пожелаешь приподнимая виноградную гроздь над головой я спрашиваю что-то вроде разве семантика цвета может быть отображена в желании усаживает меня не двигайся барочные вихри моих светлых волос восторженные комментарии не двигайся он отбрасывает белую прядь назад придерживает одной рукой за подбородок
– могут увидеть нас. когда я прохожу здесь одна, смотри в самом центре холста, пустое поле, розовые пленки огня в плоских штрихах пшеницы и обезболивающей мази, май, изображена, — я поднимаю глаза мы немного выпили на этом месте мы тогда и сидели непослушная прядь как из книги эпохи мужского взгляда если такая эпоха конечно была и все это не игра пространства подпускающего зрителя соответственно собственной связности
пугает ее насекомое, срывается с места. она диктует: я не успевал записывать, здесь едва помещаемся мы с ней, мы занимаемся этим чтобы восстановить порядок событий равно как и порядок справедливости – они, – она продолжила, – касались друг друга так, как если бы, отрабатывая сложные захваты, пытаясь стянуть друг с друга одежду, они чувствовали за спиной противника укрытия неизвестные. сила их движений под напорами воды теряла всякую перспективу определения, ты понимаешь, не здесь говорить о силе, но только о медленномдеформации и возбуждения
они обнажены под их ногами проекции свержений и трудного равновесия ты говорил амфитеатры напомни пропорцию диаметров я говорю пропорцию
большие ладони уносящие воду, сгустки семени цветущего тополя, тропические бури,
вваливающийся в их прозрачную скованность город неузнаваемым собранием звуков и запахов сочи насекомое не спеши срывается с ее уст большое не спеши
здесь пауза попробуй обозначить ее особо и торжественно, попробуй, не двигаясь, высвободиться белыми камнями забрасывают изможденных противников следы грязного песка на стеклах так начинается очередное празднество. очередной день движения

– их касания непременно узнаю́т нечто новое, так говорят об экспериментальной деятельности, о переселенцах и о тяжелобольных. эта проверка, этот опыт как бы исторгнуты в пространство знакомое и освоенное, мы не снимали обувь, мы курили при детях, случайно попадавших сюда через окна, мы разбирали спутанные одежды, не представляя в их предназначении имени и пола. суша в своей структуре имела всегда законы устранения т. е. устранения разрушений или устранения разрушителей я отвлеклась опять
они прерывались для сбора данных, очередной записи. например, тень, покрывающая часть обездвиженной пробами и вниманием фигуры, вдруг меняет свою форму, смещаются метки, фиксирующие эту фигуру в нужном месте. так происходили все археологические операции, данные о подобных изменениях следовало записывать и после обрабатывать и уточнять. так складывалось представление о земле, о том, как при столкновении двух потоков возникновение возвышенности затмевает собой белую тесноту проекций, брачное атлантическое кольцо из уроков географии.
она останавливается, говорит о правилах детализации и о том как можно предъявлять героя потом родители забирают нас. нужно снабдить местоимение глаголами но отказать в праве собственности, в доступе к операциям. ее волосы на моем плече, мы смотрим мультики
она она она она он ао онпо ноа ноаон о и это тоже следует оставить запечатление правило руки когда ты не помнишь себя ребенком но именно им, раскрываешь знак там где тело собеседника податливо где оно радостно сочетает ответ и причину радости, она останавливается говорит о правилах родители должны забрать нас, о переселенцах, о тяжелобольных

- общество собиралось долго, — я беру у нее интервью в троллейбусе я не знаю ее. слева переставляют стекло с места на места как фокус знакомого перекрестка измерение в измерение пусто по телу распространяется знакомый маршрут. – сперва нужно было изобрести формат, я всегда думала о формате. на ридингах по философии я не могла ничего исполнить, я тянулась к его лицу, молчала, говорила о проекте революции в нью-йорке укрытая тяжелым солнцем с ул. чапаева, дурацкое окно где мы держались за руки.
– ты могла бы объяснить, что это такое? откуда вода откуда прекращается солнце и начинается ридинг о по по п пополитических импликациях в романах роб-гриййе или здесь нет зависимости я не совсем понял прости
– в первую очередь это несоответствие между тем что можно назвать артикуляцией производства, т.е. когда формулируется порядок воплощения идеи наша остановка

мы пересекаем парк, я дрожу, в записи мой голос: это было пару лет назад? это было когда современность пересекая собственный контур утверждала пятидесятилетие мая, новостей, кода. против солнца ее лицо = вопрос интонации, — позже общество насчитывало уже около десяти человек, сначала это было чтение рукописей, тетрадей и сценариев не нашедших выражения, я забегала к ним в аудиторию говорила это не весть а письменность, начиналось сражение они хватали друг друга я записывала, делала эскизы, — она прерывается на подробное объяснение техники, на описание того, как срабатывали сирены и их эвакуировали. — суша проломлена по линиям <экспонированного> плана эвакуации

мое влажное лицо накрыто полотенцем, руки отца в медленном движении, меняют выражение и форму. остатки масла на реснице, в складке на его запястье. равномерно танцуют читатели на его полотне

— откуда этот запах?
— за окном горит листва на склоне. на склоне чтобы ты понимал куда смотреть ваня. листва картины отца эти лица черных портретов: на лекции про миз ан абим представление о форме приостанавливается.
— что ты думаешь, это могло бы внести изменение в нашу работу. ее горячая кожа, запись, оргия. мы выходим она закуривает вновь частичная связность строится за счет предвиденных повторений в законах логистики троллейбус , наша работа близка и никак по-другому мы ее и не мыслим
— я думаю эта форма не предполагает четкого распределения лиц и отношений, так? и если я захочу восстановить порядок репрезентации и варианты исполнения, то я не смогу обнаружить никакого прошлого, никакой последовательности, только границы производства
— мне надо будет уехать, сразу в двух направлениях как в одном стихотворении или же используя две возможности

*

она пропала, меня уговаривали указать момент времени, когда это произошло, но я отказался: я сидел перед комом ткани, оставшемся на полу после того, как все разобрали свою одежду, смотрел, угадывая в бесформенном переплетении напряжения жил и легкость движений, широкие бедра и крепкие плечи атлета, не раз расходившиеся от напряжения швы и иные следы анонимности.

насекомые прилипали к экрану: архипелаги удвоенной формы, пористый прообраз путешествия, его открытия. пустой университетский коридор мы гуляем с ней взгляды перед собой, две фигуры древности не знающие литературы. наши портреты цветут на стенах
— ты пишешь повесть и там я
— там ты как фигура древности: я складываю руки перед собой в нечитаемом жесте именно так ты складываешь руки перед собой в нечитаемом жесте и падая к твоим ногам я произношу текст который останется непроизнесенным. – хахах да похоже конечно, я забыла телефон в аудитории ты пишешь какую-то модернистскую повесть, — она исчезает в аудитории. здесь бабочка за стеклом я написал несколько текстов посвященных этому событию 10.10.2017 необъяснимое появление второй потом их исчезновение идут осторожно вон два профессора точно это они не смейся. ты была рядом когда по вечерам смотрел на уральское солнце и дополнял свои записи. я никогда не был как ты таким. не садись сюда, этот стол кажется сломан
неудачный пример из прошлой лекции

его руки, пронесенные впереди держащие ее напротив окна крупные капли.
поезд отходит ровно в семь одиннадцать ругань преследующая всякую радость бригада рабочих. мороз. я видел тебя в последний раз. она говорит что сцена расставания ей не нравится, что само расставание уже есть сцена ее надо писать светом и пространством, пустыми фигурами вокзала и белым. ее надо заполнить разместить она пуста от нее нечего ждать

сигнальная ракета взрывает раму экрана он выходит из зала кинотеатра строит декорации детали таблицы лица рабочих бригады раскладывающих над моей головой вещи. я руковожу его движениями свет бьет мне в лицо он падает
освещение двоит снег его надо разместить

*

говорили что она хотела пообщаться со студентами n. вживую. требование появления новой локации не следует из временной организации повествования но только как эффект ретрансляции того типа сопротивления который выводится на второй круг письма или на следующий его сеанс разыгрывающий незавершенность как центробежный рубеж и его акцию. студентки американского филиала обеззараживают мой русский слишком транзитивный язык орган метрополитена, как я любил эту улицу пушкина просто ходил туда сюда

— что здесь произошло в армении
— здесь убили человека
— это может привлечь внимание это интересно и нам так проще говорить с вами
— а мне какое дело до этого человека
— моя конференция прерывается -лась припадком на тверской
0- женщина стучит кулаками, доля рецепта из стадии аффективной переходит в прямое выступление, восстание пены в ста пятидесяти метрах, гневное обещание..
— так вы пишите политику
— мы останавливаемся вокруг нее как хрупкие спасатели в пальто и
1- так (как) вы восстанавливаете то что случилось здесь
— на улице пушкина здесь читают газеты и не только здесь а в газетах написано что проект не уничтожен но только приостановлен в постоянно воспроизводимом возобновлении, — я отвечаю этой студентке что философское производство также оповещает о себе в формате гиф изображений или откуда я это взял
2- как правило читают википедию или такие ресурсы о которых я не знаю мне нравятся слова и то что вы студентки американского филиала о чем я уже написал
— а ты
— зачем ты здесь на улице
— туманяна ты никогда не была

пример ее речи как отец пишет мне из алжира и говорит о войне конечно о войне думает как этимология как биография в издательстве совсем новом или совсем старом, в последовательность вносит насилие или наоборот или бред солдата есть необратимо необратимо время моего бреда радостно его присваивать и плакать потом отец на каком языке в холле отеля песни азнавура и буклеты о структуре ландшафтов армении отец ты в алжире или в армении или как мне тебя называть. – блочно-складочные или вроде того, ваня, а песню я не запомнил, а подожди, rfr z vju pf,snm ‘nj b yt gtcyz djdct f htxm pyfvtybnjuj gjkbnbrf? jyf yfkj;tyf vepsre bp gtcty aznavura

*

как вы восстанавливаете то что случилось здесь
мы не собираемся и не обсуждаем это лично мы дарим эту речь как дети под окном дарят огню скопления тополиного семени собранного рабочими без выражения лица

а как вот здесь мне говорить об этой улице, как говорить в категориях внешнего и расхожего э я хотел сказать похожего на другое во время прогулки по незнакомому месту

захламить замусорить заполонить забыть свои вещи и оставить все за спиной задержатся в препятствии собственности разыграть в тайном обозначении трагедию безответственности ничего не разрушать ничего не трогать не трогать эти машины фонарные столбы и плакаты не трогать сюжета не трогать своих героев не трогать его предлагающего свои услуги только линию предоставляя где один пропадает за ним пропадает другой не трогать их исчезновения это было бы преступлением акции восторга падение

в местах политического всегда должен возникать ctrl+enter как необходимое условие дизъюнкции но об этом можно не писать поскольку оперативность операции зависит от обеспечения проходимости путей сообщения а следовательно от циркуляции капитала
результаты же нециркулирующего капитала форматируются/гниют/заимствуют моего отца из алжира как речь/как дневник освоенный на претензию верховенства и изложения

в помещении разрастается университет, обзор результатов означающих ретроспективно замыкающих объем новых сведений, ленты празднества, запись показывает как перекличка. внутри амфитеатры, складывающиеся в обратном сходе времени вулканические кольца

собрание проносит реплику над головами собравшихся.

*

в нагрудном кармане отца часы как в фильме в нагрудном кармане нет там не часы там скорее рука обнаруживая их отсутствие. самолет резко уходит вправо. его тело, уставшее от долгих перелетов, его сознание, разрешающее одновременную задачу адаптации и воображения, за причиной которого эволюционные ряды несоответствий,

пытаясь вернуться в исходное положение, его тело дрожит, передает сигналы, вспоминает ответы из популярного интервью и задает вопросы, напрягается, тени реакции, распределенные в проекции показания что я говорю совсем напротив я занимаюсь искусством с десяти лет и все чего я хочу это сделать людей находящихся рядом счастливыми. я рядом, на самом деле я вокруг как уже было доказано в литературе, его локоть попадает мне под ребра, заимствование. движения мимолетного планирования, как бы сквозного в отношении плотного окружения следствий и связей, например, тел или даже строений с необычной архитектурой, улиц. эти воспоминания о строгой траектории, о временных точках большей строгости, чем природная строгость сухожилий и суставов, сходящихся в однородном пространстве уже моего тела. следы турбулентности и незнакомой от порывов ветра беседы на лице девушки справа, рассуждающей о рефлексах, больших ступенях повествования, сдвигаемых историей организма. она училась на третьем курсе сейчас она тихо сидела и наблюдала как отец раскачивает тревожа водную гладь вывернутые с их мест книжные шкафы мимо развернутый лист проплывающий на котором заявление об убийстве о смене научного руководителя об алжирских философах не лишенных способностей к спорту. – а я видела как ваня ушел под воду и не вернулся

— я говорю ей что я писатель что я его отец и то есть я отец и остаюсь в этом вся важность и строгость продолжения опять же, и мне нужно узнать ее мнение о законах герметичности человеческого тела, она говорит о горнолыжных трассах в сочи что у нее очень сильные ноги я и так это вижу. это правда вы бы тоже отметили, будь вы вокруг. — вы можете написать рассказ о совершенствовании навыка, например о том как крепнут определенные мышцы при необходимости повторять сложный технический элемент? как субъект приписывает кризис неоднозначности и неопределенности в качестве стоимости исполнения как упражнение когда эффект равен зрелищу как рейтинг
движение усиливается и повторяется. напряжение всякого условия, маршрут его цветения, смыкающего проблему и предшествующие траты: его запах распространяется, границы температурного режима, этюды равновесия, в которой ткани сложены согласно некой идеальной модели.
она говорит что это просто слова а тем временем человек распадается натурально в своей природе и склонностях и способностях которые никогда не будут востребованы поскольку экономика транзитивных пространств ближе к экономике невесомости. вернемся
параметром, который позволял говорить о процессе развития или отмирания конечности, являлась частота телесных толчков, тоническая организация ниспадающей последовательности спазмов и расширений. ткани расходились, жидкости, хранившиеся внутри, вихри воздуха, пленки, пути.
треск разрастающейся скульптуры розовый бюст мудреца
на поверхности парты
разгерметизация

пейзажи фрагментов, вырванных из тела, извергающиеся законы диссоциации, труд экспрессивности, крупные планы истории, спрятанной от глаз политических обозревателей, представленные данные плетения. завершающие этапы промышленности, зоны и коридоры. все это хранится в его теле как бы навсегда. [назовите мне] объект где предотвращена разгерметизация? преподаватель медленно осматривает студенческую аудиторию, вдавливая кулак в столешницу, кажется, наваливаясь всем весом. этот стол кажется сломан. девочка с косичками говорит абстракция имеющая законы, мальчик с веснушками на носу возражает ей конкретная плотность монада фрукта сорванного с дерева гораздо раньше положенного срока, девочка в розовом платьице качает головой и смело врывается в дискуссию напротив крупность лишенная всяческих границ, мальчик с задней парты робко вставляет алгебра. — а как относительно воспоминания? в области памяти есть объекты с подобными свойствами? учитель еще сильнее продавливает столешницу загорается табло пристегните ремни
марина у меня есть план как у болезни ага если писать серьезно и искать непосредственно проблему и причину тела то вот слушай: мысли навязчиво возвращена модель эмбрионального состояния тела, маленький комок внутреннего, то есть такое возвращение во внутренне когда отказывают всякие механизмы сообщения со внешними раздражителями но это не так — это скорее бесконечные инженерные чертежи системы вентиляции ходы блоки электроснабжения ожидающие громкости модели офисных помещений замочки от детских сандалий клацающие в глубине коридоров как все это умещает в условии ткани организм? возьми свою руку например и ты видишь как кк как закладывают фундамент спортивного зала где играют в баскетбол девушки в коротких шортах с красивыми или сильными если следить по контексту ногами приветствую тебя марина табло пристегните ремни раздается в пустых залах кафкианских учреждений над головой энтони перкинса возьми например свою руку другую уже руку марина и ты увидишь как в сопротивлении ветру твое движение вентилирует и греет проводит по коридорам по лицам читателей танцующих на полотне по страницам замирающих вертикальной лопастью размера the landscape thinks itself within me he would say and I am itsconsciousness

*

отца пугали пустыни, поэтому на водной глади, сохраняя следы водомерок, его взгляд разветвлялся, оставляя в редких островках движения очертания растений и животных. были собраны поиски. то есть назначены особые люди, способные дольше остальных находиться под водой без воздуха. на влажных стенах здания скручивались листки объявлений о пропаже людей.
— я видел его внизу он зажимал голову рукой и кричал он звал о помощи но его уносило течение
— я видел отдельные следы так сказать видел части тела выступающие из воды но я боялся правда и меня могло унести.
марина организовывала лекцию и инструктировала студентов младших курсов о плане здания о том где расположены выходы.

*

набережная хранила следы праздника, сложные фигуры, их необъяснимый порядок:
маяки, ладони в рыцарских щитках, лотосы, кометы и ассиметричные авиационные жуки.
на доске оставались цветы, его тело, сплошное,
кожа которого казалось удерживает определенную форму только за счет своей влажности. он провел так всю ночь, укрыв голову руками. он дрожал от холода камня, он забивался в его поры, проникал туда пальцами, спутанными прядями волос, ресницами, сбивающимся от дрожи и судорог дыханием. он забывал свою историю и меня, он все записывал, опираясь одной рукой на барную стойку, события ночного времени, но когда запись прерывается и больше некому сравнивать и больше некому обращаться к ответственным лицам и просить и путать сведения. пулевое отверстие проходило помещение или улицу со стороны набережной. – он выбежал мгновенно, мы видели только что он побежал вон в сторону вокзала, отмечали мы и следовали следу на пляже как от здоровенной рыбы прям огромной нечего сказать выброшенной на берег мы рассказывали новости и записывали. это был порт он исчез в океане. так лучше, обращается он ко мне

: письмом прокладывает себе дорогу топливо. сгорает граница сцены как вместо воздуха. пляж осыпался, лихорадка поиска или пустой осторожности.
ребенок боялся черепахи, тяжело поднимающейся среди камней. ребенок прятался,
и влажное брюхо над головой
наступление сумерек

парашютисты приносили с собой сведения о строении земли, ленты и тросы, плетущие скорость я в поле наблюдал вполне за тобой отец одномерная медуза пузырящаяся в цветочном поле, деталь сердцебиения, ван гог с большими вспотевшими руками, придыхание в моем рождении — кто стрелял в тебя ? — давай будем ходить в спортивный зал а, говорю протирая края разорванной кожи, ддавай я не знаю будем сидеть на набережной и играть в шахматы, давай я спрячусь как тогда под брюхо большой черепахи а ты будешь искать меня ныряя все глубже и глубже, давай запишем мой голос а потом припишем его всему остальному давай не будем завершать все вот так

когда ему было совсем плохо я рассказал что она звонила – откуда и когда? – да вот сейчас, очевидно изнутри своего путешествия как чего-то странно плотного? она прочтет ему в следующий раз: совершенно плоские деревья в задаче велосипедиста пересчитывающего маршрут, с возвышенности друг за другом спускаются марафонцы, записывающее устройство установленное на дроне выхватывает мое лицо ромашка вложенная в шуме волос глаза лишенные изображения смотрят на тебя, на тебя помехи или сход породы или посторонние предметы пронесенные болельщиками в результате беспечности работников охраны , связь теряется , колонна марафонцев разорвана , лента сменяющихся ландшафтов фиксирует уровни напряжения, скручивает волос вокруг. – когда ты приедешь? здесь даже не видно твоего лица

разорвана колонна спасателей выносит очередное тело. здесь даже не видно твоего лица