Вымышленная биография Маргерит Дюрас
посв. В. У.
(отрывок 1)
Она планирует пресуществиться в этом тексте, она думает выпрыгнуть из него и накинуться на вас. В Японии Средних веков так делали. В Японии? Да, в Японии, у них же вовсю выцвело византийское искусство, ничего не осталось — осталось соображать. М. Д. говорит: «Ты смешон, — и добавляет — но это весомо». Я бы согласилась. Лучше соглашаться с Маргерит Дюрас. Она соображает.
Иногда струп памяти жжётся. Она пытается его заглушить, не вспоминать, предпочесть скупость воспоминаниям, чтобы не плакали глаза. То, что исчезло, не было видимо изначально — у меня плачут глаза. Мьонк. Ещё в девичестве Маргерит Дюрас научилась душить волосы, подражая Скарлетт О’Харе. Выходя на улицу, думает, только у меня одной надушены волосы. Вам так понравится её непримиримость! Она норовит выпрыгнуть, она вот-вот это сделает. Чтобы не слышать отголосков треклятой любви, её фрикций из-ну-три.
Её, как и каждую женщину, раздирают земные жабы, и небесные жабы, и неземные жабы. М. Д. лежит вся в них, она знает, кто из них врал_а, а кто — нет. Никогда не влюбляйтесь в интеллектуалов. Снобы, им подавай познание. Всё, что у них было, умерло. Вот как, всё мертво, кроме византийского искусства.
Ваше мнение вас пугает, а её нет. Её пугает только одно — ну… что же? расстрелять? для удовлетворения нравственного чувства расстрелять? говори, Алёшка! — расстрелять! — тихо проговорил. Это и правда невыносимо, и вот — жабы уже раздирают её, как большую клубничину. Скупость истечения. Солкл тнобя снят. И вот светлое утро, глазастые полы с огромными лапами принимают насебя её стопы. М. Д. идёт в ванную, М. Д. возвращается, М. Д. завтракает, М. Д. пишет на листе: «КРУПНЕЙШИЕ ФИГУРЫ ФРАНЦУЗСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА». Маргерит Дюрас делит лист на две половины: персоны в феминном дискурсе, персоны в маскулинном дискурсе. В первый столбец записывает: люди. Второй пустеет — хлоп.
— Кто там? Дакота, ах, Дакота! Она там! Ты же не хочешь, чтобы я опять напилась?!
— Нет, я просто принесла розы, я просто хочу посмотреть кино.
Они смотрели кино о том, что такое предикат. Ах, предикат… В мире существует только он и её страх не выжить.
(отрывок 2)
Есть только мысли о море, весеннее тепло и старая новая война. Всё чаще у неё возникают мысли о море, Маргерит приедет туда и будет делать снимки как минимум двух рыбаков в день. М. Д. думает, если приедет на море — эта сабмиссивная мясорубка закончится. Будет только всполох, хмарь и ветер. А сейчас что? — ничем особо не занимается — засохла от солнца. Её комната отставлена подальше от всего (мир к ней не тянется), и она сидит там. Она неудачница.
Всё отжитое мельчает. Но снова приходит время для холодного кофе и время для горьких тыковок, дурацких тыковок, стебельков от тыковок. И вот, проза — это судьба, от неё так просто не уйдешь. Проза — это опыт труда, это политический опыт. Это вопрос, нечеловеческий, пагубный: что ещё нуждается в названии?
Маргерит Дюрас моет руки прохладной водой. Продрогает, как ось балерины. Её может расстроить только зима, только холод. Каждую зиму хочется умереть — в эту я точно подохну. Отсутствие меня возымеет значение? Ужасный вопрос, тощий, как спичка, снуёт и угасает, снуёт и угасает. Как ящерица. М. Д. словит её и посадит её в ящик. И снова приходит Дакота, ах, Дакота. Никакое горе не бывает личным. Дакота говорит, у тебя абсолютно редкий вид долбоебизма. В чём дело? — набрать полные руки песка и слушать его с безразличием. Нескончаемая цепь, ты мне никогда не надоешь, никогда. Всё случилось, она сказала, что сказала. У Маргерит колотится сердце, это всё равно что нырять близко к скалам.
М. Д. забралась в свой беспробудный сон — плавучий остров. Спать значит оставаться одной со страхом. Сон на жаре всех выматывает. Маргерит выматывает сон, даже если не стоит жара. Это очень суровые правила, с таким сложно не свихнуться.
Рассказ не клеится, очень сложно вести речь, она возвращается обратно. Маргерит прилипла ко мне, я пытаюсь её окликнуть, чтобы она избавилась от моих условностей. Чтобы был вот-текст, его белизна и сухость, но нет, никак. Поэтому М. Д. вслед за мной снова думает о море. Она представляет морское дно, нагое и одинокое, маленький пляж, вечерние намёки на дождь. Маргерит отлично плавает на спине, отлично гуляет вдоль береговой линии. В воде она всему радуется, там ей всегда везёт.
Снова приходит Дакота, ах, Дакота. Волочёт за собой свои пустые будни, ругается «говна вам надо дать, вы тупые». М. Д. пугает её неистовый гнев. Когда-то раз они поцеловались, но это был напрасный, как скважина, поцелуй. Они больше не целовались. И теперь издалека он похож на земляничное дерево. Целый груз тайн стакан. Но это и правильно, лучше ничего не знать, чем знать всё.
(отрывок 3)
Задача этой страницы — отмежевать М. Д. от себя, так, чтобы она отбрасывала тень на моё эго, а не наоборот. Почему мне так хочется, чтобы она была хоть чем-то на меня похожа? Конечно, нет ничего зазорного в том, чтобы писать о себе, мне не стыдно, я могу говорить о смертях, изнасилованиях, кого, где и как ебала. Просто не знаю, зачем. В себе я ценила всегда чистый вымысел. Конечно, мои персонажки имеют отношение ко мне, но такое же, как Зигги Стардаст к Боуи. Боуи говорил: «Это не я, это просто молния на моём лице, это мой дар вам». Так вот, мои придумки — судебная тяжба за монополию на ревень, рогатая садовница, пернатая черепаха, сверхнагота, горящий гусь — временные начертания на лице, и связаны со мной лишь тем, что когда-то тут находились, но их час прошёл — и вот! время для новой выдумки, для Маргерит Дюрас, женщины, не выходящий за круги отрывков своего рассказа.
М. Д. ненавидит этот город сильнее, чем он того заслуживает. Она страшно хочет иметь силы уехать отсюда одной, без него. Чтобы от жизни ничего не осталось — сплошная литература. Прийти в другое место, гигантское выжженое пространство, навьюченное синеватым светом, и заявить: «Я пришла, потому что таков мой долг, а ты, город, иди, исповедуй других». Но Маргерит стоит в нерешимости, от своей проницательности у неё голова идет кругом, она как человечица всё о себе знает, но ничего не может сделать. Ей бы хотелось быть как Дакота — быть сумасбродкой, у неё что ни день — то в голове новые бредни. Она даже ходит всегда одна, опередив остальных. Вечно Дакота против.
Обычно Маргерит Дюрас хандрит, но бывают и дни: в ветвях жужжат пчёлы так, что даже птиц нет. Скудные олеандры пустуют. Она пытается отыскать сигареты, если их нет, идёт в магазин — купить сигарет и чеснока; такая преданность чесноку имеет смысл. Если зима, то ещё вина, если зима, но утро, то коньяк для кофе. Зимой лучше почаще пить, чтобы время проходило быстрее.
На лето М. Д. завела себе буйвола, похожего на полуразрушенную колонну. Если случаются намёки на дождь, она выводит его погулять, тогда солнце заходит, начинается дождь, и её участь перестаёт быть дряблой, как кукурузное поле. Намокший буйвол превращает двор в храм Посейдона. И все уже не спешат домой, но останавливаются и слагают вирши: «Какой ваш буйвол внушительный, впечатляющий». Среди красных теней его вытянувшихся глаз не бывает грустно — ничто не мешает ветру. Маргерит так и решила назвать его, Посейдон, за то, что все пугались его уснувшего мерцания. Когда он дремал, М. Д. чувствовала неотступную боль. Всё становилось еле различимым, пока Посейдон не просыпался и не начинал бродить вокруг размеренными шагами, беззвучно, как кот.
Дакота заходила в гости и никак не могла оставить Посейдона в покое, холод, исходивший от него, влиял на неё плодотворно, она и его пыталась принудить к действию, вся распалялась. Когда Дакота первый раз начала его тыркать (как будто щенка), Посейдон отшатнулся от неё до смерти перепуганный. Ему казалось, у неё на его счёт имеются свои воззрения. Дакота смотрела на него как воровка. Но спустя время все поняли, что подобные взгляды ни к чему не ведут, и тыркать его — лишь прихоть, а не мечта всей её жизни. Они выходили гулять все вместе, и Маргерит, и Дакота, и Посейдон (а иногда даже кто-то ещё, куча народу, целый паром), тогда Дакота с Посейдоном шли медленно, отставая от всех, будто любовники. К концу прогулки она совсем его утомляла, он казался совсем обессиленным.
Дакота говорила, я бы с радостью на нём женилась, я думаю, что знаю о нём больше остальных. И М. Д. тоже так думала про себя и смотрела на неё с выражением укоризны. Тяжело быть женой. Такой он симпатяга, особенно в горе, горе напоминало М. Д., кто он вообще есть; это щипало будто во сне.
Они сидели на отшибе комнаты, на столе — бутылка вина, рядом валялись сигареты. Всё как обычно, но Маргерит смотрела на них умоляющее. Как будто они могут что-то поменять. Разумеется, мир менять надо — и она, и Дакота это понимали, время от времени бранились, но потом сразу ложились спать, чтобы не получить под зад. Невозможно так прожить всю жизнь, они уже ни над чем не смеялись. Нужно поговорить так, чтобы хоть раз это чего-то стоило. Нужно этого захотеть так, как она уже ничего не хочет — вот как она была устроена. Её глаза блестели, М. Д. протирала их платком как запотевшие стёкла. Подобные речи ни к чему не ведут, рассказать о своей жизни можно всё, она не своя — чужая.
Дакоте становится скучно, она вливается в прохладный каменный пол около кровати, со стороны выглядит, вроде она лежит на дне лодки. Буйвол, ещё более хрупкий, чем Дакота, сердится и ищет отражённый свет, чтобы полюбоваться собой. Маргерит смущенно чешет затылок, идёт греть суп. И ничего не остаётся, лишь улыбка М. Д. Дайте мне умереть сейчас хотя бы немного счастливой. Пока я закончила один отрывок текста и не начала следующий.
(отрывок 4)
— Дакота, ах, Дакота, везёт тебе — можешь читать.
— Я могу читать где угодно и при любых обстоятельствах!
— Ничто не сравнится с новым желанием, новым миром?
— Ты несчастная идиотка.
— Лучше тебе заткнуться.
— Так уж повелось, разбитое — собирают.
И выливают в непроветриваемой комнате вместе с четвёртым кувшином воды. Посреди пустых полок гигантской кухни. Три весны, или сколько, назад М. Д. Читала «Гостью»:
— Я приходила к нему и возмущалась Сартром, с меня так и пучились гроздья гнева. Он, наверное, совсем плохой философ, если ему нужен был ещё кто-то, когда рядом была Бовуар <…> Бертран де Бовуар, Симона.
— Это даже забавно, это обычное дело, как воздух.
— Я раздражалась, а он сказал: «Я же тоже провожу время с другими женщинами, хотя есть ты». Меня накрыла тогда вековая боязнь, и я не распсиховалась, а расцеловала его. Я не чувствовала себя счастливой, то есть чувствовала, но не оттого <…> но меня где-то поставили в ряд с женщиной, которая спасла мою жизнь. Я не смогла с собой совладать.
— Всё случилось, он сказал что сказал.
— Теперь я превращаюсь во врага?
— Нет, есть чувства и долг, оставь их — они располагают к работе.
— Дакота, ах, Дакота, ты не можешь никуда скрыться, ты как мыльный ящик.
Дождь пойдёт прямо сегодня Скверное настроение Когда Маргерит была под землей, никто не могла этого вынести, но когда она находилась над землёй, никто не понимала, что с ней творится. Всё кажется привычным: если речь идёт о возлюбленном, то горечь усталость.
В первые дни всегда так Завтра будет лучше Отыщется любой предлог М. Д. распрямилась: «Я сморозила глупость». Дакота сбоку была большая дуга. Если захочется сравнить с морем, то эта дуга — пенный след. Маргерит, в следующий раз приходи одна, опустив голову Так не уходи Нет, вот маленькая пристань: рыбак и его проклятье Надо уходить Марегерит начала занимать собой всю мою жизнь.
Она становится у зеркала и говорит: «Дрожишь, старая туша, но знай ты, куда я тебя везу, задрожала бы ещё сильнее»1. М. Д. мотает головой, запьянев, сметает дочиста: «Дрожишь, скелет; будешь дрожать ещё сильнее, когда узнаешь, куда я тебя поведу»2.
(отрывок 5)
Царица-подросток пытается сменить обувь, чтобы взобраться на гору. Сады, заросшие крапивником, сады заросшие подражают женскому; молчание толкает их всей своей массой скрытых внутри вещей. Сады, заросшие крапивником, мне наплевать на вещь, я дарю её вам. Слово найдено, вещь мне больше не нужна. Царица-подросток, робок твой взгляд; за один только твой вид, такой чистосердечный, тебя возьмут в рай. Сады заросшие, обнадёживает её скромный вид. Он значит — истина рвётся оружий.
Маргерит делает вид, что живёт в причудливом мире. Живя в простом, понимаешь — нужен лжец. М. Д. нравится, когда ей лгут. Ложь о мире — своего рода гимнастика. Если прозаица говорит, что при письме дорожит реальностью — ей требуется хирургическое вмешательство. Прозаица говорит, что чувствует себя обязанной миру бедняжка, такая послушная. Такие автобиографы толстокожи они не могут терпеть лишения и стремятся подчинить всё себе Им требуется психологическая драма чтобы было о чём писать. Мне тоже непросто: завзятая ложь держит в повиновении Повинуешься и знаешь: всё, что будет здесь, исчезнет.
Вначале Маргерит держится, не поддаётся, молчит. Главное — это расстояние. Такое, что с него уже не увидеть, не рассмотреть воробья. Муравья. Душераздирающие противоречия когда знает истина ищет выхода оружий — ей трудно держаться в себе. М. Д. охватывает всеобщий зуд, вот она уже рыщет слабым голосом с железными прутьями. Она не может обойтись без этого, никак не могла бы. Дайте Симоне сказать, Маргерит Дюрас обожает слушать, как она говорит. Она старается следовать её примеру. Все Симоны великолепны, но не одинаковы. Симоны, Вы ангел. Все пытаются слышать из М. Д. преступницу, все, кроме Симоны.
Сады заросшие с жаром открываются Посейдону. Но только пока он, противный, не смокнет. Пока не смолкнет — они отбиваются. Мы страдальцы, шепчут сады При одной только мысли об этом Посейдон делается больше. Он порядочный трус, поэтому сразу заводит разговор о своих подвигах. Сады, заросшие крапивником, передразнивают его расскажи нам еще о своём Противлении Они способны на дерзость.
Мне надоел этот рассказ. Смени название Это всего лишь название И дело пойдёт на лад Не угадали Сады заросшие,
вам это приснилось, вы всё путаете, эта дерзость больше не выносима. Дайте Симоне сказать.
Любое дело сделать легко если тебя ведёт священное понятие долга.
Симона, ты ангел, от этих слов она даже не чувствует себя польщённой. Что значит — следует ей верить. Следует верить Симоне, даже неуверенно, со скрытым намёком, чтобы отвлечься от мира вещей мы тогда скрывались, царица-подросток.
(отрывок 6)
Мы с М. Д. всё чаще сходились во мнениях, в её идеях была какая-то непобедимая сила, что впечатляло. Но одновременно — убеждённость, которая меня бесит. С ней невозможно говорить на равных из-за выражения лица, схожего с кристально чистой прелестной стрекозой. Маргерит цедит: «Я заранее знаю, что Вы скажете». Её собеседницу после такого сразу же отдают на расправу. Такое нельзя назвать спором — это процесс необратимый.
Огромный сонный удав; никогда не ожидаешь его броска — непростительная дробилка дистанции Огромный сонный буйвол с глухими ушами; никогда не ожидаешь его прихода — драгоценный минутный порыв
Маргерит следит, чтобы поклонницы не открамливали Посейдона, они бессильны против его буйволиной шеи, такую-такую таскает на себе Посейдон. Иногда М. Д. не хватает широты взгляда и кто-нибудь по малодушию затыкивает его кукурузой до полусмерти. Посейдон по малодушию молчит
Маргерит Дюрас носит в себе идею, год назад обнаружила, что вправе иметь идею и схватила. Пустячная малость? — не выбросить из головы, даже если инквизиции висельницы бойни Единственная носительница идеи погрузилась в самую глубь одиночества. М. Д. имеет крепкое нутро, неподвижные глаза, но в одиночестве так ощутим упадок и приходит мысль о смерти, стоит неотступно. Маргерит, прекращай испытывать сердце! Как это? что каждая сама за себя, если Господь за всех? Дакота, ах, Дакота, её склонность к фанатизму сектантству Она и без рук водит за нос
Происходит цепь нелепостей подтасовок… Маргерит всё никак не примет решения сдаться, не примет помощь мысли в бедствии/буйстве. Дакота, ах, Дакота, какое сияние, какой порядок! М. Д. больше не одна Это всё меняет, это меняет абсолютно всё Она будет счастлива вот-вот оказаться неправа. Теперь вдвоём говорят по очереди:
— Это азбучные истины.
— Вы неостроумны.
Посейдон резвится где-то обок, обжёгшись, пристально отрекается от своих невинностей. Невинности. Такие как Лазарь в чёрной звезде, ушедшая молния, планеты, невозвращение. Я вижу смустн куски будущего, корабль полный книготорговок. Я хотела закинуть рассказ туда к ним. Они способны его доделать, надо срочно доделать. Бессвязные невинности, бывает, встречают нетерпимость. Это не повод отказаться от них. В середине любого мышления рано или поздно обнаружится пустота. Радость ильязд опередил дада подрывной принцип
Мистический опыт Маргерит Дюрас устремился к религии напрямую, обойдя общие места. Постоянное предельное внимание к несчастью, подруге; помнить о слабости стиха, гибнуть в слабости, появляться в силе проз. Осилить прозу — всё равно что первый раз чуть не плача назвать себя женщиной. Но сказанное твёрдо, его не расслышать, даже заткнув уши, запершись на замок. Факт сказанного присутствует даже за бетонной стеной. И под страхом смерти он не будет исключён. Скучища Такой говор затаскан, меня не берёт
С полуслова, с пол-оборота лебеди-принцы изливают свой свободный сострадательный ум. Браво Я покоряюсь Сын и дочь, богатырь и тунеядец, рослая отторженная ворожея — их примут за помешанных Это люди, при которых решаешься сказать. Они неграмотны — возмутительно? аморально? Маргерит вечно заносит к таким. Она ненадолго теряет разум, никто не успевает её предостеречь. Это несчастье? Она, как спрут, съёживается заводит музыкальный автомат будет поздно
(отрывок 7)
С самых ранних лет ей правит тяжесть, такая, что непосильно распрямить плечи. Тяжесть подначивает овладеть силой — я в ней не нуждаюсь, Маргерит Дюрас отстаивает себя. Тяжесть ставит ловушку — монологичность, и требует не сметь отлучаться. Что вместо неё? — écriture féminine. Рассеянность
За пределами владений тяжести можно обрести зрение — проект изменения жизни. И вместо любования — литература о том, как должно быть. Долго ли муки сея будет? до самыя смерти — вот он поднял меня за шкирку, тогда и я увидела, это награда ни за что, увидела её живительное
М. Д. устраивает поездку. Сферы, где она обитает, износились. Теперь реализовать любовь можно только в середине неотёсанного озера или на вокзале в неустойчивом городе. Начнётся заново, может, нагляднее, чем прежде. Дакота, ах, Дакота возникает — возникает спор. Ей хочется выкинуть что-то похлеще — схватиться зубами, совершить акт поклонения, попасть не вовремя. Маргерит поначалу думает, Дакота рехнулась. Но признаёт, в её сердечной взвинченности есть особое совершенство.
— Это сильней меня.
— Ты стала совсем рыхлой и нарочно не делаешь даже робкой попытки.
Они ещё всякого друг другу наговорили. Их непохожесть настолько заметна, что бедолаги глазеют её, застывая посреди улицы
Маргерит Дюрас в самом деле лишь ищет надлежащее место. Она собирается стать событием, которое совершается помимо её воли
Буйвол раскатисто лижет комнату. Посейдон, он большой — я держу его на ладони. Гиганты всегда нравились Маргерит. Микроскопические вещи кажутся неустойчивыми непутёвыми. Хотя в них, конечно, нет ничего дурного. Посейдон наследовал от М. Д. дела, учебные занятия. Она не умеет хранить дистанцию, привыкла тянуться всем существом. И в дни, когда он совсем не появляется, Маргерит томится. Но возмущение прячет за снисходительностью издёвка мышеловка Невзрачные ласточки мельтешат у окон, ныряют в воздух Однажды М. Д. затаилась, поймала их на игре в карты. М. Д. старается спать и не знает, чем ласточки тешат себя по ночам, может, отращивают рога может свирепствуют может разыгрывают казни
Острую незащищённость чувствуешь перед необходимостью писать. Процесс письма встречает невиданное сопротивление, но знаешь, что литература стоит любых усилий, и садишься снова и снова. Это утомляет, да, но одновременно выдёргивает из логики повседневной жизни идёт трещина
Маргерит Дюрас безукоризненна Она нужна была позарез чтобы старое дрогнуло чтобы задаваться простыми вопросами чтобы наткнуться в новые земли