И потом они

Темно и тихо, но в тишине слышно, как издалека горит свет, все это время она молчит и смотрит сквозь стекло, благодаря тусклому свету можно разглядеть лицо, спадающую на лоб челку, сосредоточенные глаза, морщинки в уголках.
Одинаковые, в одинаковых серых халатах, за столами, не поднимая взгляда, ладони тыльной стороной вверх, с растопыренными пальцами, листы бумаги, карандаши справа, слегка опущенные головы, короткие стрижки, электронные часы на противоположной стене, обратный отсчет, каждые пять минут приглушенный щелчок, по щелчку синхронно берут карандаши в правые руки, пишут с одинаковой скоростью, их движения согласованы, почти без погрешностей, через пять минут, по щелчку, прекращают, издалека кажется, что это один человек.
Как будто один человек, говорит он, думаю, намерено, говорит она, вроде метафоры о человеке, она красиво щурится, у того, кажется, небольшой тик, ты о чем, не понимает он, немного жмурится, когда моргает, отвечает она, может, тоже намерено, молчат несколько секунд, внимательно вглядываясь, из-за дыхания стекло периодически становится видимым, вряд ли, улыбаясь, она отводит взгляд, хотя они же их как-то отбирали, отсматривали, потребовались именно похожие друг на друга, но с некоторым изъяном, добавляет он, который позволяет, подыскивает нужное слово, ее глаза смотрят куда-то вниз, приблизиться к действительным обстоятельствам.
Приглушенный щелчок, прекращают писать, синхронно кладут карандаши справа, затем ладони на стол, тыльной стороной вверх, интересно, что они делают, когда карандаши тупятся или ломаются, говорит он, вероятно, здесь присутствует кто-то еще, помимо них, чтобы следить, говорит он, хотела сказать, к реальности, добавляет она, приблизиться к действительным обстоятельствам, хотела сказать приблизиться к реальности, никогда не понимала, что имеют в виду, когда говорят такое, это слово кажется мне бессмысленным, ему тоже.
Это тоже бессмысленно, говорит он, потому что метафора, спрашивает она, потому что ничего примечательного тут нет, разве что очередная попытка удивить публику, публику подобным удивить нельзя, кажется, она несколько разочарована, скорее всего разочарована его реакцией, публика насмотрелась всякого, продолжает он, публика играет скорее косвенную, побочную роль, публики почти не осталось, по крайней мере, например, вот, некоторое время молчит, видишь, он оглядывается вокруг, как бы вслед ее словам, вокруг никого нет, только темнота, тусклый свет, стекло, они и как будто сжатое, но едва заметно пульсирующее изнутри спокойствие.
Здесь только мы и они, получается, что художественного материала больше, чем зрителей, говорит она, я не понимаю, он понимает, что она не станет ничего объяснять, это не в ее природе, не в природе таких, как она, такие никогда ничего не объясняют, предполагается, что каждому должно догадаться самостоятельно, в конце концов результат менее важен, нежели процесс познания, так ему скорее всего говорили, поэтому его не удивляет, когда она ничего не говорит в ответ, она отходит от стекла, в сторону, читает вслух написанное белыми буквами, он стоит чуть поодаль, издалека ему кажется, что она читает белые шершавые полоски, ему нужно проверить зрение, заказать очки, не линзы, его пугает прикосновение к поверхности глазного яблока.
Исследуется письмо как процесс, не предполагающий конкретного результата, письмо как продолжительность повторяющихся, однообразных действий, не приводящих ни к чему, ни автор этого процесса, ни исписанная им бумага, ни дальнейший результат его деятельности, а также деятельности типографа, не имеют ни малейшего значения для человечества, хотя и принято воспринимать, ты права, метафора, говорит он.
Она явно разочарована, она не показывает виду, но он чувствует, то ли по выражению лица, которое ни капли не изменилось после неуклюжей реплики, то ли по неким признакам, скрытым внутри ее глаз, он не может в точности объяснить себе, откуда, но точно знает, что ему следует внимательней относиться к словам.
Справа от текста темный прямоугольный проход, ведущий, надо полагать, куда-то дальше, она движется в замедленной съемке, даже еще медленней, ее движение напоминает серию сшитых между собой статичных фотографий, вероятно, черно-белых, выстроенных последовательно, наподобие хроники, он ловит себя на мысли, что ему нравится, когда движение человека устроено таким образом, так оно кажется искусственным, он бы хотел, чтобы его движение тоже выглядело со стороны как серия слегка прерывистых кадров, он послушно движется за ней, приблизительно соблюдая ее скорость.

То же количество, в серых халатах, в таких же точно креслах, над каждым горит тусклая лампа, лица слегка опущены, отчего практически неразличимы, короткие стрижки кажутся от света поседевшими, непонятно, как они выверили наклон каждой головы, приглушенно и тихо, ну разумеется, улыбается она.
В руках у каждого по белому листу бумаги, электронные часы на противоположной стене отсчитывают по пять минут, приглушенный щелчок, по щелчку каждый принимается внимательно смотреть в лист бумаги, если приглядеться, видно, что зрачки бегают слева направо, вероятно, читая написанное, зрачки бегают синхронно.
Непонятно только, почему отдельные листы, говорит она, читают с отдельных листов, снова улыбается, еще шире, немного нервно, увлеченно, если следовать логике, должен быть упомянутый результат деятельности типографа, она смотрит на него, краткими нервными рывками, речь о необработанном материале, говорит она, о тексте самом по себе, говорит он, о тексте, который еще никем не обработан, говорит она, кроме того, кто его написал, говорит он, кроме того, кто его написал, но это не обработка, акт создания, чего бы то ни было, возникновение речи, в этом роде, говорит она, слишком прямолинейно, он по-прежнему всего не понимает, ему удается подбирать уместные реплики, он видит это по стройности диалога, он не понимает того, что вроде бы очевидно, ему ни в коем случае не хочется в этом признаваться.
Хотя в целом мне нравится, ставят многих на место, особенно тех, кто все время о важности, никакой пользы на самом деле нет, говорит он, как тогда быть с образованием, говорит она, не буквально, в целом, всякому нужно что-то уметь прочесть, объявление в автобусе, на двери подъезда, расписание поездов, квитанцию по оплате электричества, для оплаты, говорит он, она смотрит, улыбаясь, он чувствует, что преодолел разочарование, она смотрит сквозь стекло, вполне очевидно, говорит она, здесь изъянов уже нет, говорит он, то есть все-таки случайность, говорит она и смотрит на него.
Щелчок, откладывают листы, слегка приподнимают головы, свет стекает по лбу к щекам и подбородку, кладут ладони на колени, тыльной стороной вверх, сидят неподвижно, вероятно, они не моргают, либо моргают синхронно, кажется, если приглядеться, можно заметить некоторые отличия, не исключено, что отличий нет.
Удивительно, как они набрали столько одинаковых, говорит он, неудивительно, говорит она, потому что все между собой похожи, спрашивает он, потому что все между собой похожи, говорит она, хотя принято считать, что нет, говорит он, принято, потому что иначе становится страшно, говорит она, но есть половые, говорит он, первичные половые признаки, говорит она, в остальном типология, говорит он, тиражирование, здесь об этом тоже, говорит она.
Этого он здесь не видит, кажется, по его взгляду понятно, что он растерян, что ему не удается обнаружить очевидное, находящееся на поверхности, она скорее всего заметила, такое пугает, меня пугало, с детства, ощущение куклы, конструктора, с одной стороны, если конструктор, то не представляет опасности, как люди с оружием, если конструктор, то можно взять и разобрать на части, с другой стороны, кукла типична, она сделана как олицетворение живой массы, либо как представление об идеале, но подобна сразу всем, подобных много.
Подобного вообще много, ему явно удаются обобщения, она снисходительно улыбается, взгляд остается прежним, без видимых изменений, как если бы улыбка существовала отдельно, обобщение не к месту, мы так не воспринимаем, говорит она, мы в центре, от нас отталкивается свет, звук, мы изобретаем себе речь, поэтому было страшно, она некоторое время всматривается и молчит, ее губы слегка подергиваются, произнося нечто беззвучное, еще несуществующее, он различает на ее губах звуки о и и, на этом они играют, говорит она, на страхе, спрашивает он, на детском страхе, что все одинаково, говорит она, что люди вокруг одинаковые, что ты одинаковая, и так далее, во всяком случае, мне кажется, что на этом, оба некоторое время молчат, щелчок, они берут в руки листы бумаги, читают, их движения безупречно синхронны.
Слышно шаги и некий сопровождающий звук, оборачиваются, входит старая женщина с деревянной клюкой, прихрамывает, около двух секунд внимательно смотрит ему в глаза.

И безошибочно, она грызет зеленое яблоко, отвлеченно смотрит куда-то в сторону, как будто говорит сама с собой, проговаривая вслух, разве, спрашивает он, тут чрезвычайно трудно ошибиться, ты просто делаешь то же самое, что все, но с видом, как будто никто до тебя такого не делал, говорит она, то есть все-таки на удивление публики, он не понимает, зачем ему потребовалось снова демонстрировать несостоятельность, она по-прежнему смотрит в сторону, его наличие пока необязательно, скорее декоративно, это не удивление, говорит она, нужно быть идиотом, чтобы хотеть кого-то удивить, откусывает, жует, прожевывает, они явно не идиоты, говорит она, даже слишком сведущи и скрупулезны, в целом, все это неплохая задумка, про текст, добавляет он, как раз про текст банально, откусывает, жует, прожевывает, вот это действительно интересно, говорит она, это, спрашивает он, да, говорит она, потому что зритель привыкает к другому, пространство подстроено под него, ему не надо выискивать, ходить с такой, знаешь, пищащей штукой, говорит она, металлоискателем, говорит он, он доволен, что сумел что-то добавить.
Она смотрит на него, его присутствие обретает частичную необходимость, разыскивать, говорит она, его приводят в театр, провожают, усаживают в кресло, вручают программку, то есть инструкцию, к нему относятся пристрастно, он сидит и смотрит, в книгах пишут комментарии, он как маленький ребенок, беспомощен, в противном случае он просто уйдет, или не придет, то есть развлечение, спрашивает он, нет, я о другом, перемена мест, обман, сначала он читает пояснение, потом меняет статус, перестает быть зрителем, говорит она, становится объектом, говорит он, теперь ты лучше понимаешь, о чем я, говорит она.
На самом деле, он не понимает, скорее интуитивно подставляет реплики, ее слова вызывают в нем едва уловимую гордость и в то же время тревогу сделать что-то невпопад, он усиленно скрывает тревогу, ее особенно хорошо видно, когда они молчат, смотрит по сторонам, но старается не замечать присутствия, женщина с клюкой поднимает белую чашку, подносит к губам, делает глоток, вероятно, это кофе, она сидит спиной, непонятно, куда и как она смотрит, сидит неподвижно, когда пьет, ее забранные в хвост седые волосы слегка подрагивают, в комнате так тихо, что слышно, как мышцы ее горла проглатывают жидкость.
У меня какое-то странное ощущение от этого, говорит он, ради него, думаю, так и сделано, говорит она, ради странного чувства, спрашивает он, это предполагаемый переходный процесс, говорит она, но они смотрят на нас довольно странно, говорит он, въедливо, говорит он, пристально, говорит она, заинтересованно, как мы смотрели на них, говорит он, мы смотрели на них не так, говорит она, откуда ты знаешь, как мы на них смотрели, спрашивает он, я могу проанализировать, говорит она, если делал что-то сознательно и знаешь законы ситуации, я не понимаю, почему нас трое, кто это, спрашивает он, никто, говорит она, случайность, спрашивает он, какой-то человек, как мы, говорит она и молча догрызает яблоко, кладет огрызок на салфетку, неужели тебе неинтересно, что дальше, спрашивает она, ему неинтересно.
Но он не может в этом ей признаться, они смотрят, говорит он, мы тоже смотрели, говорит она, их ведь отбирали специально для этого, они что-то подписывали, стремились, осознанно к этому стремились, говорит он, не исключено, что и мы тоже, просто не придали значения, говорит она, и она, спрашивает он, и она, построено на случайности, и перемене ролей, говорит она, поэтому тебе интересно, что дальше, говорит он, поэтому мне интересно, что дальше, говорит она, мне кажется, дальше ничего, говорит он.
Женщина допивает кофе, смотрит на стекло, на одинаковые лица, направленные в ее сторону, свет горит по периметру, отчего видно только тех, кто стоит близко, почти вплотную, в остальном сплошное черное, из-за их дыхания стекло периодически становится заметным, ее взгляд не выражает ничего, она смотрит несколько минут, немного ерзает, отчего поскрипывает стул, встает, левой рукой опираясь на клюку, тяжело вздыхая, около двух секунд он смотрит на ее лицо в морщинах, губы с остатками помады, ровный пробор, разделяющий прическу на две неравные части.
Прихрамывая и пристукивая клюкой, она медленно движется к двери, будто в замедленной съемке, приоткрывает, заходит, дверь захлопывается, они смотрят, говорит он, мы смотрели на них, теперь они смотрят на нас, говорит она, он встает со стула, она улыбается, скорее всего он производит впечатление чересчур тревожного, не вполне сведущего человека, кажется, она замечает, хорошо, идем, говорит он.

Аккуратно прикрыв за собой дверь, проникает в затемненное, тесное помещение, четыре бетонных шершавых стены, за спиной пластиковая дверь, две пустые, в четвертой квадратное окно, подобие прилавка, один из них с той стороны, в сером халате, по эту сторону пластиковая табуретка с круглым сидением, надпись справа, говорите, большими белыми буквами, ничего кроме сплошного серого и контрастной надписи.
Оглядывается, несколько раз, как бы исследуя неуютное пространство, замечает потолок, такой же серый и пустой, он чувствует, что в помещении холодно, холоднее, чем в предыдущих, он садится, смотрит в глаза, лицо напротив не выражает ничего примечательного, напоминая неподвижный предмет мебели, например, шкаф с книгами или одеждой, если перемещаться влево-вправо, его глаза медлительно перемещаются следом, но голова остается неподвижной, навык отсутствия, доведенный до совершенства, если встать, вряд ли запрокинет голову.
Он разыскивает у себя в мозгу, что ему сказать, что именно от него сейчас требуется, говорите, очевидно, он должен что-то произнести вслух, нечто связное, скорее всего содержащее смысл, цельное, состоящее из фраз, смиряясь с правилами, он усиленно напрягает голосовые связки, пытается выдавить из себя хотя бы звук, ему кажется, что от этого его лицо краснеет, становится даже немного тяжело дышать, закрывает глаза, глубоко дышит, открывает, повторяет попытку, но ничего не произносит, не издает ни единого звука, смотрит на надпись, говорите, большими белыми буквами, затем в глаза, затем несколько раз повторяет последовательность аналогичных действий.
Во всем здесь присутствует противное ощущение искуственности, наличия неодушевленного, слишком близко, он однажды видел лицо, не только что несколькими комнатами ранее, но когда-то прежде, вполне вероятно, что давно, он хорошо помнит короткие волосы, гладкий лоб, круглые ноздри, торчащие по сторонам уши, ничего не выражающий взгляд, стеклянный, в никуда, мимо собеседника, в сторону, практически незапоминающиеся черты, округло-вытянутая конструкция, матовая поверхность кожи, будто пудрой, он никогда прежде его не видел, он не понимает, почему лицо показалось ему знакомым.
Вскакивает, роняя с грохотом табуретку, принимается прерывисто ходить по тесному помещению, из стороны в сторону, он не понимает, почему не может извлечь из себя слова, в конце концов, что может быть проще, чем начать говорить, это удается многим, даже чересчур многим, ему есть что сказать, ему нечего сказать, ему нравится молчать, снова напрягает голосовые связки, пытается извлечь из себя собственный голос, его лицо от этого краснеет, повторяет снова, он понимает, что ведет себя неестественно, смехотворно, если где-то здесь есть камера, над ним потом будут смеяться или уже смеются.
Снова осматривает неуютное помещение, ничего похожего на камеру, вряд ли за ним наблюдают, с другой стороны, неужели никого нет, кроме них, он чувствует, что его тело под одеждой становится мокрым, по спине стекают капли, постепенно рубашка липнет к спине, к подмышкам, дышит короткими рывками, как он здесь оказался и почему не может ничего сказать, несколько раз повторяет путь, влево, вправо, оглядывается, поднимает с пола табуретку, ставит, садится, опирается локтями о прилавок, смотрит на надпись, говорите, большими белыми буквами, затем в глаза, сидит так какое-то время, ему кажется, что очень долго, хотя на самом деле не больше двух минут.
Ему становится тяжело дышать, давит в груди, вверху, над легкими, либо чуть ниже, трудно разобраться, где именно, глубоко вдыхает, выдыхает, еще несколько раз, снова смотрит в глаза, открывает рот, напрягает голосовые связки, ощущает пульсацию в висках, на коже головы, под волосами, на затылке, на шее сзади, он предельно беспомощен, ему ничего не остается.

Я старалась об этом ей не говорить, есть такое состояние, когда сознательно решаешь, что ничего произносить вслух не нужно, вы оба понимаете, к чему идет, понимаете, что написано в бумагах, что означают термины, что происходит, если человек внезапно падает и не может встать, старается и не может, потом встает, но ты уже все видел, мы обманывали друг друга, я старалась ей не говорить, она старалась ничего не говорить мне, в итоге вернулись к этому всего один раз, она стригла ногти в ванной, начала бубнить, как всегда непонятно, себе под нос, будто разговаривала сама с собой, я стояла в коридоре и слушала, хотела что-то ответить, но ничего не ответила, но как раз тогда мне вдруг померещилось, что происходит наоборот, потому что все примерно одинаковые, то есть это не я в коридоре ее слушаю, я на самом деле упала и не могу встать и выговорить слова, только по-дурацки улыбаюсь, губами, криво, неуклюже, нас с ней как будто поменяли местами, вот тут, как вы, тут же речь об этом, о типовом, о том, что все одинаковое, я понимаю, вы не можете отвечать, боюсь представить, что это такое, имитация исповеди, примерно понимаю, в чем задумка, в том, как мы поменялись местами, верно, я могу задавать вам вопросы, это всего лишь фигура речи, я не предполагаю, что вы отступите от сценария, станете отвечать, я понимаю, о чем это, понимаю, что должна испытывать страх, наподобие того, который был.
Хотя не страх, скорее удушье, представьте, как будто кукла понимает, что она кукла, и потом сразу, что куклы, неодушевленные человекоподобные, не могут дышать, и ее тогда парализует, потому что это как будто одушевление того, что таким быть не может, меня пугает именно это, но здесь, конечно, не об этом, здесь просто метафора, ощущение перемены слагаемых, правильно, я достаточно сказала, я понимаю.

Я не смог ничего из себя выдавить, говорит он, зря, это часть сценария, говорит она, я смотрел на надпись, говорите, потом ему в глаза и не смог, говорит он, дискомфорт, в этом замысел, говорит она, издевательство, говорит он, так должно быть, говорит она, мне это непонятно, говорит он, это игра, по определенным правилам, мы меняемся местами, говорит она, мне все время кажется, что они смотрят, говорит он, они смотрят, говорит она, оттуда, говорит он, да, говорит она, мне не нравится это ощущение, говорит он, мы поменялись местами, говорит она, у меня ощущение, что навсегда, говорит он, не исключено, говорит она, мне бы не хотелось, чтобы было так, говорит он, потому что воспринимаешь себя как зрителя, говорит она, мы об этом говорили, говорит он, но ты переместился, говорит она, об этом не предупреждают, говорит он, имитация, говорит она, предостережение, говорит он, не предупреждают, говорит она, мне бы хотелось знать заранее, говорит он, врачебная этика предполагает, что пациенту говорят о неизлечимом, говорит она, в этом роде, но не только, в любой ситуации, говорит он, подобной этой, говорит она, не животное в зоопарке, говорит он, но одушевленное, говорит она, что за идиотская задумка, я их не вижу, они смотрят, говорит он, интересно, что производное от души, даже при отсутствии понятия, говорит она, ты странно говоришь, говорит он, непонятно, говорит она, непонятно, я изначально пытался понять, но у меня не получалось, я не признавался, говорит он, но все равно оказался здесь, говорит она, мне казалось необходимым, говорит он, в определенной степени так и есть, говорит она, в определенной степени, говорит он, мне кажется, ты нервничаешь, говорит она, у меня странное ощущение, говорит он, закономерно, говорит она, мы выберемся отсюда, спрашивает он, физически да, говорит она, и они, говорит он, рабочий день закончится, не знаю, как у них, посменно, но да, потом то же самое, определенный цикл, говорит она, мы не давали согласия, говорит он, можно поспорить, говорит она, я не давал, говорит он, не совсем, говорит она, у меня странное ощущение, говорит он, я понимаю, почему, говорит она, а я нет, говорит он, так и должно быть, говорит она, я понимаю меньше, чем ты, говорит он, просто пока не сформулировал, говорит она, где она, спрашивает он, ушла, наверно, говорит она, давай выйдем, хочется на улицу, говорит он.

Его успокаивает гудящий шум улицы, когда трудно отделить одно от другого, он видит явные преимущества такого шума перед тишиной, в тишине оказываешься наедине, на улице такое состояние изначально невозможно, от этого многие пытаются скрыться, спрятаться от шума, он наоборот, хотя это не делает его особенным, хоть сколько-нибудь отличающимся.
Он проходит несколько шагов вперед, будто по инерции, останавливается на тротуаре, роется во внутренних карманах пальто, вытаскивает сигарету, закуривает, жадно втягивает в себя дым, выпускает, втягивает еще, оставляет сигарету в губах, засовывает руки в карманы брюк, чувствует, как на волосы дует холодный ветер, втягивает, выпускает, втягивает, берет сигарету между указательным и средним, сначала держит у лица, затем опускает руку вдоль тела, стоит неподвижно, молчит, ничего не видит перед собой, она стоит поодаль, опершись на невысокое заграждение, смотрит ему в спину, в затылок, немного щурится, она смотрит с молчаливым одобрением, будто радуясь результату, возможно, с легкой усмешкой, он этого не видит.
Он смотрит на проезжающий автобус, ползущие мимо машины, на прохожих, одетых в разноцветное, но неотличимых друг от друга, поначалу из-за одежды они кажутся ему разными, затем приглядывается, рассматривает лица, он видит одинаковых, почти не отличимых друг от друга, мужчины, женщины, дети, разного возраста, предполагаемые позы, выражения лиц, жесты, движения, поведение, сюжеты, он смотрит перед собой, через дорогу.
Возле прозрачной витрины обувного стоит старая женщина с клюкой, седые волосы забраны в хвост, слегка растрепаны, жидкая прядь спадает на лицо, опершись левой рукой о деревянную рукоятку, правой она пытается застегнуть молнию на куртке, у нее за спиной, на расстоянии примерно двух метров, стоят двое одинаковых, они смотрят ей в затылок, внимательно разглядывают со спины, ему кажется, что он видит на их лицах молчаливое одобрение.

(Роман Денис Безносова «Территория памяти» только что вышел в «Издательстве Ивана Лимбаха»: https://limbakh.ru/index.php?id=10427)