Post(non)fiction, уточнение продолжения

Андрей Левкин: Post(non)fiction существует почти уже три года и надо бы уже его если и не проапгрейдить, то уточнить установки, что ли. Потому что есть ощущение, что исходный пойнт проекта (см. о Проекте) сделался уже очевидным.

Кирилл Кобрин: Это вне сомнения! Но вопрос уже в другом: к счастью очевидным или увы?

АЛ: Имхо, это кому как. Мне — любопытно, что можно раскрутить еще, следовательно — мне неплохо. Это ж тут Нечто Иное фактически вытеснило саму тему чуть ли не в мэйнстрим — по крайней мере, в некий умственный. А мейнстрим — это неинтересно, значит — интересно, что это за Иное, что тему туда вытеснило и что это Нечто Иное умеет еще. И, значит, надо бы что ли сделать инвентаризацию того, что имелось в виду и почему это уже само собой разумеется.

КК: Получается — по Фуко — археология последних 25 лет, и что прикрыло все эти слои, ставшие слоями черепков и осколков.

АЛ: Ок, инвентаризация «послепост(нон)фнкшна»: исходно имелось естественное удивление: кой черт все время транслируются нарративы, причем – еще и по поводу узко выделенного сектора: неких как бы людей, с которыми что-то целеустремленно происходит. Притом, что на свете всего полно, да хотя бы и ощущения вполне являются субъектами-штуками, с которыми тоже может что-то происходить. Что уж о том, что полно всякого, которое вообще не зафиксировано, так что какие уж с ним наррации. Хотя возможности письма (как дисциплины, менее всего требующей побочных вложений) все это легко обеспечивают. Пойнт в том, что года три назад это казалось некоторым специальным ощущением, а теперь стало очевидным. То ли только мне – но что для меня изменилось? То ли вообще, в целом и повсюду. И вот в какой связи тут слои черепков и осколков, и что именно стряслось в эти 25 лет?

КК: На самом деле, как ни смешно, источником недоумения, его первым высказывателем, был Пушкин с «мы ленивы и нелюбопытны». Вот это стремление сделать некую совокупность мыслей и реакций (точнее, реакций и мыслей по поводу реакций) самой главной, «самой важной», мейнстримом, говоря попросту, она изначально от лени. Лень иметь в виду многие вещи. Проще – одну или две. Ну и любопытства нет вовсе к тому, что за пределами. Когда таким людям, носителям такого сознания говорят, мол, здесь и здесь случается вот так-то, а здесь и здесь – по-иному, обычный ответ: «Эх, нам бы их проблемы». Тем самым происходит расчеловечивание, деантропологизация другого: с одной стороны, ему завидуют, ибо другому всегда лучше, но, с другой, чтобы особенно не расстраиваться, считают его эдаким дурачком, которого непонятно за что Бог поместил в рай. А «мы»… мы в аду и у нас своя Повестка Дня. Важная.

Но и это распалось, так как невозможно быть «важным» в режиме 24/7. Получается либо очень смешно – либо деградация начинается. От постоянного напряжения возникают морщины, трещины, сыпется штукатурка. Здание кренится и падает.

И дело тут – как эти ни банально – в представлении о «мы», претерпевающих то-то и то-то начиная с князя Владимира. Раз так, то должен быть магистральный метасюжет. Сейчас же, когда линия на метасюжет вывернулась своей прозаической – и психиатрической – стороной, для людей, не желающих быть в строю или психушке, возникла тяжкая проблема. Главного нет. Важного нет. Любопытства, увы, тоже нет. Ничего нет. Впрочем, понимания, что ничего нет, тоже нет.

АЛ: Тут я немного ощутил некую (псевдо)историю, изложенную, в частности в одном интервью Мамардашвили (историю привел интервьюер, Мамардашивли истинность не подтвердил, а что-то уклончиво пробормотал в ответ. Но какая разница). Там все как бы происходит на некой конференции, «посвященной роли духовных традиций в жизни человека». Председательствующий, Аллан Уотс якобы начал ее с вопроса: «Что должны мы делать для достижения просветления?» — «Ничего», — тут же (ну уж не знаю, что ли с места выкрикнул?) буддист Тартанг (как уж принято) Тулку (как уж водится). После чего «Удовлетворенный председатель объявил конференцию закрытой».

Фэйк не фэйк, неважно, потому что прагматично. Не может быть важности 24/7. Понимания того что не может — тоже нет. Ну, тогда только метасюжеты, ад и слово «мы», о чем тут еще говорить.

Разве что о технических нюансах данного факта.Тот, кто не ощущает Магистральной Важности — он из этой схемы начинает выпадать? Есть территории, где ее, МВ, нет — тогда, что ли, там все обустраивается на основании, например, частного любопытства, которое по факту может обеспечить небольшой, окружающий любопытствующего человека приватный рай? Там, где тема МВ существует, есть те, кто согласен с наличием — они будут тяготеть к мэйнстриму вдоль движения этой Важности по времени: считая, что она безусловно есть, а нестыковки и обеспечивают им привычный ад. В каком состоянии может оказаться персонаж с этой территории, начинающий выпадать из такой уверенности? Это удвоенный ад или, наоборот, некоторое чистилище? Какие реакции — если у него есть средства и возможности их выразить — с его стороны последуют?

КК: О, это очень важно, как такой человек себя чувствует, выпав. Ведь по сути, это то, как чувствовали себя люди всего дореволюционного культурного изобилия году в 1925-27 и далее (кроме тех, кого власть не приветила до времени). И там были разные варианты. Вот Кузмин, он был в самом центре, а оказался нигде. Он из этого нигде сделал свою новую поэзию. Да и новую жизнь тоже, как-то предопределив последнее, что было вообще интересно в России, в Питере – обэриутов, Вагинова, опосредованно Егунова, Гора и проч. А была, к примеру Ахматова, которая придумала себе другую роль – оплакивателя «великого времени», которое она, кстати, застала только краем. Можно сколько угодно ее не любить, но роль она исполнила гениально и несокрушимо. А были и другие, что начали суетиться и давать советы времени, которое давно от них куда-то ушло. И догонять его, и примазываться. И жизни сообща просить-требовать. Но все эти случаи, так или иначе, архетипичны. Второй исторический пример, это шестидесятники, которые просто имманентно, онтологически, по своей природе не могли жить вне Поля Важности. Мне вообще кажется, что перестройку устроили именно шестидесятники, чтобы снова оказаться в хранителях и распространителях важных вещей. И они победили! Вот что смешно. И до сих пор они как бы за все важное отвечают – иногда довольно комично, вроде Евтушенко. Но – и тут мы переходим к нынешним – Вы заметили, что над Евтушенкой хотя и смеются, но тайком-то завидуют?

И вот сейчас пришло время выпасть людям 90-х и даже нулевых. И интересно, как они будут себя вести. Учитывая, что разговор, который они вели, будучи в мейнстриме, был на том языке, который они сами придумали и наделили знаком «окончательной важности». А тут выяснилось, что этот язык не работает совсем, даже уже внутри не работает. И повестка дня другая. Точнее их много, повесток, и все они о разном. И всем неохота высовываться из своих блиндажей.

Думаю, что новых моделей пост-выпадения не появится. Кто-то будет играть в Ахматову, кто-то даже в Кузмина (но без успеха, для Кузмина надо быть железным и уметь прожить несколько жизней), большинство же либо побежит за новым комсомолом либо затаится до времени, как когда-то шестидесятники, надеясь на реванш. Ну и грызться начнут и делить память о временах былого величия.

Да, я разболтался о людях – но это мне дух Л.Я. нашептывает. Каюсь. Надо бы к ситуации перейти от людей.

АЛ: Тогда, имхо, надо сделать такое описание ситуации, которое само бы оказалось этой ситуацией, рекуррентное такое демо-описание. По мне, так ситуация как раз между этой темой (где Магистральная Важность) и почти теоретической, где речь уже о выпадении etc. И ее можно рассматривать применительно к письму. То есть, ее — эту ситуацию и ее промежуточность — письмо хорошо представляет. С одной стороны — оно потенциально обеспечивает возможность выпасть из схемы, с другой — и производит схемы. Ну вот, например, мой любимый алюминий: его ж никто не видел, потому что он тут же окисляется и на виду исключительно окислы. Будда буддистом не был, типа.

Тогда беллетристику и устоявшиеся жанры можно считать изделиями из алюминия, они уже и покрашены, возможно даже масляной краской и в несколько слоев. Нонфикшн тогда, что ли, просто отдельные куски, в той или иной степени имеющие смысл: из них можно что-то еще сделать, а и сами по себе неплохи. Пост(нон) фикшн в этой логике будет процессом самого окисления. Очевидно: если фиксируется то, что ранее отсутствовало, то вот он и исходный алюминий, который по ходу письма конкретно окисляется автором.

Ну и как пробиться к некому чистому веществу? Не очень, разумеется, понятно зачем — это не продаосов-буддистов, а просто потому, что это интересно и как-то шуршит. Крашеные алюминиевые бюстики героев — выразителей своего времени со всеми его идеями и обстоятельствами не шуршат ни разу. То есть, где-то должны быть дырочки, где еще не окислилось. Но такого быть не может по определению. Ну, значит, это тут не совсем алюминий, потому что иначе бы и гипотетическая возможность такого варианта не ощущалась.

А это рассуждение тут вполне демонстрирует проблему: оно вполне оформилось и стало оболочкой, внутри которой нечто смутно предполагаемое, so it goes. Нормально. Но тут, по ситуации не только тема улучшенного алюминия, который не сразу окислится, если его правильно расковырять, но и оболочек. В них, в частности, красиво ложится тема шестидесятников, нелюбопытства и т. п., а также — частных практических космогоний. Кто, собственно, вообще понимает, что именно у него в основе (его мнений, привычек, воззрений и тп.) и как вообще эти люди могли делить (или даже делать) какую-то общую поляну (ну, культуру)? Это же предполагает иерархию, устойчивость, вечность. А как сейчас можно продолжать строить все это, когда всего много и уже понятно, что и вариантов людей много. Ну какие теперь возможны общие оболочки вообще.

В принципе, это ж конец света (каким его знали последние лет… 150?). По крайней мере, катастрофа с точки зрения некоего среднего и выше среднего по палате. Ну да, понятно, что если кто-то не бдит Самое Важное 24/7, то это еще не принципиально — ему хватит знать, что оно ну точно существует, так что Самую Важную штуку непременно кто-то где-то тут воспроизводит. Тогда опять технический вопрос: то ли дальше ситуация пойдет (не российская, в целом) в сторону производства некой символической Важной Штуки (ну типа там такие-то ценности, или как в РФ эти их скрепы), либо начнется более-менее осознанный переход к принципиально разным оболочкам. Причем — даже не так, что вот один чел — одна оболочка, а и несколько, чуть ли не до ролевого уровня. Как музыка для аэропортов. Или социальная группа Смотрящие Вот Этот Сериал. Штука Магистральной Важности — фейк, но такой, как Дед Мороз. Второй вариант — отчетливо промежуточный, но может быть воспринят и как замещение рая, дробного такого, за счет переключений. Частично он реализуется рынком, но в этом не вполне то, что могло бы быть. В аду жить все же неприятно (даже и Россиянам не всегда), какой-то вариант должен быть, какой из них вероятней? Разумеется, есть и третий, постоянный страх, а тогда уже приятно и когда не бьют по морде, черт с ней с личной идентичностью. Этот понятен, а что до двух предыдущих, то тут, вероятно, опять надо о людях — хотя бы в качестве кейсов.

КК: Ну режим переключений существует давно – еще с времен СССР, если говорить о советских и постсоветских. Как он в головах первых работал, все, кто хочет, знает или помнит, а вот у нынешних это примерно так. Сидит человек дома и пьет виски. И слушает, к примеру, группу Can. Или фриджаз. Или затейливых академистов, неважно. А сам пописывает в сетях что-нибудь про обамучмо и все такое. Или хохломочем занимается. Ну нет же такого, чтобы была цельность, как у Троцкого или там у Суворина-старшего! Нет. Все отдельно – здесь Can, здесь майданутые. Я привожу эту банальность – давно всем известную – чтобы показать как работает переключение на самом обычном бытовом уровне бытового обычного мышления. Эстетически все несколько сложнее, ибо предполагает, хотя бы иногда, рефлексию и объяснения. Скажем, вот отдельно нежные чувства к Уствольской, а вот – к Бродскому там, или, что еще смешнее, к Быкову (далее B&B). По идее не может же это быть рядом. А есть – и лежит, опять-таки, на разных полочках. Более того, в таких случаях в роли guilty pleasure выступает как раз условная Уствольская. Что правильно – она-то не претендует на то, чтобы иметь важность 24/7, у нее своя повестка, персональная, ремесленническая, единоличная. А у B&B – все замах на иерархию, которой они если не командуют, то уж точно совета у них спрашивают при этой иерархии построении. Отсюда интерес к неописанному, незамеченному, отдельному у условных B&B происходит либо случайно (взгляд, мол, упал на то и то), либо технологически – скажем, в строящейся иерархии образовалась дырка. Давай ее заткнем первым, что подвернулось.

И тут не только B&B. В последние десять-двадцать лет открыли и переоткрыли много замечательного в 1920—40-х. И Егунов, и Гор, и вот Зальцман сейчас. Казалось бы, открыли принципиальных одиночек, лузеров, которые больше всего на свете хотели, чтобы их оставили в покое (как переоткрытые до них Вагинов и Добычин). Ан нет, каждое открытие-переоткрытие сопровождается фразой: «Теперь история русской литературы будет переписана!» Ну кого-то выкинут сверху, скажем, Ахматову, а кого-то поставят на ее место. И говорят это люди, вроде бы, к B&B отношения не имеющие, совсем другие. Все равно – идея Самого Важного 24/7, она никуда не делась. Она присутствует в сознании.

Другое дело, что нынешняя борьба как бы за культуру, между нехорошими и хорошими происходит – на самом деле – между теми, кто уже заранее считает идею Самого Важного 24/7 фейком (это «плохие», всяческие мединские и михалковы, они же прожженые циники и ничего больше), и теми, кто верит в действительно хорошую, правильную, настоящую идею Самого Важного 24/7 (это «хорошие» по интеллигентским представлениям). То есть, тут борьба происходит между слободским постмодернизмом (тем, что условный Пелевин считает постмодернизмом – ничего нет и значит все можно и прочий буддизм копирайтеров и рекламщиков) и эмоциональным благонамеренным модернизмом, модернизмом с человеческим лицом. Такое дуальное поле не дает больше никому места, вытесняет все несвое.

Впрочем, и Бог с ними. Собственно, идея пост(нон)фикшн в том, что в результате выключения интереса к этому полю и включения интереса к разнообразию всего отдельного, возникает ситуация истинно-буддическая, а не в пелевинском пересказе. Множество дхарм, равноценных, отдельных, находящихся в спокойном состоянии своей отдельности. И вещи – дхармы. И образы вещей – дхармы. И мысли о дхармах – отдельных дхармы. И слова из мысле о дхармах тоже дхармы. И их можно перебирать, зная, что все никогда не переберешь. И вот это знание о невозможности перебрать все дхармы тонко намекает, что, наверное, в итоге, в каком-то ужасно дальнем итоге – этих дхарм нет. И никаких нет. И перебирателя дхарм тоже нет. А мысль обо всем этом – тоже дхарма. И что в перспективе мысли этой тоже нет. Пост(нон)фикшн видится мне деятельностью в этом бодрящем холодке.

АЛ: Словом, и это (Важная Штука — такая и сякая) интересно, и это (локальные оболочки), а то, как все вообще происходит — тем более. Все вокруг интересно. Но, собственно, так и было, так что никаких принципиальных изменений для pnf, но — все же, уточнения произведены. И, раз уж дхармы, то — еще одна история на тему «ничего» + «просветление». Есть дядька, который представляет (или представлял уже, какое-то время назад это было) крийя-йогу (там, в частности, другой принцип медитаций: они читту не успокаивают, например, а просто смотрят ее, как кино: соответсвенно, всякие отслоения смотрящих и т.п.). Он процитировал нечто по теме (может, сам сочинил) «Когда Будду спросили «что происходит после Просветления?», он ответил – «Ничего»!» . Ну, как и полагается. Но тут же как: из того, что с кем-то не произошло ничего, не следует что в этот момент он просветился.