Сёстры лесопарка
***
Кто видел упругую чёрную гладь
И белую плоскость живую?
Солнце захочет меня обглодать,
Глядь –
Я над ним же жирую.
Кто выел округою красную плоть,
Её изнутри разрывая?
Кололся, но медлил совсем заколоть,
Потом, как одышливый мысленный крот,
Разрыл, а она блядь живая.
Разбил, как помешивай масляный сон
Фарфоровым ртом малолетки,
Где мышкой молочный зубок унесён,
Как будто не первый и ветхий.
Не мышкой, но фейкой зобок разгрызём,
Засунем под мышку копейку,
За щёку другим безвозвратным облом
Теперь зацепиться посмей-ка.
Семейка лежит, вожделея рядком.
Жалейка визжит, точно жалит о ком,
Где нет никого, но кого-то
Толчком вызывает небесный партком
В подземный райком оборота.
***
Брат Олежек,
Блат олешек,
Плат орешек –
Сколько платьев у дерева,
Листьев у доски,
Из которой нарежут пешек
Земляные глинистые пески,
Гнилистые мостки
Не скрипнут, но хлипнут
Всей своей влагой, впившейся в волокно –
Корень пил её, и она впилась,
Ствол сосал её
Лип-
Кую сласть,
А теперь ветер и песок
Тоже пьют её, как сок,
Давным-давно
Люди были деревьями,
А деревья были людьми,
Как мошенники на доверии
Тёрлись ласковые дымы,
Они тоже были, как ствол и крона,
А их корни росли в печах.
Все росли, одного Закона
Всем хватало. Но вот печаль
Не хотела быть деревом, не хотела быть братом,
А хотела быть лодкой в таких печах,
Где бы правым и виноватым
Каждый сам себя назначал.
И была она так прозрачна,
Так светла была, что за пар
Её принял любой палач, но
Не тот, кто ещё не пал,
Кто жил сам на глубоких ветках
И смотрел высоту пустот,
Брат Олежек,
Блат олешек,
Плат орешек
Охотник меткий
И всегда попадает в рот.
Когда люди были деревьями,
Но деревья уже без сил
Голосили, и староверами
Их назвали, он нас простил
И сорвался плодом и азбукой,
И пророком и вещуном
Его голос сухой, неласковый
Пошевеливал в каждом дно,
И, наверное, кто-то заново
Пожалел и не стал бы жечь,
Как кора пожимает ранами
Изнутри дровяную печь,
Но печаль стала новой азбукой,
Угловатой и нефтяной,
Оттого он всегда опаздывал
За горючей её спиной.
***
Когда оратор и оратай
Так перепутают свой труд,
Что станет раной вороватой
Колючее гнездо подруг,
Путь предпоследний и обратный
Так перепутают свой труп
С травой, землёй, лежалой ватой
Перемежая петли пут,
Что весь один пообок встанет
И подглядит из-под бровей,
Как тает явными местами
Оворобелый муравей –
Мелиоратор и локатор,
И черно-белых крошек клад
Суёт шестой и пятой лапой
В раздвинутые рты ребят
***
Ангелы подтягивают Землю голосяным канатом,
Тот и этот подтягивают земле
Голосяным канатом,
Хрусталём прокуренной парусины
Белую твердь, и твердь золотую,
И смерть, и дверь, хлóпком хлопочущую впустую.
Смерь его длины, его величины,
Его крепкие нитки неразличимы,
Неугасимы,
Тянут-потянут, и так, натянутые до упора,-
Неразрывно связывают горло и горлодёра.
***
Где дуб стоял, многоочит,
Покрытый карими зрачками,
Там парк кричит
И пар шкворчит
На вялом солнце закипая.
И, раздвигая ноги врозь,
Земля из-под земли выходит,
За прахом прах, за горстью горсть
Передвигает по природе
Не прирождённой, городской,
Насаженной, как из-под палки
Крестьянский дом скрестил доской
Свои занозистые лапки.
***
Здесь букет, обращённый в гербарий,
Между летних и ловчих страниц
Восхищённые корни пускает,
Босиком прорастая сквозь них.
Он уже не букет, а танцовщик,
Отражённого сада шпион,
В белой пляске выходит на площадь
И оглядывается, поражён
Блёклой мощью страничных строений,
Всем буквальным, совсем неживым.
Он листами схватился за стену,
И листы не выдерживают нажим.
Гнётся улиц кордонная арка,
В переплёте заводится дверь,
Как ключом от такого подарка,
На который не можешь смотреть,
Только смотришь. И он тоже видит.
У него нет ни глаз, ни лица,
Но, обученный чтению, выйдет,
Чтобы всё долистать до конца,
До комка, до зелёного праха,
До пятна на изгибе угла.
Перед ним довоенная Прага
Или Рим, обновлённый дотла.
Спит трава и пожухли куртины,
Пахнет запах – не пыль, не бензин.
Плавкий ветер себя закрутил бы,
Если б кто-то его не свинтил.
Он траву подожжёт и закурит,
И его травяная ладонь
Разомнётся над голой фактурой
Всей поверхностью разных сторон.
Это старый сюжет и старинный,
Желтоватый на сгибах язык,
А вглядеться – ни Праги, ни Рима,
И неясно, к чему он приник.
Это твердь, или смерть, или тени,
Или Тверь по дороге туда,
Где у бывших цветами растений
Отрастают свои города.
***
Её зовут никак
И звали никуда,
Кругом Автозавод,
Она одна – звезда.
Она днём спит, а вечером ночная
Выходит покурить
И, у подъезда пачку начиная
Идёт по улице, и у неё горит.
Да, про таких примерно и писали,
Что днём де спят, а ночью кровь сосут,
Что на таких ходили партизаны
С дрекольем, разбивающим сосуд.
Но что ей кровь? Она поднимет веки
И свет из глаз сосёт, и цвет пускает вглубь,
И вот уже на месте человека
Темнеет контур незнакомых губ,
А он ушёл по свету и до света,
Ей упоён и выпит ей до дна.
Он стал теперь обычная комета,
Весь изойдя на свет из ближнего окна.
***
Между деревянным и древесным
Есть такое состоянье вещества,
Что оно качается над лесом,
Точно прошлогодняя листва.
По дорогам тает месяц лета,
Месяц осени и месяц ноября.
Колокольчик бьёт себя по веткам,
Из себя растеньям говоря:
«Братья леса, сёстры лесопарка,
Голые копатели высот,
Если бы вы знали, как мне жалко
Наш неувядающий народ,
Тот, что станет шкафом и шкатулкой,
Но не перестанет быть совсем
И построит запылённый, гулкий
Город изнутри кирпичных стен.
В городе не то, чтобы ребёнок
Потеряется, а сам себе старик
Под минутный скрежет шестерёнок
Выйдет на дорогу между книг».
Деревянный колокольчик умолкает,
Дровяные щели тишина
Забивает, плотная такая,
Что почти оттуда не слышна.
Город леса выйдет из паркетин
По мастикой выжженой земле
И жильца потерянного встретит,
Вовсе не готового к зиме.
***
Большой пробел, застывший, чёрный
Между берёзой и сосной
Сдвигает скорченные корни
Бесцветной кости костяной.
Зимой на кладбище что делать?
Здесь ни покрасить, ни вскопать,
И всё становится не белым,
А чёрным в шесть и даже в пять.
Она одна сюда приходит
И прижимается к стволу,
И проступает белой плоти
Овал, зачёркнутый в углу.
Её покойники ночные,
Они все уходили так,
Что раздвигался свет за ними
И бил в прореху чёрный мрак.