Слепок сада

эссе

Любая цитата вырывается из контекста, в этом и состоит её смысл. В Японском саду – огороженная забором территория внутри огороженной забором территории Ботанического сада – растёт кривая, тонкая и низкая карельская берёза.

В этом есть свой невротизм, но одновременно и какое-то ощущение обозримости, охватности мира, уютной уверенности, что его можно вместить в одно небольшое пространство, и это очень успокаивает. Но да, я отлично понимаю колониальную историю ботанических садов, например, в Англии, да и вообще их проблематичность. Ботанические сады завораживают своей просвещенческой иллюзией, что стихию можно посчитать и организовать, на каждое деревце или кустик повесив табличку, поименовав\переименовав и описав их. Ещё притом желал, чтоб цвел всегда прекрасен и в северных странах в снегу зеленой сад; Цейлон бы посрамил, пренебрегая хлад. Модернистское дерзновенное желание, мутировавшее через 200 лет в кукурузу за полярным кругом. 

У Лейбница все еще «культивируется» то, что у Делёза и Гваттари становится «дезорганизованным, дезартикулированным». Порядок вселенной монад защищен от любого хаоса или беспорядка:

Всякую часть материи можно представить наподобие сада, полного растений, и пруда, полного рыб. Но каждая ветвь растения, каждый член животного, каждая капля его соков есть опять такой же сад или такой же пруд. И хотя земля и воздух, находящиеся между растениями в саду, или вода — между рыбами в пруду не есть растение или рыба, но они все-таки опять заключают в себе рыб и растения, хотя в большинстве случаев последние бывают так малы, что неуловимы для наших восприятий. Таким образом, во вселенной нет ничего невозделанного, или бесплодного: нет смерти, нет хаоса, нет беспорядочного смешения, разве только по видимости; почти то же кажется нам в пруду на некотором расстоянии, с которого мы видим перепутанное движение рыб и, так сказать, кишение их, не различая при этом самих рыб.

Возле моего дома был участок сада, который предполагалось оставить диким… Но кто-то постоянно приводил в порядок сосны или аккуратно подрезал живую изгородь, а Дзия каждое утро убирала камни с дорожек и, прибравшись под соснами, старательно разбрасывала свежую сосновую хвою, собранную в лесу. Эта имитация дикой природы была для нее имитацией той свободы воли, которой она училась. Это свойственно всем японцам. В японских садах каждый крупный камень, наполовину погруженный в землю или ручей, был когда-то заботливо отобран, привезен сюда и положен на скрытую платформу из мелких камешков. Его расположение по отношению к ручью, дому, кустам и деревьям было тщательно рассчитано. Точно так же и хризантемы, выращиваемые в горшках, специально готовят к ежегодным праздникам цветов, устраиваемым по всей Японии: цветовод приводит каждый лепесток в отдельности в надлежащее положение, и тот часто поддерживается в этом положении тонкой и невидимой проволочной рамкой, вставленной прямо в живой цветок. 

В 9 веке жил чиновник императорского дворца. Он проводил немало времени в квартале развлечений, особенно часто он общался с куртизанкой по имени Сумидомэ

Однажды чиновник крадет императорские печати из дворца, он собирается использовать их чтобы в конечном итоге захватить власть. Когда император узнает о пропаже, он начинает репрессии в столице

В этих репрессиях погибает брат чиновника и любимая куртизанка. В отчаянье он решает молится богам и духам о прощении. Для молитв нужны благовония и чиновник, ради них, решает срубить самое красивое вишневое дерево в саду

Как только он приближается с топором к дереву, его руки немеют. Решая, что в дереве живет страшный дух, чиновник полнится решимости срубить его. Как только топор возносится над головой, из дерева появляется призрак Сумидомэ

Они вступают в схватку и чиновник, понимая что не хочет снова убивать любимую, поддается ей и умирает в том саду, где соловьи не поют, а только кормят баснями двуглавого орла.

Хотя, конечно, иллюзия ещё более древняя, чем просвещенческая. Пасторальная идиллия, мечта о доисторическом всеустройстве:

1. Адам князей не родил, но едино чадо Его сад копал, другой пас по полям стадо; Ное с собой в кивоте спасл все себе равных Простых земледетелей, богу только нравных; От сих начало всем нам, ― убо чем гордимся?

2. Адам дворян не родил, но одно с двух чадо Его сад копал, другой пас блеюще стадо; Ное в ковчеге с собой спас все себе равных Простых земледетелей, нравами лишь славных; От них мы все сплошь пошли, один поранее Оставя дудку, соху, другой ― попозднее.

Как оппозиция: робот не признает Эдема, он не создан из праха и не может мечтать о возвращении в прах.  Возможно, именно поэтому я хотел посмотреть, смогут ли роботы избежать апокалиптического возвращения ядерных осадков и их безумного желания назвать своих врагов.

Но потерять невинность у своего истока не значит быть изгнанным из сада.  Наша политика принимает на себя невиновность вины и теряет возможность предаваться греху.

«Нет смерти», «нет хаоса», нет причин для беспокойства: вот мантра, которую можно было бы всякий раз повторять в высшей точке мысли, когда остается, возможно, только один маленький шаг до бездны неразумия и предельного беспорядка. Они не столько предлагают сделать этот шаг, сколько провозглашают, что на смену монадам приходят номады. Элементы мира перестают быть замкнутыми на самих себя, они постоянно движутся, пересекают границы и сами становятся границами между собой и собой же, но уже другими. 

То, что мы, люди, видим диким, с доминирующей позиции духов-хозяев является домашним. В противоположность нашему (ихнему, вашему) евроамериканскому мультикультурализму, который предполагает единообразие природы и множество изменчивых культурно-обусловленных репрезентаций природы, амазонское понимание леса и его существ скорее сродни тому, что Вивейруш де Кастру (1998) называет мультиприродным.

Если в реальной философии полно воображаемых дикарей, геофилософия, намеченная антропологией, занимается воображаемой философией с реальными дикарями. Imaginary gardens with real toads in them (Марианна Мур). Воображаемые сады с реальными лягушками в них. А лягушки, как известно, часто оказываются принцами — нужно лишь уметь целоваться с ними… Хотя марокканцы считают, что лягушки и жабы могут оказаться джиннами или святыми женщинами. Лягушка рядом с домом — дурной знак: джинн намекает, что скоро жилище опустеет и в нем поселится он сам, поэтому лучше его не трогать. А если лягушка или жаба смотрит на вас в упор, не мигая, нужно ей быстро сказать: «Я ослеплю тебя раньше, чем это сделаешь ты!».

Существует много разных природ — продуктов физического расположения разных видов существ, населяющих вселенную. Однако есть только одна культура — перспектива «я», которую принимает любая самость, человеческая равно как и нечеловеческая. Культура в этом смысле есть перспектива «я». То есть с позиций своих «я» все существа видят разные природы, которые они населяют, в виде культурных: ягуар как «я» видит кровь пекари в качестве пива из маниока, обычного продукта в рационе руна, а духи, следуя той же самой логике, видят лес как фруктовый сад.

Нигде эта мысль не выражена так ярко, как у госпожи Сугимото в описании сада «сажайте-как-вам-угодно». Учителя разрешали каждой девочке брать невозделанный участок земли и давали ей любые семена, какие она попросит. 

Этот сад «сажайте-как-вам-угодно» подарил мне совершенно новое чувство личной свободы… Уже то, что такое счастье может найти приют в человеческом сердце, было для меня удивительным… Я была свободна действовать, не нарушая при этом традиции, не бросая тень на честь семьи, не шокируя родителей, учителей и горожан, не причиняя вреда ничему в мире. 

Все другие девушки сажали цветы. Она же решила посадить картофель в воздухе. Взрасти взрасти свои сады, весенняя Семирамида. Девушка (разумеется, Семирамида) пытается соблазнить его, предлагая яблоко, — но и от яблока он тоже отказывается. Это несостоявшееся грехопадение, как если бы животное, прими оно угощение, познало бы добро и зло и было в конце концов изгнано, нагое и непристойное, из своего невинного звериного райского сада.

Тело робота не невинно, он не рожден в Эдемском саду, не ищет единой идентичности, а значит, бесконечно (или до конца времен) порождает оппозиционные дуализмы, ирония ощутима.  Одного недостаточно, два — это просто вариант.

Никто не знает, какое чувство безрассудной свободы подарил мне этот абсурдный поступок… Дух свободы постучал в мою дверь. Это был новый мир. Тогда я сочинила песню:

но он был просто муравей в шершавой ползал мураве искал таинственных жучков кусал за тётки мужичков увы он был большой больной мясной и кожаный но не стальной он брал худую пирамиду и прославлял Семирамиду он пел:

Серамида гуляла по парку
Где висячие сады
Серамида кололась в вену
С понедельника до среды
Серамида попала в речке
В стрекозиный круговорот
А фламинго тянули шейки
И клевали ее в живот
Ты, ты такая обдолбаная
Ты ведь настолько обдолбаная
Ты, ты кололась три дня подряд
И без промаха, без промаха
Ты вообще где находишься
Ты в Москве же находишься
Здесь тебе не вавилонские
Сады, твои, висячие –

и говорил: я бледен, беден я будто крыса тощ и вреден во мне остались пустяки четыре печени да костяки но врач ему сказал граждане я думаю что вы не правы и ваше злое ожидание плевок в зелёные дубравы плевок в зелёные растенья добавлю: в мира сотворенье вот вам моё стихотворенье:

«ну что зелёные, зелёные
какие ж могут быть растенья
и тучи бегают солёные
и куры спят как сновиденья»

И все же, подобно диким травам во французском саду, объекты еще более причудливых очертаний начинают портить картину, закрывая своими ветвями модернистские объекты. Сад заброшен и прорастает чудовищами и свободой, как сладкая дрёма разума.

В эссе использованы переделанные цитаты из Рут Бенедикт, Александра Введенского, Антиоха Кантемира, Эдуарду Вивейруш ди Кастру, Эдуардо Кона, Бруно Латура, Михаила Ломоносова, Эллы Россман, Оксаны Тимофеевой, Донны Харауэй, группы “Созвездие отрезок” и телеграм-канала “Укиё-э на каждый день”.