Estratigrafia 3.0

Сцена 1

Свидетель размышляет, медленно погружаясь в морскую соленую воду в конце непростого дня, полного ударных движений, взрывных действий и резких переворотов: все они были необходимы сегодня, однако нет никакой очевидности в том, будут ли они необходимы завтра.
Свидетель неподвижен: время остановки и время раздумий.
Свидетель взял паузу, которая замедлила все движения, уступив пространство вечернему ветру, пахнущему современностью и перегрузками.
Современность наступает стремительно, а к перегрузкам Свидетелю не привыкать.

По своему химическому составу местная вода практически не отличается от воды в те дни, когда на мир спустился Темный Предвестник (ТП). Свидетель был очевидцем: большой раскаленный гиперобъект вошел в земную атмосферу и стал точкой притяжения всех возможных взглядов, когда-либо существовавших в этом Универсуме.
Не все обитатели побережья осознали, что произошло, поскольку не имели необходимого для этого навыка интерпретации видимого.
Что же касается местных скептиков, то они, как обычно, начинали собственные высказывания о происходящем со слов «В этом Универсуме… », желая, видимо, подчеркнуть, что ничего особенного не происходит, а происходит лишь нечто, что легко вписывается в существующие формы объяснения реальности.
Свидетель не был ни местным, ни скептиком.
Свидетель стоял перед раскаленным шаром, пока вокруг, словно на не прогружающемся в полной мере видеоизображении, рывками перемещались люди, звери, микро- и макро- организмы, суперсистемы и другие обитатели меняющейся на глазах реальности.
«Всё это похоже на видеофильм», — отмечает про себя свидетель, пока гиперобъект внезапно и довольно быстро исчезал на глазах, а мир возвращался к прежнему ритму, как будто то, что случилось, было лишь пылью на ветру.

Свидетель выныривает из воды и делает глубокий вдох: легкие работают как часы.

Сцена 2

Свидетель замечает следующее.

Всё, что свершалось прежде, — теперь достояние письма, а значит, сложено в архив. Этот архив Свидетель упрямо выстраивает уже целую вечность, начиная со дня открытия Оврага Желания. Он упорно трудится, несмотря на регулярно повторяющиеся перегрузки системы энергообмена Универсума.
Свидетель, как и многие другие, не может существовать совершенно независимо от Универсума, который поддерживает перераспределение ресурсов, необходимое не только для жизнеобеспечения, но и для обеспечения взгляда необходимым количеством смысла.
В архив помещен взгляд, в архив сложена память. В архиве — многие бережно хранимые Свидетелем воспоминания, такие как, например, Воспоминание о Припоминании, Воспоминание о Запоминании, Воспоминание о Беспамятсве и многие другие, а также прекрасные Воспоминания о борьбе Суверенных Субъектов (СС) с Обществом Ускоренного Потребления (ОУП).

Свидетель разбирает архив.

Сцена 3

Первое воспоминание Свидетеля, найденное в архиве, — о не принадлежащем Свидетелю сне.

В том сне Свидетель находился в лесу, в котором — опушка, в центре которой — стол, за которым — Свидетель. Сидел и, решая задачу, был погружен в чертежи; рассматривая схемы, пытался найти единственно верное решение.
Фигура со смежной территории, убегая от непостижимого и неартикулируемого (и не упоминаемого в этом повествовании), прячется под Свидетельским столом. Просит Свидетеля об укрытии. Свидетель прячет её на время опасности.

Прячет её в воспоминании. Укрывает её в архиве. Всё засвидетельствовано.

Сцена 4

Структура архива представляет собой вывернутый наизнанку паноптикон, в котором всё содержимое архива, оказавшись в самом центре, просматривает множество равноудаленных от него Свидетелей. Массив припоминаний, сбор маршрутов, конгломераты вариаций, фракталы фактов, констелляции всех возможных методологий и многое-многое другое: всё стало плотным сгустком, тугим ядром, чистой интенсивностью, которая испускает в сторону каждого Свидетеля луч. Доподлинно неизвестно, являются ли данные лучи лучами внимания или же нет. Тем не менее очевидно, что наблюдаемое стало наблюдать наблюдающих. Свидетель оказался частью изучаемого им архива, в середине которого вдруг открылась пустота. Она могла бы стать подходящим местом для Преступника и Подельника, которых последний раз Свидетель наблюдал у моря.

По-настоящему Свидетель знает лишь одно: архив никогда не станет морем, архив никогда не примет форму воды, не станет текучим и изменчивым. Великолепная утопия. Увы и ах.

Сцена 5

Свидетель достает самую маленькую архивную карточку.

Свидетель смотрит и шепчет: «Продавать идеологии гораздо выгоднее, чем идеи — задумайся об этом, еще не поздно всё переиграть и начать с нуля. Помнишь, там было написано: „Каждая единица архива смотрит на тебя, ты должен изменить свою жизнь“».

После размышлений о прочитанном Свидетель исправляет архивный документ и ставит его на место.

Сцена 6

Второе воспоминание Свидетеля:

Ночь, город, мост, мысль, дорога, речь.
Несколько быстрых вспышек света. Несколько медленных световых изменений.
Ожидание, избыток перемещения, обсуждение уничтоженных границ.
Всё смешивается и растворяется в дыхании. Шаг-другой, выдох-вдох. Старая песенка из прошлого. Товарищ-вещь, товарищ-карма. Бесконечное цитирование того, что никогда не касалось ни снов, ни слов Свидетеля. Бесконечный сговор с тем, что никогда ему не принадлежало.

Свидетель отдает себе отчет о приближении перегрузки и необходимости отдыха. Где-то во внешнем по отношению к Свидетелю пространстве воет неистовый ветер.

Сцена 7

Во время отдыха Свидетель производит речь.

Он говорит: «Это бесконечный дрейф по пространствам архива, блуждания между жанрами и стилями, бесцельные, не имеющие никакой стратегии и тактики, никакой проективной направленности в будущее, попытка и пробы, гробы и пытки».

Он смотрит. Перед ним открываются бесконечные ряды художественных методологий и способов высказываний, заполняющих стеллажи архива. В его времени нет ни начала, ни конца, а значит, и нет никакого величия замысла. Вся его жизнь — это разные способы пересборки архива, вся его жизнь — это ветвления исходящих из центра к перифериям лучей.

Свидетель замирает в процессе отдыха.
Когда Свидетель окончательно замрет в процессе отдыха, в полом теле его ума будет присутствовать лишь словосочетание «гробы и пытки», но пока Свидетель находится лишь в процессе, будущее непрозрачно, словно предполагает множество возможных инвариантов, степень возможности которых никак не определена.

Сцена 8

Неотъемлемой частью засвидетельствованного отдыха является маленький несвоевременно засвидетельствованный городок, на стыке всех возможных перемещений в котором расположено ускользающее от засвидетельствования море.

Неотъемлемой частью свидетельств отдыха являются следы соли, оставшиеся от погружения Свидетеля в размышления о возможном архиве воды.

«Здесь всё возможно, — думает Свидетель, — здесь всё возможно, но ни одна возможность не реализуется».

Сцена 9

При всём при этом:

вода медленно превращается в воду, форма воды меняется каждое мгновение, каждое мгновение не похоже на каждое из мгновений, когда вода никогда не бывает чем-то тождественным самому себе, когда каждую секунду вода не является водой.
«Будь как вода» — надпись на тыльной стороне рекламной открытки, помещенной в архив.
На передней стороне изображен человек, размышляющий о свойствах воды.

Свидетель внимательно изучает открытку, переворачивает в руках — и кладет на место, а затем протирает свои руки дезинфицирующим средством.
Свидетель понимает, что невозможно спасти себя от архивной пыли, но все-таки еще есть надежда сохранить память.

И тут же чихает, радуясь, что до кашля еще, видимо, далеко.

Сцена 10

Как уже было сказано, Свидетель выстраивает архив целую вечность со дня открытия Оврага Желания, но тем не менее само основание архива Свидетелю не принадлежит. Свидетель здесь пришлый, и хотя свидетельства его происхождения утеряны, со всей очевидностью ясно одно: Свидетель пришел пешком.

Проектировщики архива не были особо последовательными людьми. Их усталые взгляды упирались в стены, покрытые большим количеством маленьких отверстий. Сквозь отверстия в архив поступали воздух и свет. Воздух был контекстом для слов, а свет являлся необходимой причиной взгляда.

Исходя именно из этих предположений, главный проектировщик начал великое предприятие по спасению памяти от прихода Темного Предвестника (ТП).

В одной из ячеек, что, по слухам, принадлежит ревизору архива, лишь одна карточка, на на ней написано следующее:
«Мечта — это и есть травма».

Сцена 11

Всю свою пока еще жизнь Свидетель мечтает о безусловной базовой гарантии защиты от перегрузок. Об установлении власти свободного отдыха от необходимости фиксировать происходящее и сканировать окружающее на уязвимости, чтобы иметь средства к защите.

Проектировщик архива передал свои взгляды Свидетелю, дабы тот мог бороться за сохранение памяти в ожидании возвращения Темного Предвестника.
Ходили слухи, что Темный Предвестник — дело рук студентов, которых Свидетель видел на побережье, где когда-то Преступник и Подельник участвовали во всеохватывающей борьбе периферии с центром.

Впрочем, как вспоминает Свидетель одну мудрость, о темном нельзя говорить, о темном следует молчать.

Сцена 12

Обычно после работы в архиве Свидетель отправляется на прогулку, допуская, что во время этой крайне полезной для мышления и тела практики может также случиться и что-то незапланированное.
А поскольку бытие Свидетеля и само отчасти обязано своим происхождением случаю, Свидетель никогда не пропускает возможности совершить необходимые для чествования случая ритуалы.
Регулярность ритуала, в свою очередь, есть основа и своего рода платформа, на которой возможен рост и развитие опорных поверхностей, что в итоге всегда берут на себя первые удары во время наступающих перегрузок. Столь же регулярных, как ритуалы.

Удаляясь от морской соленой воды, Свидетель, кажется, приближался к лесу.
Такая прогулка должна принести свои находки, которые по возвращению будут сложены в специально отведенную в архиве ячейку.
Первой находкой в этой ячейке была птичья трель, которую Свидетель был вынужден освоить, когда отучился от речи после прибытия в город.

Сцена 13

— Будь как лес, — пели птицы, — как само одиночество.

Стань как мох. Будь мягким, текучим. Доверься земному току, что есть в этих недрах. Посмотри же, Свидетель, ты не течешь, ты применяешь лишь силу тяжелого взгляда к тому, что свободно от тяжести. Слышишь, Свидетель, как быстро идет твой шепот, как селится он над листвой. Слушай, Свидетель, стань собирателем шорохов, всех твоих шолохов, всполохов каждого взгляда.
Посмотри внимательно на то, как устроен лес. Твоя ли ошибка была в том, что по форме дерева ты описывал мир как таковой, но дерево ты не узрел, а оно, словно узел, не стержень, который властвует своей высотой над окружением. Неужели не помнишь?

Сцена 14

Проснувшись от птичьей трели, Свидетель видел процесс отдачи показаний в небезвозмездное использование их пространством Универсума. Пространство Универсума настолько же всеобщее, насколько и индивидуальное, поэтому показания легко и свободно становятся его частью.
Структура высказывания, из которого состоят узлы показаний, медленно растворена на его планах и засвидетельствована в процессе проявления образа сквозь тонкую и гладкую пелену небытия.
«О каком образе идет речь?» — задается вопросом Свидетель, с трудом раскрывая глаза.

Сцена 15

Вопросы — неотъемлемая часть повседневности Свидетеля. Вот и сейчас, принимая свой утренний напиток, который позволяет Свидетелю балансировать на грани между контролем и расслаблением, Свидетель задается вопросом (помимо вопроса о привычках), так ли уж было необходимо введение режима Вынужденной Рефлексии.
Напиток, который Свидетель приобрел по случаю введения режима Всеобщего Самоосознания или, как его иногда еще называют, режима Вынужденной Рефлексии, оказался довольно крепок, чтобы пить его слишком часто. Если пить его слишком часто, то и перегрузки, которых столь боится Свидетель, могут участиться.
Конечно, Свидетелю к перегрузкам не привыкать, как уже было сказано, однако, Свидетель регулярно задается вопросом, зачем привыкать к тому, чего не существует до того, как это стало привычкой.

Сцена 16

Совершив все обязательные для завершения процесса покидания сна процедуры, Свидетель выходит в город, чтобы прогуляться до набережной, фигурирующей довольно в большом количестве архивных документов.
Набережная, как пространство, прилегающее к морю, хранит в себе память о событиях, которые так или иначе оказали серьезное воздействие на весь Универсум.
Однако, многие жители города уже ничего и не вспомнят об этих событиях.

Сцена 17

Свидетель движется по улицам города и вспоминает улицы другого города. Вот так же, как и сейчас, Свидетель шел по мостику, удерживая в руках поверхность, а на ней довольно ясно выявлялась тяжесть письма.
Свидетель получил послание, Свидетелю был выслан текст, Свидетель стал адресатом высказывания.
Все слова высказывания были аккуратно расположены на экране гаджета: Свидетель читал про себя. Вот что было написано:

«Уважаемый Свидетель,

С большим интересом наблюдаем за Вашей деятельностью по работе с архивом.
В наши непростые времена такое рвение и упорство достойно Высшей Награды Универсума Констелляций (ВНУК).
Хотел бы рассказать Вам об этой награде. Премия ВНУК выдается тем, у кого самая длинная память, быстрые руки, милый взгляд, огонек в глазах, травма на шее, модный костюм из прошлого, а также безграничное уважение к передаче культурной преемственности и традициям социального сопротивления.
Совет Премии абсолютно нерегулярно, только лишь на свое собственное субъективное усмотрение, без всяких отборов и прочее-прочее-прочее находит самых достойных из достойных.
Мы с огромным удовольствием вручили бы Вам эту награду, если бы не небольшая неразбериха с Вашим именем и статусом.
Дело в том, что, по нашему предположению, Вы никакой не Свидетель.
Согласитесь, разве остается Свидетель Свидетелем, когда обнаруживается дача заведомо ложных показаний относительно того или иного дела?
Вероятным было бы предположить, что под Вашей маской скрывается тот самый Преступник или его Подельник или они оба вместе взятые как коллективное тело (без органов), что, конечно, противоречит некоторым обстоятельствам дела, о котором идет речь — там Вы значитесь как Жертва. Но какая же из Вас, черт побери, Жертва, дорогой Свидетель?
Простите за наш, возможно, резкий тон, но принципы премии ВНУК предполагают максимальную открытость, прозрачность и честность.
Надеюсь, Вы публично проясните свой статус, совершив каминг-аут, и наконец-то предъявите сообществу свое лицо. Как только это произойдет, Вам будет вручена Премия.

Всего наилучшего и с уважением,
совет Премии ВНУК».

Свидетель останавливается, заканчивает читать, поднимает глаза и произносит про себя шепотом: «Роль каминг-аутов чрезвычайно переоценена».
Свидетель срывается с места и начинает бежать что есть мочи.

Сцена 18

Свидетель бежит через улицы пустого города, а за ним, словно саранча, которая пожирает всё вокруг себя, несутся миллионы слов. Стая ужаса, готовая пожрать маленький город, растворив его в себе. «О язык, самый властный и хитрый кардинал ада, ты один опора и надежда всеохватывающей власти страха. Ты наполняешь город тревогой, ты накрываешь его тучей, прячущей от обитателей свет солнца. Ты приближаешь срыв интенсивности, о язык, ты срываешь с тела покров шрамов, ты вырываешь корни высказывания из самого нутра, вытаскивая их своими семантическими щупальцами через горло. О язык, как же жесток ты и беспощаден.
Ты, словно отец всего живого, заставляешь живое трепетать в страхе.
Ненавижу тебя, язык», — думает Свидетель.

Сцена 19

Свидетель проносится мимо церкви, в здании которой когда-то была расположена библиотека. На одном из окон надпись: «Овертон». Свидетель улыбается, но не останавливается: «Очередное уличное искусство». Не редкость для этого города.
Свидетель проносится мимо администрации, в которой в тихих соразмерных человеку пространственно и несоразмерных на уровне смыслов кабинетах творится темная подземная работа по невидимому переназначению имен. Не редкость для этого города.
Свидетель бежит мимо длинной стены, которая была расписана по запросу официальной власти местными детьми без определенного места жительства и материнства. Не редкость для этого города, как и не редкость то, что какой-то художник исправил в благостном сюжете слово «Русь» на слово «Грусть». Поэтично, — отмечает на бегу Свидетель, — но ведь не редкость?
Свидетель пробегает мимо нового Стадиона, существование которого ставит проблему отсутствия целесообразности и функционализма в ее чистом виде.
Свидетель пробегает мимо затонувшей баржи, которую из века в век тянут на себе рабы языка. Эксплуатация, как и патриархат, — не редкость для данного ландшафта.
Свидетель пробегает мимо скопления убитых Жертв: не редкость.
Свидетель выбегает на мост над оврагом и бросается с моста вниз.
Повсюду черная ночь, которая распадается на тысячу ножей, летящих в сторону Свидетеля. Шея Свидетеля напряжена, и вот три лезвия входят в нее, словно лопата Большого Садовода в податливую землю. Во время полета, который, кажется, занимает целую вечность, Свидетель просыпается.

Сцена 20

Проснувшись, Свидетель обнаружил, что тело его отныне стеклянное, и всё брошенное отлетает от него, а значит, Свидетель теперь защищен и несокрушим, как если бы быть Свидетелем означало наличие полной неприкосновенности от вредоносных сил космоса. Значит, теперь все возможное зло будет отскакивать от него, как отскакивает волейбольный мяч от кулака соперника в командной игре, где, однако, каждый сам за себя.
Свидетель вспомнил двадцатидвухсторонний футбол, в который играл, когда еще принадлежал к Братству Аномальных Реакций (БАР).
Всё просто. Иногда дать пас дружественному игроку значит подставить его под удар.
Забавное дело, но Свидетель, несмотря на свои выдающиеся навыки, никогда не любил коллективные игры.

Приложение 0

Один из документов, найденный в архиве и, очевидно, проливающий свет на некоторые события, утаенные от сторонних наблюдателей комендантами структурных преобразований.

«Обращение.

Уважаемые. Не хочу показаться занудой, но дело в том, что меня определенно подташнивает от дальнейшего письма, и сколько бы Вы меня этого делать ни заставляли, я, как и прежде, интересуюсь одним лишь сердцем внутри моей головы и плющом на стене около моего дома. Вы знаете, я сажусь каждый вечер, на закате, и смотрю, как медленно ползет он вверх.

В этом городе, дорогие, и впрямь контент нежнее, чем контекст, однако контекст важнее. Конечно, если они объединятся, то всё вокруг станет сложнее. И проще одновременно.

Хочу заметить, нежность — вот что объединяет меня с плющом. Плющ нежен к стене, а я нежен к сердцу внутри своей головы.

Я всё придумываю, как и прежде. Но вы же и так знаете: я Свидетель. И мое дело свидетельствовать о точках сборки, о смещениях, о траве, о плюще, о море, о ветре, о дыхании, когда я проснулся чуть раньше.

Я свидетельствую странную точку во времени и пространстве, когда навстречу Новой Этике (НЭ) встает что-то живое и подземное, таки бессознательное и неосознанное, не мертвое, но светлое и ползучее. И очень живучее.

Мое дело свидетельствовать. Я всегда оказываюсь в нужное время в нужном месте. Всё дело в том, что я очень люблю времеста. Я свободен в их выборе, однако не свободен в выборе тех, кто меня в них приводит. Не уловили связь, правда?

Вот и я, верный свидетель своих кочующих клубневых корней, вьющихся под землей, в прекрасном саду, в соседнем дворе, смотрю на горящее в ночи окно. И думаю о стене, по которой поползет плющ.

Плющ есть любовь, а что сверх того — от лукавого».