Стрелка часов повернулась влево: метафора времени в поэзии Виктора Iванiва

я встретил Ангела на улице Правды
держась за сердце правой рукой
я был тогда ленивый и праздный
носил тогда я цветное трико

и Ангел назвался греческой буквой
какой я не помню забыл
и вслед за ним протяжно мяукнув
пронесся черный автомобиль

и голубь вспорхнул в тишайшее небо
тогда я вспомнил имя его
и стрелка часов повернулась влево
но это было мнимым числом

Это, наверное, самое растиражированное из ранних стихотворений Виктора Iванiва, или, может быть, представляется мне таковым ввиду исключительного личного впечатления. В финале его содержится метафора времени как физического объекта — не пресловутого «четвертого измерения», но именно материального, или скорее, антиматериального (разумеется, терминология в данном случае наукообразна, но не научна) осязаемого объекта — которая свойственна всей его поэзии и получит наиболее полное воплощение в стихах его последней прижизненной книги «Дом грузчика».

Обратный ход часовой стрелки, мнимое число, движение осуществленное, но не существующее. И разумеется, это ни в коем случае не время, идущее вспять.

И циферблат мой обошла
По кругу стрелка ала

На полушарии втором
Зеркально вставшем с первым
Ложится спать мой друг второй
И не грустит о первом

Это уже стихотворение из книги «Дом грузчика». Здесь мы видим ту же ассоциативную цепочку — как бы очевидную «время-часы-оборот-зеркальность-мнимое и подлинное», на самом деле нетривиальную и причудливую. Для Виктора Iванiва время действительно идет по циферблату часов, хотя в реальности часы не плацдарм, на котором сосредоточено время, а измерительный прибор, часы вторичны по отношению ко времени, а не наоборот, как в этих стихах. Слово «наоборот» здесь также не случайно, для Виктора Iванiва «наоборот» буквально оказывается «на оборот»: оборот часов — это то, что позволяет самым что ни на есть осязаемым образом поставить одно напротив другого, осуществить зеркальность, протянуть земную ось между антиподами. Время — нечто вещественное, при этом ни слова не говорится, что оно куда-то идет или куда-то, тем более, ведет; стрелка, повернувшись влево, также не обращает нас назад — если и поднимается вопрос о небытии, то это небытие не смерти (смерть как конечный пункт — это как раз то, что соответствует прямому ходу часов), не небытие-до-рождения — это не отрицательное, но вовсе мнимое число. И если метафора линейного времени здесь не работает вообще, то метафора времени циклического работает именно что мнимым образом — время буквально воображаемо, тем более галлюцинаторно, чем бесспорнее оснащено физическими, механическими атрибутами и характеристиками.

Однако в других стихах Виктора Iванiва эта метафора мнимого числа времени, его оборотного числа оказывается более трагичной, более и радикальной и вместе с тем более привычной.

Из чрева ночи там где посветлей
Как нить рассвета тает не задета
Копьем твоим и смерть несет весне
В гробу переворачивая лето

Я унесу тебя как молоко
В узлах у аиста в его зубах манатки
Что мают нас как спящие легко
Проснувшись тают облачной облаткой

<…>

В зубах твоих в зубах твоих чело
Часов твоих качается как чадо
И в кедах побежало как смогло
Назад обратно время нет не надо

Оборот времени есть оборот в гробу. Оно движется не прибавляя, но отменяя. Начало лета на самом деле никакое не начало, но конец весне. Пробуждение — не начало нового дня, даже не конец сна, а прямое убийство спящего — на его место заступил бодрствующий (некоторым, случайным, образом здесь перекличка с «Беременные долго не живут…» Елены Сунцовой). Таким образом, всякая замена есть отмена. И аист несет не ребенка, но мнимые, оборотные часы начинающийся жизни. Финальный выкрик «нет, не надо» есть не эмоциональное несогласие со сложившимся ходом вещей, а констатация отмены — в ее глобальном, экзистенциальном смысле, как не свершившегося, но постоянно свершающегося факта.

Похожую картину мы наблюдаем в диптихе «Уползает повозка под покровом грозы…».

Остановится стрелка бежать переждет
На мече ее елка назад упадет
И из корня к макушке жгутом обожжет

<…>

Пляшут мушки полосками убегают назад
И за ними под друзой мгновений живых
Время стало обузой и вывихом быв

Время — это не то, что движется, но то, что противопоставлено движению жизни (и в данном случае — опять-таки движению смерти: даже обратному ходу времени — падению новогодней елки назад, то есть в прошлое, в ушедший год — позволено осуществиться только тогда, когда стрелка остановится; мы снова имеем дело с мнимым числом, на этот раз — с мнимым числом календаря). Читателю не только позволено догадаться с помощью образного ряда, что время — ложь, мнимость, это совершенно отчетливо декларируется автором, первое стихотворение диптиха оканчивается словами: «Из часов выпадает последний обман».

Во втором стихотворении диптиха, метасюжет которого — уборка на кладбище, на могилах родственников, автор снова работает с буквализацией метафоры оборота времени, в том числе и в контексте «обмана».

Из подземного неба выгребая листву
Отойди от наёбки на ту сторону
Не боясь что тенета ядовитой слюны
Выключателя нету у той стороны

Здесь разночтение не только допускается, но и оказывается основным приемом, открывающим стихотворение. То ли рекомендуется перейти на ту сторону, на оборот, как в место, свободное от обмана — «наебки», то ли отойти «от наебки на ту сторону», от обмана той стороны, уйти прочь с кладбища. Выключатель «на той стороне» прямо указывает на стену (выключатель на той стороне стены), на оборот. Обман времени ведет смерти и/или (точнее, «и» здесь равно «или») уводит от нее. Финал стихотворения также оборачивается двусмысленностью, разночтением поразительной и скорее редкой для Виктора Iванiва физиологичности.

Поднимаешь всё выше грузовые лифты
Понимаешь неслышно разводные мосты
Открываешь все крыши затопляешь пути
И растут из подмышек истлевших цветы

Истлевшие подмышки, абсолютная (пост)физиология не равны подмышкам истлевших людей, цветы которых — последний дар. Так мнимость, особая, лентой Мебиуса, оборотность, обман времени оказываются мнимостью, обманом (пост)телесности.

В стихотворении «Ревизионизм», где, как понятно уже из названия, снова появляется отмена, только теперь скорее отмена отмены, невозможное, но желанное возвращение на твердую почву, главным средством этого возвращения оказывается «заведовать пространством темпоральным».

Концепт циклического и даже спирального времени у Виктора Iванiва тоже вполне проговорен, и здесь тоже часы оказываются прибором, не измеряющим время, но источающим его из себя, а поворот стрелок — ложным, бесконечным началом. Здесь даже не время — стрелка — идет против себя, но сам импульс этого движения оказывается обратным — не столько оборотным, сколько изнанным. Яблочко не бежит по сказочной тарелочке, но управляет ей. Перед нами еще одно мнимое число.

Как кружочек на спиральке
У картофелин мундир
И колосьями герани
Геральдический визирь
Бесконечное начало
Словно тот воздушный шар
У небесного причала
Обижает малыша
Словно мельница ума
И на веки бахрома

Как часы чьи руки метел
Полируют циферблат
Тот который не заметил
Чью кабину разбивать
Крутит яблоко тарелку
И показывает вспять

Мифология, выстраиваемая поэтом, может быть и осознанна, и интуитивна, но в любом случае она обычно складывается в систему, в тем или иным образом упорядоченный мир со своими базовыми характеристиками. И, наверное, это справедливо не только по отношению к поэту, художнику — время, пространство, цвет и звук для одного человека всегда совершенно иные, чем для другого. Но именно литература обладает возможностью все это проговорить, вербализировать всякую подсознательную метафору (которая и не метафора вовсе, а непреложная данность индивидуального внутреннего мира). Это и оказывается приращением смысла. И время Виктора Iванiва, мнимое, оборотное, изнанное, не равно общему времени, но общее время, теперь, после того, как стрелка часов повернулось влево, стало и таким тоже:

…о время в саване сторожком
безжалостны глаза твои из серебра
по зеркалу ползут обратные дорожки

***

В фотографии к заголовку использован фрагмент работы Зоси Леутиной к прозе Iванiва «Про арбуз» на post(non)fiction.

Все материалы блока: «Iванiв, семь версий».