Liva-Liba-Libau-Либава-Liepāja. Часть 1.
Вот отчасти криво записанная в Википедии история: «Ли́епая (традиц. Лиепа́я; латыш. Liepāja [ˈliɐ̯paːja], ранее Либава, от нем.Libau) — город на юго-западе Латвии, на побережье Балтийского моря. Крупнейший город исторической области Курземе, третий по величине город Латвии после Риги и Даугавпилса, важный незамерзающий порт. Является самым западным городом в стране. <…> Город находится между Балтийским морем и Лиепайским озером, жилые и промышленные районы располагаются также к северу от озера. Торговый канал (латыш. Tirdzniecības kanāls) соединяет озеро с морем, разделяя город на южную и северную части».
Этот канал примерно ровно посередине города, выше по карте есть еще один, тот разделит северную часть, да там еще много разного. Но сначала не о городе, а о том, что тут такое. Пока это неопределенный проект. Просто мне хочется заняться Лиепаей. Не так, чтобы она была совсем уж неизвестна. Не так, чтобы сейчас тут открылось что-то, чего никто не видел и не описывал. Причина какая-то иррациональная. Да и не так, что это именно о городе. Тут иногда предъявляет себя нечто, тоже неопределенное. Ну, какое-то и почему-то тут. Возможно, смысл ровно в том, чтобы выяснить – что именно решило себя предъявить, но здесь не расследование. Пусть себя предъявляет себя. Может, и город, и автор тут второстепенны. Это было бы славно.
Сам город вполне определенный. Некоторые города хороши тем, что внутри них могут складываться или же становиться видимыми всевозможные связи; они как более-менее прозрачная емкость. Не только их внутренние связи, еще и те, которые у тебя там возникли. К городу они могу и и не иметь прямого отношения, но возникают именно там. Таких городов немного. Гент. Может, Порту. Каунас, пожалуй. Но такие места вовсе не обязательно города как таковые. Просто какие-то кластеры, которые в некоторых случаях имеют вид города. Что ли, они производят нечеткость: и город, и не город, при этом важнее как раз не город, но тот участвует своими частями. Почему это так? А ни почему. Тут не изучение и выяснение их свойств, производящих такую особенность, здесь о субъективных связях в авторе, возникших в данном месте. Притом, что у городов полно своих связей и все это как-то интерферирует.
Собственно, никаких городов — даже таких как Вена, Каунас или Гент — объективно не существует, их описания сами по себе; они просто трипы под такими названиями. Снова в Вене? Так не в городе же, а в трипе, который называется Вена. И он продолжится, если в предыдущий раз вел себя адекватно. Какие ж тут путешествия, это трипы в реальность, как следствие — не разделяемую остальными, находящимися здесь же. Конечно, автор тогда тоже нечеткий, кто он вообще в этой истории, может он уже вообще какое-то невесть что, даже и не антропоморфное? Тут же не с людьми отношения, а с городом и его элементами.
Такие дела аннулируют автора как социальную сущность. В начале очередной истории этого рода он как новенький, его же здесь не было. Прежние связи отошли в сторону, отступили шага на два-три, и чорт знает, кто ты теперь. Причем, не только отступили на пару шагов, а и продолжают отступать, отчего и начинается трип с неизвестными раскладами ценностей и т.п. Сам-то по себе трип ерунда: ну, трип, и что? Но если в них быть с открытыми глазами, а вокруг все, как всегда (а это «как всегда» тоже описывается), тогда они имеют смысл, взаимодействуют с прочим. Надо быть и тут, и там, тогда начнет появляться что-нибудь.
А этот город, все же, не очень известен, поэтому заодно и его опишу. Вообще, здесь не литература как таковая. Машинка трипа не будет включена. Скажем, тут не книга, а, что ли, ее исходники. Вместо машинки тут будут фотографии, картинки (их в тексте не было бы, конечно) и цитаты (типа в RAW формате, на языке оригинала с переводами; конечно, в книге было бы короче), текст тоже не книжный, разболтаннее — скажем, чтобы не фиксировать здесь интонацию. Да и какой трип, когда все будет по частям. Но любому трипу нужны ресурсы для взаимодействия — факты, окрестности, прочее. Вот они-то и будут. Книгу, может, я тоже сделаю, а пока вот это. Это о связях, да. О тех, которые можно найти в городе, о тех, которые при этом возникают в тебе, просто возникают, вне связи с ним. Какие именно, как выглядят. Как связи начинают возникать уже между связями.
Просто мне в Лиепае хорошо. Не так, что она нравится больше городов, которые только что упомянул, но она же на моей территории. Тут все понятное. Язык, обычаи, предыстория. Но и наоборот – когда все понятно, то ничего не додумаешь, как тебе удобнее. В таком варианте ты знаешь, должен понимать все. Никаких романтических домысливаний, на них свою версию не сделать. Может, заодно и выяснится, отчего некоторые города обладают упомянутым свойством — тут-то обстоятельства свойства родные, чего ж не выяснить.
Заодно тут и прагматика: просто описать город. История города слоиста, ее описания на разных языках, ну а разные языки вытаскивают из истории разное. Например, самая северная часть города, Военпорт, Военный порт (теперь официально и дословно — Karosta, но по-русски это как-то криво) была построена как военный порт Российской империи, официально называлась Порт Александра III. А в латышской википедии (статья «Лиепайский порт») военпорт не упоминается вообще. Сообщено так, что в лиепайском порту по договору 1939-го года расположилась военно-морская база СССР. Sakarā ar 1939. gada 5. oktobrī parakstīto Latvijas bāzu līgumu ar PSRS, Liepājā 1939. gada 23. oktobrī ienāca PSRS karaspēka daļas — Liepājas ostā iebrauca PSRS kara flotes eskadriļa, kas turpmāk tur bāzējās. Вот, значит, в торговый порт, прямо в центр города… Да, договор 1939-го года — это еще не аннексия 40-го, это годом раньше. То есть, это не так, что специально, а всякий язык вытаскивает свою историю. Понятно, их можно сопоставить — конечно, и это тоже связь.
На русском город описан многократно и неплохо. Один из лучших проектов, да и конкретно лучший — Глеба Юдина. Он здесь не так, что источник отдельных историй (но будет и этим), он сам по себе тоже является частью города Лиепая (Liva-Liba-Libau-Либава-Liepāja). Там не только материалов много, там фактчекинг великолепный. Или, например, серия блогов в ЖЖ, тексты и фотографии. Но здесь хуже с фактами, это проезжий продвинутый турист. У него и разводной мост в Военпорт строил Эйфель, и корабли в Америку отправлялись из Торгового канала, причем из точки, которая за мостом, ближе к озеру. А корабли в Америку и в самом деле уходили – об этом еще будет, конечно.
Присказка закончена. Итак, «Ли́епая (традиц. Лиепа́я; латыш. Liepāja [ˈliɐ̯paːja], ранее Либава, от нем.Libau)». Что уж такое «традиц.» — видимо, как называют приезжие. Но далее: «Первоначально на месте современного города было куршское рыбацкое селение под названием Лива (от названия реки, которое в свою очередь, произошло от куршского слова «лиив», означающего «песок»), первое упоминание которого датируется 4 апреля 1253 года. Поселок Лива под властью Ливонского Ордена, признававшего над собой верховенство Тевтонского Ордена, известен с 1263 года. В 1418 он был разграблен и сожжён литовцами. В XV веке через Ливу проходил торговый путь из Амстердама в Москву, известный как «белая дорога к Лыва Портус»». Разумеется, Википедия — мутный источник, но мне и нужна не истина-истина, а то, как все это предъявляется в среднем. Как бы после Общественной Мясорубки. Даты тоже не сверялись по источникам, тогда бы началась совсем другая история.
Lyva portus — вообще-то, «ливская гавань». Вот как? Тут живут курши, которые называют местность Лива, что — помимо песка — еще и совпадает с названием народности «ливы». А еще там река, которая тоже называется Лива. Тут же и Ливонский орден — чтобы путаница стала уже совсем осязаемой. Впрочем, рыцари-то Ливонию из ливов и произвели.
Для баланса на латышском: Liepājai ir ne tikai sava dzimšanas diena, bet arī sava vārda diena. Tā tiek atzīmēta 4. aprīlī. Leģenda vēstī, ka romietis Publius Libo sava ziemeļu ceļojuma laikā ar vairākiem kuģiem piestājis kuršu zemē un dibinājis šeit pilsētu, ko nosaucis savā vārdā. Tomēr vēstures zinātnē pieņemts, ka par laika gaitas dokumentētāju kritēriju kļūst pirmreizēja rakstīta liecība.1253. gada 4. aprīlī Kuldīgas pilī sastādītais Dienvidkurzemes sadalīšanas dokuments jeb Kursas dalāmā grāmata ir pirmais rakstu avots, kurā minēta Līvas upe un Līvas ciems (Lyva dorp), kuru piešķīra Kurzemes bīskapam. Visticamāk, ka nosaukums Līva radies no lībiešu valodas vārda liiv, kas tulkojumā nozīmē – smiltis. Ar jūras vēju putinātām smiltīm ļaudis cīnījušies vairākus gadsimtus. Ar tām aizsērējusi Līvas upes grīva, un ostu vairākkārt vajadzējis pārcelt uz citu vietu, ceļojošās smilšu kāpas aprakušas zvejnieku mājas.
Перевод: «У Лиепаи есть не только день рождения, но и именины. Они отмечаются 4 апреля. Согласно легенде, римляин Publius Libo во время северного путешствия пристал на территории земли куршей, где и основал город, назвав его своим именем. Но, все же, в исторческой науке принято считать критерием документальности первое письменное упоминание. 4 апреля 1253 года в кулдигском дворце был составлен договор о разделе южно-курземских земель, Книга раздела Курсы, и это первый письменный источник, который упоминает реку Лива и поселок Лива (Lyva Dorp), который был отдан епископу Курляндскому. Скорее всего, имя Liva происходит от ливского слова Liiv, означающего «песок». Люди здесь веками сражались с песком, наносимым морским ветром. Кочующие пески замели реку Ливу, порт пришлось несколько раз перемещать, песчаные дюны поглощали дома рыбаков».
Земля куршей, а язык ливский. Вообще, такая двусмысленность тут привычна. Еще до Народного фронта (он с 1985-го), но уже в начале движения в сторону второй независимости, главной песней в Латвии (ну, в Латв.ССР) была «На родном языке», которую пели рокеры из Лиепаи. На латышском, конечно, пели (дзимтаааа валодаааа…) Главная-главная, по факту почти гимн: язык то да се (википедия уточняет: Šī dziesma ir radusies kā protests pret Latvijā valdošo Padomju Savienības komunistu režīmu. Песня возникла как протест против руководивших Латвией советских коммунистов). Но — группа из Лиепаи, назвалась «Ливы». Латышская, само собой, пели на латышском. Из вики на английском: «Līvi» is Latvian for the Livonians, a now nearly extinct ethnic group living in the vicinity of Liepāja who had a reputation in legend for making their living by pirating and fighting foreign oppressors.
Тут не в том дело, куда делись курши, но — на каком и о каком «родном» может петь группа «Ливы» из Лиепаи (исходно Liiv – Liva)? Никакого когнитивного диссонанса в латышском обществе это не вызывало, хотя по отношению к ливам это… хм. Вообще, текст песни еще и перевод с молдавского, стихотворения Григоре Виеру (пер. Imants Ziedonis). То ли так потому, что и не важно, что и когда было, то ли как-то тут все вот так перепутывается и, вообще, сейчас — вот так, значит — так было всегда. Но тут нет претензий к рокерам Лиепаи — тем более, к Лиепае.
Просто надо разобраться в куршах и ливах города Лиепая. Берем нейтральное, англоязычное описание . Там перечисляются разные варианты названия города, в частности: Some other names for the city include Liepoja in Lithuanian, Lipawa in Polish and ליבאַװע (Libave) in Yiddish. Там речь только о ливах, а куршей нет.
Но, если посмотреть английскую вики на тему ливонцев, то возникает смутная ясность. The Livonians, or Livs (Livonian: līvlizt), are a Finnic ethnic group indigenous to northern Latvia and southwestern Estonia. Livonians historically spoke Livonian, a Uralic language closely related to Estonian and Finnish. The last person to have learned and spoken Livonian as a mother tongue, Grizelda Kristiņa, died in 2013, making Livonian extinct. As of 2010, there were approximately 30 people who had learned it as a second language <…> Historically, the Livonians lived in two separate areas of Latvia, one group in Livonia and another on the northern coast of Courland. The latter were referred as Curonians.
«Ливонцы, или Ливы (Livonian: livlizt) представляют собой финскую этническую группу, исконную в северной Латвии и юго-западной Эстонии. Исторически ливы говорили на ливском — угро-финском языке, тесно связанном с эстонским и финским языками. Последний человек, который говорил на этом языке, как родном, была Гризельда Кристина. Она умерла в 2013 году, сделав, тем самым, ливский язык вымершим. По состоянию на 2010 год насчитывалось около 30 человек, которые выучили его как второй язык. <…> Исторически сложилось, что ливонцы жили в двух отдельных областях Латвии, одна группа в Ливонии, а другая — в Курляндии. Эти назывались куршами».
Тут тоже расхождения, по-русски иначе: «В 2009 году в Латвии в возрасте 88 лет умер Виктор Бертольд — последний лив, для которого ливский был родным. В июне 2013 года в возрасте 103 лет в Канаде скончалась Гризельда Кристиня, последняя носительница ливского языка как второго родного». Ладно, главное, что курши — ливы, которые жили в окрестностях Ливы. А потом ушли, что ли, в сторону Литвы и основали там Куршскую косу. Да, по-русски ливы назывались либь. Я знаю одного ливского поэта (Valts Ernštreits), а в 90-ых видел дом ливского, что ли, короля — с ливским флагом над воротами (три горизонтальных полосы: зелёного, белого и синего цветов, в пропорции 2:1:2). Но не тут, а в районе Мазирбе. У них там до сих пор что ли ливская администрация, а в Колке устроен ливский центр «Kūolka«. Там предлагают (по-латышски, конечно): Lībiešu rokdarbi, suvenīri, videofilmas, zivju zupa un zivis, «ливские ручные поделки, сувениры, видеофильмы, рыбный суп и рыба». Еще в районе Мазирбе в дюнах кладбище лодок в дюнах, у ливов было принято хоронить старые лодки. Ну а потом и не только старые — когда СССР запретил им выходить в море, сделав все морское побережье Латвии пограничной зоной. Это ливы из Ливонии. А тут должны бы быть курши, но их давно нет. Впрочем, в Лиепае на улице Куршу есть Центр куршей. Кто такие?
Хронологией меня ломает заниматься (там скопом отчужденные имена и даты), но так вот все это всасывает, слово за слово. Еще такой человек, еще такой случай. Да, это стягивает текст, но иначе ж ничего не собрать, надо как-то обозначить конкретную точку во времени и пространстве. Что поделать, settings неизбежны, типа белковая основа жизни. Предыдущая часть хронологии закончилась на Lyva Dorp. Далее, в 1560-ом ландмейстер Тевтонского ордена Готхард Кетлер отдал Альбрехту Гогенцоллерну, бывшему Великому магистру Тевтонского ордена район Гробини, в залог за 50 000 гульденов. Лива там же, это рядом: сейчас Гробиня последняя остановка автобуса перед Лиепаей. Гогенцоллерн перешел в протестантство и объявил основные владения ордена Герцогством Пруссия, назначив себя первым герцогом. В документах по передаче в залог Лива была названа Libawe. Во время Ливонской войны была разрушена шведами. В 1561 году, когда Ливонский орден совсем захирел, Кетлер поступил как Альбрехт, объявив его территории своим владением — Герцогством Курляндия (Курляндия и Семигалия, собственно), пойдя на заключение вассального договора с Великим княжеством Литовским.
После смерти Готхарда (в 1587-ом) герцогство поделили его сыновья. Фридрих получил Семигалию со столицей в Митаве, а Вильгельм остался правителем Курляндии с резиденцией в Голдингене, сейчас Кулдига. Пруссия возвратила Libawe только через полвека, она вошла в состав Курляндского герцогства в 1609-ом. 18 марта 1625-го Фридрих Кетлер даровал ей права города (эту дату и считают «днем рождения города»), не знаю, как он упоминался в документе — Liba, Libawe или Libau. Скорее, уже последний вариант. Городские права были подтверждены в 1626-ом сюзереном Кетлера, королем Польши. Вариант Лиепая (Lеepaja) впервые упомянут в 1649 году Паулем Эйнхорном в «Истории Летиции». Пауль Эйнхорн (Paul Einhorn) — балто-немецкий историк, лютеранский пастор, с 1636 года — курляндский суперинтендент. Автор одной из первых книг по истории Латвии, латышской мифологии и языка — «Historia Lettica» (1649). Писал на немецком и латыни.
Liepāja по латышски — производное от липы. То есть, некогда началось переключение с песка по-ливски на липу по-латышски. Откуда там латыши? Они другой народ, другая языковая группа, нежели ливы (и курши). Что ли, стали подтягиваться на пустое место с континента после того, как в 1418-ом Ливу разграбили и сожгли литовцы (вроде, мстя за что-то Ливонскому ордену — за два века после битвы при Дурбе отношения не улучшились; есть утверждения, что в 18-ом в Ливе погибло все население)? Ну, все это где-то записано, во времена смутные и плохо документированные, причем – не совсем понятно кем именно записано и с какой целью. Все эти сведения не проинтерпретировать, зато нет и искушения взять чью-то сторону – то ли литовцев, то ли ордена, то ли герцогства (Курляндского), то ли ливов и куршей. Пустота, кто-то документировал произошедшее где-то там, как бы неподалеку, но здесь это совершенно не маячит. Документировали же тогда для себя, не в расчете на последующих. Для жизни, а не для истории.
Ладно, липы. В одной из статей по теме есть заявление: «То, что селение Liva действительно было богато липами, свидетельствует то обстоятельство, что в 1625 г., когда герцог Фридрих присвоил селению права города и обозначил его границы, основой городского герба стала липа»… «На серебряном фоне Курляндский лев с раздвоенным хвостом опирается на липовое дерево своими передними лапами».
Ок, согласимся с тем, что на гербе точно липа, но ее связь с реальностью этим вовсе не доказана: тогда получится, что в окрестностях Либы было полно львов с раздвоенными хвостами.
В цитируемой ссылке дальше не совсем ясно: «Предполагается, что также латышское название города потому укрепилось уже до того, хотя нелатышское окружение сохранило данное ливами старое название, которое фонетически преобразовалось в Libau». «Укрепилось» в каком смысле? Впоследствии возобладало или же использовалось латышами уже тогда? То есть, было ли реальное разноязычие — кто как называет? Латыши так, остальные — этак? Конкретно в быту.
Как это себе представить? Живут люди в городе (или его окрестностях). Город невелик. У него есть имя. Но отчего-то латышские люди начинают называть его по сорту дерева, которого там, вроде, много. Вот других дел у них не было, а ходили и разглядывали: ба, да это ж липа! А вот еще одна… Ах, много тут лип, надо чтобы город так и назывался! Для сравнения: Рига тоже на месте ливского поселения, имя города тоже от названия речки (ну, в Ливе название реки и слово «песок» совпадали), также впоследствии иссякшей. Вот бы и там местное население ходило и глядело, какие деревья преобладают. О, клен! В Риге полно кленов. Хорошее дерево, клен. Kļava. А давайте называть Ригу (если по той же модели) Kļavaja! Всем хорошо, а русским — тем более, Клёвая, норм. Вот же Лепая — хорошо. Лепо, лепая. И ударение правильное.
Пожалуй, из процитированного выше следует, что латышское название возникло от герба — сочли что там липа и стали называть по картинке, что ли для легкости опознания, как шкафчик с нарисованным фруктом на дверке в детском саду (когда-то так делали). А там и Эйнхорн напишет Lеepaja. Впрочем, он и сам мог сориентироваться по гербу, а не опрашивая население. Он, когда писал книгу, в Митаве жил. Но какие ж тут утверждения, когда не видел первоисточник (в частности — потому что ссылка битая 1649. Historia Lettica (латыш.). Latviešu folkloras krātuve). Так или иначе, откуда-то же «Лиепая» взялась.
А вот еще День города 18 марта и День имени города 4 апреля. В самом ли деле их отмечают оба? Я не знаю, а гуглить не охота. Но как-то ни то, ни другое к данному городу отношение имеют не вполне. Другой город в другой стране, это ж уже что-то другое. Какое имя города отмечается — не нынешнее же, 4 апреля — упоминание Ливы. Ну и день рождения, городские права Lib ’ы— ну ладно, пусть так, но что от нее вообще осталось? Вся документация на не местных языках, строений не осталось — ну, три-четыре. Замок тут тоже был, а нет его, и даже река исчезла. Что тут преемственно? Море, озеро и песок? Или город просто абстрактная точка во времени и пространстве, безо всякой исторической непрерывности? Собственно, это тоже причина заняться местом, возникшим вокруг точки с координатами 56°30′30″ с.ш. 21°00′40″ в.д. Реальность складывается пока условная. Но как реальность может быть условной? А вот может, почему нет. Пишут, пришли литовцы, все сожгли и всех убили, это о том же городе? Называется по-прежнему Лива, но тогда что же, он существует как-то нематериально? Или в каком-то каком-то другом материальном варианте. То есть, тут присутствует какая-то другая форма материальности? Может, в ней все и дело? Ну, какое-то дело.
Понятно, почему все время возникает разнобой свидетельств. Население менялось, власть тоже, также и языки. Не было постоянной длительной культуры, которая сводила бы поступающую историю во что-то последовательное и логичное. Кто-то что-то сказал, но — разные страны, разные языки — никакого непрерывного документирования, куда уж — преемственной логики. Какая тогда достоверность и чего именно? Нет базы, которая накапливала бы свои истории. Курши, ливы, германцы, литовцы, поляки, пруссы, шведы, имперцы, латыши, немцы, советцы, русские как таковые, кто еще?
Поэтому во всех описаниях будут дырки. Не потому даже, что преемственности нет, а это просто разные места. Ну, так бывает не только тут, но Лиепая — и по величине и как-то по всему прочему — такой город, что этот факт не просто заметен, а конкретно влияет. Нет покрова, панциря описания. Тот был бы отдельно, сам в себе и замкнут, был бы незаметен. А тут история не пристроена, не успокоена. Это, само собой, относится и к Риге (по части безпреемственности история примерно та же), но там мне работать нельзя, я там живу всю жизнь, постоянно бы фонили личные частности. А тут я новенький. К тому же в Лиепае какая-то другая, большая степень, что ли, свободы. Какая-то, почему-то. Что тоже предмет речи. Может, от того, что новенький, а еще и потому что все на виду и по отдельности, не уминаясь в краткий курс здешней истории. Масса фактов ведь давит нюансы и расхождения, утрамбовывает все в войлок. С Ригой так — от ливской деревни и до нынешних дней практически сделана уже какая-то непрерывность. Будто уже вообще промысел Божий, оттранслированный в единственно возможный вариант описания. Непрерывности, конечно, там нет, это просто задавливает общая масса описаний, в том числе — официальных версий. В Лиепае такого нет, логика другая, то есть — их сразу много. А между ними щели, и в них сквозняки.
Вот почти полный список имен города. Он с не слишком достоверного, пожалуй, сайта, но список они же не сами выдумали. Это последовательность официальных названий (в соответствии с гос.принадлежностью): Liva — с 4 апреля 1253 по 16 марта 1625. Liba — с 16 марта 1625 по 1795. Либава — с 1795 по 25 апреля 1915 года. Libau — с 7 мая 1915 по 18 ноября 1918. Liepāja — с 18 ноября 1918 по 21 июля 1940. Либава — с 21 июля 1940 по 29 июня 1941. Libau — с 29 июня 1941 по 9 мая 1945. Лиепая — с 9 мая 1945 по август 1991. Liepāja — с августа 1991.
Еще есть неофициальные модификации. Приведенный мной вариант «Лепая» вовсе не сконструирован. Вот межвоенная газета, октябрь, по тексту в правом верхнем углу можно уточнить и год. Да, тогда в Латвии использовалась старая орфография.
Лѣпая, в самом деле симпатичная модификация. Причем, этот вариант — но явно невменяемо — выскакивает и сейчас. Ошибка произвела гибридный вариант: в ~ую, ага.
Было даже вполне официальное, уже совершенно гибридное.
Вроде, это топографическая карта Лиепаи 1940 года (тут ссылаются на лиепайский «Музей оккупации»). Что ли, после появления здесь «ограниченного контингента» СССР в 39-ом, сделали карты на будущее.
После смерти Готхарда Кетлера (в 1587-ом) герцогство поделили сыновья. Фридрих получил Семигалию со столицей в Митаве, а Вильгельм стал правителем Курляндии с резиденцией в Голдингене (теперь Кулдига). После смерти Фридриха герцогом стал сын Вильгельма, Якоб (1642—1682). Он получил хорошее образование, много путешествовал, развивал порты в Виндаве и Либау. Развивал торговлю, металлургическое производство и судостроение. Экспорт (в частности, оружия) весьма способствовал росту экономики герцогства. Считается, что при Якобе (1642—1681) город достиг вершины своего процветания, став одним из главных портов Курляндии. Кетлер даже попытался колонизовать остров Джеймс у Гвинейского побережья. А на острове Тобаго в Вест-Индии колония основана была, 20 мая 1654, когда капитан Виллем Молленс объявил остров «Новой Курляндией». Экспедиции на тему заморских колонии выходили в 1637 из портов Либау и Виндавы.
Возникали и благоприятные обстоятельства. В 1660-ом по Оливскому мирному договору Видземе отдали Швеции, так что польские торговые пути стали вести не в Ригу, а в курземские порты. В это время увеличился экспорт зерна, расширялись торговые связи с нидерландскими купцами. В 1677-ом в Либу из Нидерландов добрался судостроитель Хейнрих Янсен, приглашенный Фридрихом Казимиром (старшим сыном и наследником герцога Якоба). Он начал строить суда: S.Casimirus и S.Sophia. Чтобы обеспечить обслуживание заходящих судов и заложить надежные основы судостроения, герцог Якоб дал разрешение на создание судоверфи. Порт в то время еще не был оборудован, корабли строили на берегу моря. Но с 1682-го по 1698-ой построили 25 штук. В 1685-ом лиепайский судовладелец Вильгельм Гифених отправил новенькое судно Weisses Lamm («Белый агнец») с капитаном Йостом Янсеном Хааном за товарами в Западную Индию. В 1697-ом польский король Сигизмунд Август утвердил проект порта. 3 октября началось его строительство: были забиты первые сваи на месте нынешнего Торгового канала. — это была идея еще Якоба Кетлера. Там такое дело, река Лива стала мельчать и сошла на нет, потому что во время обустройства города по ее берегам вырубались деревья и, в итоге, к морю двинулись кочующие пески. Вместо канувшей реки (но не в ее русле) был вырыт канал (нынешний Торговый), соединивший море с озером, ну и новый порт достроили к 1703-му.
Несмотря на производственную активность, отношение к Фридриху Казимиру в российских источниках как-то не очень: «Сын Якоба, Фридрих Казимир (1682—1698), окружил себя роскошью, изводил всю казну на придворный блеск; ему пришлось заложить несколько герцогских имений и продать Новую Курляндию англичанам. Он принимал в Митаве Петра Великого. (В Лиепаю Петр тоже заезжал, несколько раз — один из адресов известен, дом сохранился — А.Л.) После его смерти престол перешёл к его малолетнему сыну, Фридриху Вильгельму, опекуном которого был его дядя Фердинанд».
Там разнообразно было, вообще-то. На время придется выйти за пределы Либау. В во время Северной войны город был занят Карлом XII Шведским, (понятно, он тут и сам был, в 1700 — вроде; есть и этот дом — А.Л.). В 1710 году от эпидемии чумы погибла треть населения. По ходу войны Курляндия переходила от шведов к русским и обратно. Окончательно шведы оставили Курляндию после Полтавского сражения; ее занял Б. П. Шереметев.
Война весьма способствовала обустройству семейных отношений на государственном уровне. В 1710-ом герцог Фридрих Вильгельм вернулся в Курляндию из Данцига, где жил у дяди-опекуна. И — женился на племяннице Петра Великого, Анне Иоанновне. Но на пути из Санкт-Петербурга в Курляндию герцог заболел и умер, в январе 1711. Герцогом был объявлен дядя и опекун Фридриха Вильгельма — Фердинанд. Потому что он был последним представителем из рода Кетлеров по мужской линии. Но он не хотел в Курляндию, оставался в Данциге. Герцогством фактически управлял российский посланник Бестужев-Рюмин. В 1726 году ландтаг решил сделать герцогом графа Морица Саксонского — незаконнорождённого сына польского короля Августа. Анна дала согласие на брак с ним и его избрали, но к месту событий из Петербурга срочно отправился А. Д. Меншиков, сам добивавшийся титула курляндского герцога. Он встретился в Риге с Анной Иоанновной, и потребовал от неё отмены результатов выборов и созыва нового ландтага. На следующий день он с большим отрядом отправился в Митаву, встретился там с Морицем и членами правительства Курляндии. Он потребовал новые выборы герцога, а иначе — сулил вступление российских войск и арест несогласных. Морица отменили, но нового не назначили.
В 1730-ом Анна Иоанновна стала российской императрицей, а курляндский ландтаг признал герцогом Фердинанда, но тот так и остался в Данциге. В 1737-ом он умер и — а он же был последним мужским наследником из рода Кетлеров — герцогом был избран фаворит Анны Иоанновны, Эрнст-Иоганн Бирон. Польский король Август III, обязанный (с 1733-го) престолом России, согласился признать его кандидатуру. Бирон правил с 1737 по 1741 год. Ну правил и правил. В основном делал это из Петербурга, но и дворец в Митаве перестроил (сделав его как-то неадекватно здоровенным). И в Рундале построил. Libau тут в стороне.
Дальше вот как: с самого начала герцогства правители Курляндии признавали себя вассалами Великого княжества Литовского и, затем, Речи Посполитой. Но при третьем разделе Речи Посполитой в марте 1795-го ленная зависимость Курляндии от Польши прекратилась, и на ландтаге в Митаве, в том же году, Курляндия была присоединена к России в качестве Курляндской губернии Российской империи (для сравнения — Рига, Лифляндия были инкорпорированы в 1721-ом). В общем, все это произошло как-то чрезвычайно по-семейному. Да, Остзейских губерний в России было три – Курляндская, Лифляндская и Эстляндская. Вопрос — ну и где самостоятельная курляндская республика? Какое-то уменьшение числа сущностей, право же.
О втором и последнем Бироне в Вики даже не без восхищения: «Петр сложил знаки герцогского достоинства и через пять лет умер. Дочери его — Вильгельмина и Доротея — вели экстравагантный образ жизни при лучших дворах Европы; первая из них была любовницей Меттерниха, вторая — Талейрана». Все это не о городе Libau, а о нем вот что: после вхождения Курляндии в состав Империи город стал именоваться Либава.
Здесь хронология окончена. Еще какое-то количество ее появится, но уже не такими списками. Потому что дальше будет ближе к тому, из чего состоит город сейчас. А тогда и истории уже по отдельности. Это была какая-то доисторическая, абстрактная хронология. Что ли граница тут, нет эмпатии к этим людям. Не вообразишь их реальные мотивации и прочее, непонятны тип радостей, общие установки, ощущение своего места, намерения и мотивы. А также печали, рацион, варианты выпивки, отношение к сексу, предпочитаемые сорта рыбы. Устройство рабочего дня и досуга, особенности логики, уровень умственных способностей, образования. Какие-то рисованные персонажи, даже если они и написали воспоминания. Фактчекинг и верификация невозможны, потому что в тексте непрерывного понимания не возникает. Да, можно уйти в источники, но и тут непонятно – возникнет ли эмпатия от этого? А появление российских персонажей тоже ничего не изменило, а то и хуже — какой только беллетристики по их поводу не сочинено. Тоже дело, может развлечь, но они остаются абстрактными.
Это тут как картинка или просто визуальный прямоугольник, внутри которого всякое цветное, такое, сякое. А в правом, например, верхнем углу четыре коротких строки – они полностью объясняют, что на этой картинке, вот только язык неизвестен, да и алфавит — как в Кодексе Серафини или Манускрипте Войнича.
Да, к лиепайским рокерам претензия все же есть. Точнее, не к ним, а к их оргструктурам. Тут было что-то типа рок-клуба, весьма активного (««Рок-кафе» прекратило свою работу 12 января 2013 по причине экономической ситуации в городе и стране»). Рядом, на улице — это между площадью Роз и Петровским рынком — бетонные кубики с плашками — для рок или поп звезды. У сольных персонажей отпечаток ладони, у групп — название и состав. Среди них звезда группы Моdо, они и отдельно играли (это было лучше), и певцам Паулса подыгрывали.
Много людей перечислено, а не все. Виссариона Бакрадзе (гитара) и Владимира Болдырева (ударные) забыли. А без них это совсем не то. Но вряд ли специально, думаю. И не потому что уехали, Белинов (гитара) тоже в СПб уехал, а тут есть. Просто в таких местах что-то запомнилось, что-то нет, ну и неважно.
Если эту часть напечатать готическим шрифтом, то она будет выглядеть как солидное описание. Даже не как артефакт, а как серьезный, последовательный труд. Шрифт бы сделал отчуждение и обеспечил бы тексту единственно возможную логику, где вопросы между пунктами и не смогут возникнуть. Шрифт дал бы всему связность, которой пока здесь нет. Значит, нет какой-то связывающей материи, вещества, чего-то еще такого. Оно может быть смысловым, может быть каким-то другим. Тут кусками, вразброс, слоями — ну да, такое положение дел дает шанс на что-то неочевидное. Может, оно само и будет этим неочевидным — вещество, материя, что то еще, что начнет все связывать.
Пока его нет, связность могут сымитировать картинки. Дальше — фотографии, вполне случайные. Это не какие-то характерные места города и, тем более, не достопримечательности. Специально ничего не выбиралось, все вразнобой — снято в ноябре 2018-го, за полтора дня. Так, что попалось, без особой цели и выбора. И все, что на них, совершенно не связано с тем, о чем написано выше. Со временем, которое там действует. Ничего из тогдашнего теперь нет, практически ничего. Несколько домов (на фото не попали), Торговый канал, море и озеро — тоже не сфотографированное.
