Пустырь p(n)f

Post(non)fiction был создан в 2013 году в мире, который сегодня кажется весьма отдаленным. На самом деле, мир образца 2013 года в его основных экономических, социальных, технологических, политических и культурных чертах был тем же, что и нынешний; если точнее, он уже содержал в себе все то, что сейчас кажется совершенно новым и даже неслыханным. Линии разрыва — 2014 (начало российской агрессии против Украины), 2016 (Трамп, Брекзит), 2022 (уже тотальная война в Украине), 2023 (война в Израиле и Газе) — ведут свое происхождение в предыдущем этапе, на исторической границе которого post(non)fiction был создан. Если про культуру, то преемственность 2013-го и 2024-го обеспечивали самые разные начинания, post(non)fiction в их числе. Проект менялся вместе со временем, даже, как надеялись его создатели, менялся, меняя время, в котором существовал, пусть незаметно и частным образом, но все же. В конце концов, post(non)fiction — он и был придуман про частное и не очень заметное.

Придумали его два человека, Андрей Левкин и Кирилл Кобрин. Будучи знакомы много лет — и даже эстетически близки, насколько это возможно в случае АЛ и КК — они были различны в интонации художественного мышления и оценках тех или иных господствовавших (и предыдущих) культурных контекстов. Сходились они в одном: на том самом месте, где должно было бы располагаться самое интересное, особенное, штучное, современное в самом прямом смысле этого слова (то есть, созданное здесь и сейчас, исходя из того здесь и сейчас, где создающее сознание находится, будучи следствием определенного исторического пути, проросшего прошлого, что ли), — на этом самом месте зияет пропасть. Или нет, не так драматично, огромный пустырь. Урбанистический пустырь, не вот там на окраине, нет, вроде тех пустырей, что можно увидеть в Риге прямо посреди города. Рига, кстати говоря, упомянута здесь не ради красного словца. У со-создателей post(non)fiction были сложные, порой довольно экзотические отношения с этим городом и его культурой. Левкин вообще местный, двуязычный, укорененный в рижском андерграунде; в девяностые и первые десять лет двадцать первого века он проводил большую часть жизни в Питере, Москве и прочих местах, но как раз к 2013-му вновь основательно обосновался в Риге, где и прожил последние десять лет жизни. Кобрин из совсем других обстоятельств, но с середины 2000-х загадочным образом стал отчасти своим в Латвии в качестве постоянного колумниста местного пижонского издания «типа про всё умное». Странная смесь полуподполья, благожелательной посторонности, существования здесь и не здесь между несколькими языками, в конце концов, принятие родного русского не как данного в силу обстоятельств рождения, а в качестве одной из возможных версий того, в чём и чем можно работать — все это сильно повлияло на то, как АЛ и КК задумали post(non)fiction и как его развивали. Как предоставили ему развиваться.

Основные принципы проекта изложены здесь и прошли сверку со временем и судьбой. Как post(non)fiction жил и куда двигался, понять несложно, достаточно покопаться в его содержании, начав с глубин десятилетней давности. АЛ и КК принципов не меняли, разве что несколько трансформировали свое отношение к разным вещам. Что-то ушло в мейнстрим, став частью культурной индустрии, что-то, наоборот, откочевало с жирных пастбищ одобренного и принимаемого (принимаемого пусть и со скрипом, который так ловко смазывали быстрыми деньгами) на скудную травку вышеназванного пустыря. Двери post(non)fiction всегда были открыты практически для каждого, но совсем не для всего. Соредакторы никогда не спорили, следуя интуиции, которая обычно не подводила. Post(non)fiction существовал как бы в расслабленном, как бы в необязательном режиме, с ленцой, впрочем обновлялся регулярно. Собственно, вне форсмажорных обстоятельств, так и должна проходить жизнь, вроде расслабленно и необязательно, но цепко, внимательно и рефлективно. Отсюда и название проекта, в нем и «не fiction», и «после fiction», и «после не», и «fiction», и просто «не». Все возможные режимы проживания жизни.

Ну и, конечно, post(non)fiction был про то, что всё арт, не только литература или, к примеру, музыка, но — при желании — всё. Вроде бы безграничное пространство всего становилось равным самому себе, как арту. Не жизнь есть искусство, а искусство есть жизнь, с разнообразными экзистенциальными импликациями данной гипотезы. 

13 февраля 2023 года Андрей Левкин умер. Опубликовав несколько текстов некрологического свойства, post(non)fiction заморозился. Без Левкина с его эстетическим чутьем и безошибочным слухом к пошлости, без его привычки мониторить сетевую болтовню на русском, латышском и английском, без его странных, непричемных вроде находок в ютьюбе, на стенах разных европейских и американских городов, в скучных галереях и забытых на дачных чердаках книгах, и, главное, без его текстов, существование post(non)fiction не представлялось возможным. Второй соредактор подумывал закрыть лавочку. Однако тут в свои права вступила история и современность, и Кобрин согласился рискнуть.

Под «историей и современностью» имеются в виду следующие обстоятельства. Гнусный режим вытолкнул из России сотни тысяч людей, запугал оставшихся и ввел выборочную цензуру самого отвратительного образца: вместо свинцовой буквы неправедного правила (но все-таки правила!), как это было при Николае, Иосифе или Лёне, — произвол разнузданной шпаны, подстрекаемой бесчисленными стукачами. В результате культурное русское (не этнически, конечно, а лингвистически и культурно русское) поле окружается высокими серыми стенами, которые — в последнем, видимо, совместном усилии — возводят изнутри и снаружи. По крайней мере, так кажется. На самом деле, стена хочет разрезать это поле, разделить, как уже бывало, на два, а то и больше. Но, в отличие от условных 1932-го и 1982-го, обе разделенные части обречены на геттоизацию, не только чисто эстетическую, конечно, а социокультурную и экономическую; как следствие, и там, и там с наслаждением примутся (уже принялись) петь вместо «Песен Мальдорора» — «Песни Мордора»; знак у песен по обе стороны стены разный, а смысл один и тот же. 

Новый post(non)fiction предполагается для тех, кто настаивает на песнях Мальдорора. Соответственно, его пустырь находится поверх стены; подобно Лапуте он призван парить над нынешним огорчительным состоянием мира и русской (см. выше) словесности, арта и проч. Или же он — памятуя об андерграундной родословной АЛ и КК — залег глубоко под. Или же новый post(non)fiction просто как воздух, которым — при определённой степени эстетической и экзистенциальной подготовки — можно дышать. Что из этого выйдет, посмотрим. Главное, как известно, (комическое) величие замысла.

Собственно, в данном пункте нынешний post(non)fiction продолжает старый. Но есть еще один пункт, совершенно новый, хотя предпосылки его можно обнаружить в публикациях десятилетней давности. Post(non)fiction был русскоязычен — в силу почти стопроцентной принадлежности обоих соредакторов к русской словесности, пусть и в побочных ее изводах. Сегодня стало ясно, что с русским языком — в нашем случае, с написанным и прочитанным на русском языке — нужно что-то делать. Речь не об «отменах», спровоцированных либо новейшими российскими мерзостями, либо — нередко истерически-корыстной — «деколонизацией». Созданное и воспринятое на русском ничем не хуже созданного и воспринятого на французском, румынском, суахили, английском, украинском, китайском. Не хуже — но и не лучше в силу одной только принадлежности к имперской культуре. Порочны не «имперский язык» или «имперская литература» или «имперская музыка», как таковые, порочна — сегодня порочна — идея иерархии, вертикальной выстроенности культурных, прости, Господи, феноменов и процессов, иерархии, исходящей из национальных обстоятельств (они всегда есть следствие политических раскладов конкретного исторического момента). Сюжет об отважных субалтернах Фродо и Сэме, которые отменили имперский Мордор, вернув заветное колечко в жерло вулкана Ородруин, — изобретение времен войн разнообразных мордоров. Среди языков и культур нет больше главных и неглавных; вместо поднебесных ородруинов, посыпающих имперским пеплом милые пажити малых культур, — горизонталь пустыря post(non)fiction. Если что чего и отменяет нынче, так это «политическое» (левое или правое, неважно) отменяет самое себя, как таковое. Единственно подлинное политическое сегодня — это эстетическое, сколь бы старомодно сие ни звучало.

Потому post(non)fiction имеет стать многоязычным. До поры до времени публикации на русском будут, конечно, преобладать — по понятным организационным причинам, да и в силу злобы нашего печального дня (бойкот всего на русском и проч.: см. выше). Однако новая редакция надеется, что постепенно на post(non)fiction заговорят на разных языках. И, в силу горизонтальности пустыря, большая часть этих разговоров переводиться не будет. Если и есть у проекта девиз, то он таков: «Назад/вперед, в Вавилон!»

Вот, собственно, и все. С новым составом редакции можно ознакомиться здесь. Предлагать материалы для публикации — здесь. Устройство сайта будет слегка меняться, неспешно, со скоростью прозы Андрея Левкина, памяти которого посвящены как вышеизложенное, так и дальнейшая история post(non)fiction. Данный текст сообщает о начале этой истории.

Текст написан Н. Л. (Nicolas Lucas) по просьбе новой редакции post(non)fiction, отредактирован и единодушно одобрен ею. Перевод с кельтиберского К. М. Толмачева.