Liva-Liba-Libau-Либава-Liepāja. Часть 4 (2).
С «Иртышом» на Цусиме было так: «26 февраля <…> пришел транспорт «Иртыш» с углем для эскадры, однако вопреки ожиданиям, он не привез продовольствия и второго комплекта боезапаса для кораблей эскадры, из-за чего была сорвана боевая подготовка эскадры — учебные стрельбы почти не проводились. Наконец, после почти трехмесячной стоянки эскадра вышла с Мадагаскара для следования во Владивосток 3 (16) марта 1905 г. К этому времени Порт-Артур уже пал, а 1-я Тихоокеанская эскадра погибла. Во время стоянки в бухте Носси-Бе всего пять раз были проведены стрельбы кораблей эскадры по неподвижным щитам, показавшие малоудовлетворительные результаты. После этого установилось общее мнение: на эскадре нет ни одного человека, начиная с самого адмирала и кончая последним сознательным матросом, который верил бы в успех безрассудной авантюры».
После боя: ««Иртыш», получивший 14 мая повреждения от артиллерийского огня, пытался дойти до Владивостока, но вечером следующего дня его пришлось затопить у берегов Японии: распространение воды, поступавшей через пробоины, остановить так и не удалось». Экипаж попал в плен, а после перемирия Граф возвращается в Либаву.
Цитаты уже из другой его книги «Балтийский флот между двумя войнами. 1906—1914»:
«Прошло полтора года с тех пор, как я уходил на «Иртыше» из порта Императора Александра III (Либавы) на Дальний Восток в составе эскадры адмирала З.П. Рожественского. Теперь, после беспримерного и тяжелого похода на Дальний Восток, Цусимского боя и шестимесячного плена в Японии, возвращался опять туда же. Но какая разительная перемена! Вместо кипучей работы порта и большого числа кораблей в бассейнах – мертвая тишина и пустота. <…> Я был назначен в 9-й флотский экипаж и явился его командиру, капитану 1-го ранга Коссовичу. Пришлось начать тянуть лямку береговой службы, которую я так не любил. Впрочем, она была не сложной и не обременительной – дежурства раз в неделю и изредка дознания, вот и все.
Утром мы обычно ходили по своим экипажам (что, впрочем, не было обязательным, если нас не требовали по наряду) и около полудня завтракали вместе в собрании или дома. Далее мы могли располагать своим временем, как хотели, и так как мы были «при деньгах» благодаря тому, что нам сразу выдали жалованье за период плена, то найти себе занятие было не так трудно. Да и четыре мичмана, живущие вместе, всегда найдут себе развлечение, а нам после всего пережитого за трудный период на 2-й эскадре Тихого океана и в плену хотелось особенно себя вознаградить за все непогоды.
В конце концов, сидеть дома в неуютной холостяцкой квартире было бы очень скучно. Поэтому мы обычно переправлялись на пароме через канал (мост все еще не был закончен), садились в трамвайчик и минут через 45 были в Либаве. Там мы восстановили наши старые знакомства. Впрочем, и в новых не было недостатка. Провинциальное общество в России всегда было чрезвычайно гостеприимным, а в портах по отношению молодых морских офицеров и тем более. С меньшей неохотой мы посещали и увеселения – театр, концерты и известный в городе «Гамбургский сад», т. е. кафешантан. К сожалению, был февраль, а в зимнее время Кургауз был закрыт».
Выжили не только люди с «Иртыша». 19 февраля 1906 года (458 дней после начала похода) в Либаву вернулся крейсер «Аврора». «Аврора» здесь упомянута не сама по себе, а в связи с Графом. Следующая часть его воспоминаний: «Когда закончился мой последний рейс в качестве временного штурмана («В мае в Либаву стали попарно приходить из Франции вновь построенные там миноносцы» – Граф перегонял их на дооборудование в СПб – А.Л.), я опять оказался в Либаве. В это время туда пришли крейсеры «Олег», «Аврора» и «Диана». Им предстояло идти в Кронштадт и вступить в капитальный ремонт. Офицеров на них оставалось минимальное число. Их вообще˗то было немного на переходе в Россию, а в Либаве списалось и еще несколько. Особенно мало осталось офицеров на «Авроре», и ее командир, капитан 1-го ранга Барщ, просил командира порта хотя бы временно назначить одного офицера. Так как я уже давно находился, так сказать, на «выходных ролях», то меня и назначили на «Аврору». Но командир порта взял слово с капитана 1-го ранга Барща, что, по приходе в Кронштадт, он меня вернет обратно».
Вот же у него интересно, то П.П.Шмидт, то «Аврора»… Потом Граф окажется в эмиграции, сделается личным секретарем Великого князя Кирилла Владимировича, умрет в 1966-ом, в США, в Питтсбурге. Подробнее – тут. А на фотографии «“Аврора” на траверзе Лиепаи во время первого учебного похода после капремонта в 1924 году. Фотография сделана с латвийского гидросамолета» (из коллекции Г.Юдина).
Граф снова в Либаве, это май 1907-го:
«…Когда я опять оказался там, то заметил, что порт начинает немного оживать. В канале стояло восемь миноносцев, построенных на верфях в Эльбинге (Германия). Этих у нас для краткости называли «немками». Они тоже были водоизмещением в 350 т и, так же как и «французы», являлись не новым типом, а повторением тех, которые участвовали в Японской кампании. <…> Увидя эти миноносцы, я сразу же и подумал, что обязательно буду назначен на один из них. Действительно, в Управлении порта меня уже ждал приказ о назначении на эскадренный миноносец «Инженер-механик Дмитриев» <…>
Тем временем в порту началось формирование Учебного отряда подводного плавания. В то время подводные лодки появились впервые, и молодые офицеры, учитывая их громадное боевое значение в будущем, стали стремиться попасть на отряд, чтобы сделаться «подводниками». Лодки, конечно, были еще очень примитивные, водоизмещением 150–200 тонн, и на них было плавать далеко не безопасно. При испытаниях было уже несколько несчастных случаев, но плавать под водою казалось очень интересным».
Граф было решает перейти туда, уже и договаривается, но его не отпустит непосредственное начальство. «Затем <…> стало известно, что в порту будут базироваться вновь построенные минные крейсера (впоследствии их переименовали в эскадренные миноносцы) <…> Из них предполагалось образовать 1-ю Минную дивизию Балтийского флота. Это было чрезвычайно приятное известие, что означало возрождение флота. В порту было заметно оживление».
Еще новация, притом — принципиальная:
«Предстоящую зиму миноносцы должны были провести «в резерве», то есть стоять в порту с полным составом офицеров и команды и в такой готовности всех механизмов, чтобы иметь возможность в кратчайший срок (приблизительно недельный) выйти в море. В прежние времена не только миноносцы, но и все большие корабли Балтийского флота на зиму «кончали компанию», то есть офицеры и команды списывались в наличие экипажей и часть механизмов разбиралась. Весной корабли «начинали компанию» – вооружались; офицеры и команды возвращались на них. Этот порядок был заведен со старых времен, когда корабли были деревянные и, конечно, на них было бы невозможно проводить суровые зимы. Это бы вредно отозвалось на здоровье экипажей.
Но с тех пор все совершенно изменилось: корабли стали железными, появилось первое паровое отопление, и вообще уже была полная возможность создать такие гигиенические условия для жизни команды, чтобы они не страдали от зимних холодов. <…> Но, конечно, на миноносцах пришлось обстоятельно обдумать, как защитить помещения от холодов. Хотя борта внутри были защищены мелкой пробкой или пробковыми листами, но все же они сильно отпотевали. Входные люки пришлось обшить досками, иначе при их открывании врывался холодный воздух. Чтобы экономить уголь, пар для парового отопления брался с берега. В сильные морозы часто бывали случаи, что замерзали водяные трубы, да иногда и парового отопления. Электричество тоже бралось с берега.
В общем, понемногу жизнь наладилась, и все себя чувствовали совсем не плохо, даже и в самые лютые морозы. Заболеваний было не больше, чем если бы жили на берегу, но приходилось очень строго смотреть за санитарным состоянием внутренних помещений и раз в неделю устраивать «генеральные приборки». Особенно было сложно с теплой одеждой, которая отнимала много места, а его было чрезвычайно мало».
Сложно понять логистику чужого времени. Аргументом в пользу строительства базы в Либаве было и то, что море здесь не замерзает. Но какая разница — если на зиму «кампанию кончали» и все выходили на берег до весны? Ладно, еще одна, прощальная история от Г.Г.Графа:
«В конце 1906-го и в начале 1907 года политически все еще не было спокойно. <…> Между прочим, опасались взрыва у достраивающегося моста через канал. Поэтому адмирал решил поставить один из наиболее надежных миноносцев в канале у моста, чтобы быстро могло бы быть оказано содействие жандармским чинам, его охранявшим. Его выбор пал на «Доброволец», так как наш командир был на лучшем счету, и мы этим очень гордились. Да и стоянка у моста имела много выгод, так как трамвай, идущий в город, останавливался напротив моста и, следовательно, добираться до него мы могли минут в пять. С миноносцев же, стоящих в бассейнах порта, надо было идти добрых полчаса, а в плохие погоды это было далеко не весело. Но за эту выгоду мы поплатились тем, что должны были иметь часового у трапа, и дежурный офицер обязан был постоянно следить за происходящим на мосту и на берегу. <…>
Благодаря тому, что наш миноносец оказался на пути к трамваю, это частенько давало повод к нам заходить друзьям с других миноносцев. На Рождество выпал довольно глубокий снег, который не слишком часто выпадает в декабре в Либаве. Недалеко от нас на берегу канала росла довольно высокая елка, и у командира появилась «блестящая идея» украсить ее разноцветными электрическими лампочками, чтобы по вечерам на Рождество их зажигать. Эту мысль было нетрудно осуществить судовыми средствами, и елка на берегу засияла множеством электрических лампочек. Теперь этим никого не удивишь, а в те времена это было нечто необычайное, и проходящие по мосту восторгались нашей елкой, выделявшейся на ярко-белом фоне снега».
Да, страности чужих времен: в то время Военный порт был весьма открыт информационно. Вот «Адрес-календарь Курляндской губернии — 1904 год», в нем — «Данные по Порт имп. Александра III, либавская крепость». Вот «Адрес-календарь Курляндской губернии — 1908. Порт императора Александра III». Там весь персонал, начальство крепости, дирекция маяков и лоций, командиры всех судов, состав экипажий, все офицеры и т.п., – вплоть до младших чиновников почтовой конторы. Настоятель, священние и диакон Морского собора – тоже. Сообщается о перемещениях-увольнениях, вступлениях в должности по дивизии, крепости, пехотному полку. Даже такое: «Начальникъ Морской голубиной станцiи — шт. кап. по Адм-ству Николай Никол. Барановъ».
Заодно и «Вестник Либавы» от 12 марта 1908 года. Что Либава читает? То есть, что выписывают:
«В местной почтово-телеграфной конторе по сведениям «Libausche Zeitung» в текущем году получаются следующие газеты и журналы:
«Новое Время» – 39 экземпляров. «Нева» – 172. «Огонёк» – 1000. «Биржевые Ведомости» – 186. «Речь» – 194. «Вокруг Света» – 37. «Вестник Финансов» – 26. «Всеобщая Газета» – 22. «Вестник Полиции» – 6. «Всемирная Панорама» – 100. «Газета-Копейка» – 200. «День» – 37. «Земщина» – 3. «Журнал для всех» – 11. «Курляндский губернский Вестник» – 51. «Коммерсант» – 5. «Коммерческий Телеграф» – 2. «Лесопромышленник» – 7. «Луч» – 3. «Народ» – 9. «Новая Жизнь» – 3. «Православный Вестник» – 21. «Право» – 10. «Практическая Медицина» – 7. «Правда» – 7. «Садоводство» – 3. «Рижский Вестник» – 4. «Русский Инвалид» – 4 «Рижская Мысль» – 9. «Россия» – 7. «Русская Молва» – 32. «Русское чтение» – 30. «Русское Слово» – 110. «Современное Слово» – 50. «Сенатские Объявления» – 26. «Свет» – 17. «Сенатские Ведомости» – 12. «Солнце России» – 7. «Синий журнал» – 200. «Петербургская газета» – 11. «Петербургский Листок» – 6. «Торгово-промышленная газета» – 21. «Сельский Вестник» – 1.
На немецком языке: «Berliner Tagebl.» – 140. «Rigaer Tagebl.» – 11. «Rig. Borsenblatt» – 26. «Rig. Zeitung» – 63. «Rig. Rdsch.» – 76. «Baltische Past» – 61. «St. Petersburger Herold» – 91.
На латышском языке: «Awots» – 141. «Dsimt. Wehstn.» –93. «Jauuakas Senas» – 8. «Juhrneeks» – 30. «Janua Deenas» – 26. «Latw. Awises» – 40. «Sadsihwe» – 5. «Semkopis» – 10. «Ewangelijuma gaisma» – 50. «Muhsu. Domas» – 6. «Tehwija» – 6.
На литовском: «Viliits»» – 26. «Viemba» – 25.
На эстонском языке: «Postimees» – 7. «Paewaleht– 5.
На еврейском языке: «Der Haint» – 110. «Der Fraind» – 68.
На польском языке: «Gazetta Gadzienna» – 36. «Kurjer Polski» – 24. «Kurjer» – 21.
Такое дело, по ссылке оригинал представлен фотографией, на которой поместились только русская и немецкая части подписок. В латышских же названиях явные опечатки (они еще и в старой орфографии), — то ли при перенаборе, то ли исходно. Литовский, эстонский и еврейский (идиш?) мне не оценить. С польским тоже не все хорошо — должна быть Gazeta Codzienna. Немецкий, вроде, нормально (разве что умляуты, Börsenblatt, в частности). Русский тоже с точностью до орфографии, в оригинале-то старая, само собой. Ну а по латышски Janua Deenas, но не Janua — Jauna. Jauuakas Senas тоже Jaunākās, да и вряд ли Senas: Ziņas это, как в них Senas могли бы превратиться? Точка в Muhsu.Domas тоже косяк, там нет сокращения, это Mūsu Domas — «Наши мысли» (uh потом стало ū). Но это без претензий, да и без особого смысла, по инерции. Потому что как займешься фактчекингом, так опцию уже не отключить. Зато понятно, что намеренной лажи в этом тексте быть не может — с такими-то установками, переходящими в занудство? Разумеется, в тексте могли появиться не вполне достоверные утверждения (что-то я не так понял, криво проинтерпретировал, сместил увиденное итп). Нормально, жизнь. Если обнаружу несоответствие — конечно, исправлю. Это привычно, когда начинаешь всасываться в дырку, которая по ходу дела становится все более и более дыркой. Короче, данному изложению/тексту можно/следует доверять.
Тут сейчас кстати был бы какой-нибудь рингтон, который обозначил начало вставного эпизода. Например, You’reloosingyou’rloosingyou’reloosingyou’rloosingyourvitaminC — смысл не так даже важен, как красота. You’reloosingyou’rloosingyou’reloosingyou’rloosingyourvitaminC и — появляется новый объект. Вот он, объект (или субъект) — следует описание: кто это или что, какой в нем смысл, чем интересен, возможно небольшое действие и мелкий катарсис. Закрывающий You’reloosingyou’rloosingyou’reloosingyou’rloosingyourvitaminC и субъект (это, все же, оказался субъект) исчезает навсегда. Итак,
You’reloosingyou’rloosingyou’reloosingyou’rloosingyourvitaminC. Осенью 2018-го мы были в Грузии, в Степанцминде (ex-Казбеги). Поехали в сторону перевала, там не дойти, за недорого нас предложили довезти. С утра поехали, сходили на перевал, не так чтобы полностью дошли, но уже видели его дырку — времени было мало, водитель должен был подъехать к пяти. Если бы еще часа два, то и дошли бы. Впрочем, уже начинало смеркаться, не в том дело. Спускаемся, садимся в машину, а он спрашивает: а там красиво? Ему лет 50, одутловатый немного. С виду типичный местный человек, но радио в машине отчего-то настроено на рок-станцию. Всякие олдиз, вообще — хорошая станция, ну, это так. Отвечаем, что очень красиво (что правда). Он говорит, что никогда там не был. И не пойдет. Потому что всю жизнь вокруг горы, не может их больше видеть. Мы говорим, что у нас-то все плоское, никаких гор, а надо. Спрашивает, откуда, мы говорим, он спрашивает — и море у вас есть? Ну да, есть. Он говорит, на море хочу. Чтобы не горы, а море. Или просто какая-то большая ровная вода, путь даже озеро. You’reloosingyou’rloosingyou’reloosingyou’rloosingyourvitaminC.
Нет горы в Лиепае, назначим ею море. Должна же гора быть? Моря тут много, и на гору хватит, и ему не в ущерб.
Тут начинает маячить тема ароматизаторов. Она тут все время болтается – подстановки, виртуальность, сдвиги, склеивания – что здесь реально, что нет? Например, изоамилацетат осуществляет вкус груши, аллилгексаноат – ананаса, а бензойный альдегид – миндаля. Или ваниль в естественном варианте не покроет и четверти спроса на нее. Так и тут. Вот море, из какой-то его части можно сделать гору, например – добавлением ветра. Нет, у меня никаких манипуляций такого рода, а просто вот так вот. Назначено быть горой, вот и все. Никаких искусственных сближений, этак тут логично сделать пустыню — пляж громадный. Но это было бы уже просто кино какое-то, найти место для схемок. Придумать героев, сделать им тут жизнь. Кино да, тут снимали, изображали чужую жизнь. «Хождение по мукам» (СССР, 1974), «Стрелы Робин Гуда» (СССР, 1975), «Пышка» (СССР, 1989). Еще какие-то. Впрочем, горой можно назначить и озеро, это лучше — оно большое, но настолько в стороне и не участвует, что упоминалось тут единственный раз, мимоходом. Да и проще, всего-то вывернуть.
Но еще о кино: в Либаве родился Эдуардс Тиссэ (Eduards Tisē; 1897—1961), учился тут в частной студии живописи и фотографии. Он, с 1924-го, оператор всех фильмов Эйзенштейна. В.Катаев (ну да, Катаев, но что поделать): «Эйзенштейн нашел в Тиссе непревзойденного мастера живой фотографии, сумевшего превратить это ремесло в настоящее искусство, где каждый кадр представлял из себя маленький графический шедевр — вполне законченную картину с великолепной композицией и безупречным распределением светотени». А это весьма уместная и в этом тексте практика: входить в фотографию как в реальность. Один из вариантов превращения точки в дырку с последующим внутрь ее.
Не об имитациях речь, а о предъявлении того, что внутри точки, и это никогда не понарошку. Киношники-то отснимут и уедут, а место не изменится. Висят еще на брандмауэре Эмигрантского дома на Бассейной фиктивные рекламы к фильму «1906» (реж. Гатис Шмитс), ну и что.
Нет, у меня никаких уподоблений и имитаций. А просто это — вот это, а здесь — вот то. В здании с надписью Fabrika, которое видно из окна гостиницы, может быть такое: там разрабатывают и скоро уже пустят на поток типа включатели для решения разных дел. С виду как амулетики, только они работают. Не плацебо, а на теоретической основе и действуют реально. Под названием примерно «триггерки» (что ли, там работают поляки), обеспечивают конкретное решение такой-то проблемы. Небольшой, одной. Что ли, фаст-устранение дневной заботы. Одна штука — одно точное желание, его удовлетворение активизируется сдиранием наклейки. Действует день, не дольше. Такая-то штука вот для такого дела. Но покупатель должен участвовать и сам, не волшебная палочка. Понятно, есть сложности с определением списка популярных проблем и их детализацией — чем она точнее, тем надежнее эффект. У пользователя тоже будут проблемы с точным выбором именно его проблемы, но они научатся, а как же. Тригерки в прозрачных пакетиках будут на всех кассах, во всех киосках. Да, публика сразу не разберется, но потом поймет и дело станет таким же привычным, как мимоходом купить жевательную резинку. Привыкнут, иной раз станут недоумевать как жили без этого раньше, а потом и о недоумении забудут, будто так было всегда. Как с мобильными телефонами. И у каждого дела пойдут лучше, а тогда и у всех вместе, может быть.
Не был ли Военпорт отчасти искусственным построением? История-то несколько виртуальная. То есть, по факту — нет, но последовательность событий уже в ту сторону. Вся история уложилась в 22 года. К Первой мировой военпорт и крепость закончились. Форты не раскурочены в боях, демонтированы в 1914-ом. Есть несколько романтизирующая версия принятия решений в XIX веке и в начале XX-го. Сначала у Империи были мощь и всякое такое, так что поставим вот так — на краю, чтобы взять Кёнигсберг или хотя бы Мемель. А, если и не будем брать, то излучаем отсель величие и силу, грозим германцу (… «Вверяю оборону вновь созидаемой приморской твердыни доблести балтийских моряков, вполне убежденный, что <…> они сумеют охранить от всякого покушения подступы к нашим пределам, обеспечить русскому флоту спокойное владычество в водах, их омывающих и своевременно появляться всюду, где того потребует достоинство Русской Державы», — Александр III на закладке Военпорта). А после Цусимы перевернули — немцы же могут занять Военпорт тут же, придут прямо по пляжу. Что, в целом, в 1915 и произошло. Ну да, когда закладывали, то молниеносный рейд на 80 км считался, вроде, невозможным, но там не это главное.
Детали есть на сайте Г.Юдина: «Морской Генштаб в 1912 году разработал «План операций морских сил Балтийского моря на случай европейской войны». Главной задачей флота была названа защита Санкт-Петербурга и Финского залива. При этом все морские силы переподчинялись главнокомандующему VI-й сухопутной армии, оборонявшей подступы к Санкт-Петербургу, а военно-морская база в порту Императора Александра III подлежала немедленной эвакуации в Ревель (Таллин)». <…> Так что Либава и порт сдавались без боя.
Один из разработчиков, А.В.Колчак пояснял: «Первая работа, которую выполнил Морской генеральный штаб, заключалась в изучении военно-политической обстановки, что позволило сделать вывод, что Германия начнёт войну против России в 1915 году. По результатам анализа обстановки была разработана кораблестроительная программа до 1915 года, которую предстояло утвердить в государственной думе. Однако первоначальная программа морского министерства не состоялась из-за разногласий в думе, и только в 1910 году удалось добиться решения о скорейшем проведении судостроительной программы. Из-за опоздания со строительством линейных кораблей адмирал Эссен сделал ставку на защите Петербурга с помощью массированной постановки мин. Минные постановки могли быть успешными лишь при наличии оперативных разведданных о противнике, полученных только с помощью авиации».
То есть, для Порта Императора Александра III просто не было кораблей. Там только миноносцы, те самые, которые начали приходить при Графе.
Но у Колчака же и новая тема: Военпорт остается стратегически важным — предлагалось усилить все виды морской разведки (авиация, подлодки). 18 мая 1913 года Морской министр Григорович издал приказ о формировании авиационных частей при Службе связи Балтийского моря. Очередная инновационная история.
Колчак — разумеется, тот самый Колчак. 15 апреля 1912-го он, капитан 2-го ранга, был назначен командиром эскадренного миноносца «Уссуриец» и отправился на базу минной дивизии в Либаву. Там его привлекли к работе в штабе адмирала Эссена, начальника 1-й Минной дивизии. В Либаве уточнение «Плана на случай войны» и происходило. 6 декабря 1913-го Колчак произведен в капитаны 1-го ранга, через три дня назначен исполняющим должность начальника оперативного отдела штаба командующего морскими силами Балтийского флота (им к тому времени стал Эссен).
А в Приказе Григоровича все вполне системно. Гидросамолеты размещаются в прибрежных гаванях, где создаются авиационные станции – 1-го, 2-го и 3-го разрядов. Станция 1-го разряда должна иметь стационарные ангары, склады, метео- и радиостанции, помещения для личного состава; в ней базируется один или несколько отрядов, каждый состоит из шести-семи самолётов. Авиационная станция 2-го разряда предназначена для временного базирования отряда или нескольких гидросамолётов. Станция 3-го разряда — это просто запасная гавань с элементарным оборудованием, где при можно совершить посадку и пересидеть проблемы. Станция 1-го разряда на Балтике — в Либаве, на Черном море – в Севастополе. Еще одну станцию 1-го разряда запланировали на западном берегу острова Эзель (Сааремаа), в бухте возле Кильконда (Кихельконна). Станции 2-го разряда предполагалось построить в Люзерорте (Овиши, к северу от Вентспилса) и на острове Оденсхольм (Осмусаар, возле Таллина). Но на них не хватило ни времени, ни самолетов. Станцией 3-го разряда был назначен Ревель (Таллин).
В Либаве гидроаэропланы появились в конце лета 1913 года. Вообще, этими самолетами с 1912 года занимался Игорь Сикорский. ТЗ было следующим: разработать морской разведчик, который мог бы без посадки пролететь над всей Балтикой – от Моонзундского архипелага до побережья Германии и вернуться обратно. Первым у него был «С-5», не очень-то удался. С начала 1913-го разрабатывался следующий, «С-10». 9 мая 1913 года Сикорский выполнил на нем первый полёт в Гребном порту СПб (там была Опытная авиационная база). Двигатель «Аргус», 100 л.с., скорость полёта до 90 км./час, максимальная продолжительность 4 часа. Летчики сидели друг за другом в отдельных кабинах с полностью продублированным управлением. Грузоподъемность (помимо пилотов) 175 – 300 кг. Имел невысокую мореходность – винт расположен низко, поднимал водяной вихрь. Большой размах крыла при отсутствии боковых поплавков, небольшой разнос главных поплавков делали машину поперечно неустойчивой на воде. Наблюдалась плохая устойчивость и управляемость в воздухе. Штурвал закрывал приборы, всякое такое. Другого самолета пока не было.
21 августа 1913 года Морской главный штаб перевел Опытную базу из СПб в Либаву, по причине «необходимости приблизить этот зачаток Морской Авиации Балтийского моря к месту ее будущего развертывания в авиационную станцию и отряд». В Либаве для авиации не было ограничений. Цитата: «Расстояние между берегом и волноломом вдоль Северного мола равно двум километрам, при использовании всей акватории аванпорта длина прямого пути составит три с половиной километра. Для авиации того времени это просто огромная территория, таких площадей не было ни на одном сухопутном аэродроме. В Лиепайском порту имелась вся необходимая инфраструктура. Перед Первой Мировой войной для полетов гидросамолетов использовалась северная часть акватории аванпорта, где под прикрытием молов гидросамолёты могли взлетать и садиться независимо от погодных условий. Севернее входа в военный канал был оборудован специальный слип, по которому гидросамолеты поднимали на берег. Тут же находились два просторных железобетонных ангара для летательных аппаратов<…>
18 сентября 1913 года в Либаве состоялся первый в российской морской авиации воздушный парад.Он был организован по случаю прибытия в порт Императора Александра III Командующего Морскими силами Балтийского моря адмирала Николая Оттовича фон Эссена. Крейсер «Паллада», на котором прибыл адмирал, немало сделавший для становления морской авиации, приблизился к порту рано утром, и на рассвете был встречен в море отрядом гидроаэропланов. На «С-10» летел Борис Дудоров вместе с Георгием Лавровым, за ними на «Анри Фарман XVI» следовал Владимир Зверев, затем на лодке «Донне-Левек» Илья Кульнев, замыкал строй на втором «С-10» Петр Ваксмут. Гостей встретили у Либавского плавающего маяка и просигналили сигнальными флагами, сброшенными на парашютах».
Сикорский же 10 декабря 1913 года, на Комендантском аэродроме в СПб поднял в воздух свой следующий самолет – М22, прозванный потом «Ильей Муромцем». 12 декабря первый экземпляр «Ильи Муромца» установил мировой рекорд грузоподъемности (1290 кг., это 16 пассажиров и собака). В то время это самолет-гигант: четыре двигателя, размах крыльев 32 метра, длина фюзеляжа 22 метра.
Бала сделана и гидро-версия. Первый полёт в Либаве «Илья Муромец» произвел 14 мая 1914 года. За штурвалом были Сикорский и летчик Авиационной станции Лавров. «Илья Муромец» взлетал и садился на воду в аванпорту целый месяц. Для пробежек по воде (испытывали двигатели) использовался и канал Военной гавани. Выглядело так:
После объявления войны Авиационная станция перебазировалась в Кильконд (Саарема). Но в Либаве была и некоторая гидроавиационная жизнь после смерти. Приказ № 21 Главнокомандующего Латвийской Армией от 11 июля 1919 года предписывал, среди прочего, организацию группы водной авиации. Реальные действия по организации Отделения гидросамолётов были начаты только по окончании боев за независимость Латвии, в конце 1922 года. Разумеется, все делалось на сохранившейся инфраструктуре. Закупили некоторое количество самолетов.
После 25 октября 1939 года, когда Лиепайская военно-морская база была передана в распоряжение СССР, и гидроаэродром заняла 43-й морская авиа-разведывательная эскадрилья Балтфлота, остававшиеся в Лиепае латвийские гидросамолеты перевели в Ригу, на незаконченный гидроаэродром на Кишэзере. После 17 июня 1940-го морская эскадрилья Авиационного полка Латвийской армии была расформирована, гидросамолеты переданы советским ВВС.
От Авиационной станции не осталось ничего. Впрочем, ангары устранены были уже в конце 90-х годов. Остались бетонированная площадка и деревянные сваи, уходящие в море от сохранившегося бетонного причала. Ну и название улицы, проезда к причалу — Авиацияс.
Следующая инновационная история. Упоминалось, что в 1907-ом Г.Граф захотел было переквалифицироваться в подводники и поступить в Учебного отряда подводного плавания. Ситуация в отрасли была следующей: Первые подлодки покупались за границей или производились на Балтийском заводе в СПб. Они участвовали в Русско-японской войне, защищали порт Владивостока. Профильных кадров не было, до 1905 года обучение формируемых команд проводилось на строящихся лодках в ходе их достройки и проведения испытаний перед принятием судов в строй. В Либаве же сформировали первый в России Учебный отряд подводного плавания, УОПП. Руководил контр-адмирал Щенснович (это к нему ходил договариваться о переводе Г.Граф). С 1904-го лодки строили не только в Петербурге, американские лодки типа «Осётр» собирали и в порту Александра III. Мастерские были рядом со строящимся разводным мостом, у входа в Военный канал, со стороны города. В 1905-ом их преобразовали в завод. Теперь от этого остались пеньки свай причала между берегом и белой навигационной вышкой в канале.
В декабре 1905 года Щенснович видел ответственность подводников так: «Офицеры подводного плавания по ознакомлению с миноносцами должны управляться всеми механизмами и лодками самостоятельно, без какого-либо участия нижних чинов. С этой целью для обучения г.г. офицеров лодки должны выходить в море не имея ни одного нижнего чина и только в должности, как офицерские, так равно и должности нижних чинов, должны быть замещены на лодках офицерами согласно расписания…» Рядовые и нижние чины тоже существовали, но они занимались обслуживанием.
9 апреля (27 марта по ст. ст.) 1906-го первый в России Учебный отряд подводного плавания был официально сформирован, утвержден его штат.11 июня (29 мая по ст.ст) 1906 года Николай II утвердил «Положение об учебном отряде». Офицерский класс и школу рядового состава разместили на учебном судне «Хабаровск», оборудовав его учебными кабинетами, классами и возложив на него функции плавбазы и корабля-конвоира. В состав отряда входили все — на тот момент — подводные лодки Балтийского флота: «Белуга», «Пескарь», «Стерлядь», «Сиг», «Лосось». На фотографии «Белуга».
Летом 1907-года в составе УОПП был сформирован 1-й дивизион подводных лодок, в который вошли «Стерлядь», «Белуга», «Пескарь», «Лосось», «Окунь», «Макрель». В августе 1907 года из Германии прибыли новенькие «Карп», «Карась» и «Камбала». В мастерских Военпорта их достроили и испытали. С 7 мая 1913-го УОПП отряд отделяется от 1-го дивизиона подводных лодок. В его составе остаются «Пескарь», «Белуга», «Стерлядь», «Сиг» и «Почтовый». Начинает формироваться Бригада подводных лодок. По поводу фотографии — утверждается, что это «Сиг» и «Почтовый».
С 1913-го кандидаты для обучения на офицеров-подводников проходили вступительную проверку по алгебре, геометрии, тригонометрии и физике. Во время обучения преподавали электротехнику и радиотелеграфное дело, устройство лодки, двигатели внутреннего сгорания, термодинамику, минное дело, взрывчатые вещества, перископы, тактику подводных лодок, тактику флота, теорию подводного плавания, девиацию компасов, гигиену и подачу первой помощи. Теоретическое обучение заканчивалось экзаменом.
А далее, как с авиацией. Согласно «Плану операций морских сил Балтийского моря на случай европейской войны», военно-морская база подлежала немедленной эвакуации в Ревель (Таллин). Но, в отличие от авиации, тут следы остались. Отряд стоял в порту, причал на месте – это торец внутреннего водоема. Казармы сохранились. Ну, в каком-то виде, как и все краснокирпичное в районе порта. Впрочем, все это использовалось в советское время.
Что до ухода подлодок в Ревель, то есть воспоминания очевидца. Это «Записки морского офицера», капитана 2–го ранга Монастырева Нестора Александровича (1887, Москва – 1957, Табарка, Тунис). Там период с с 1906 по 1924 годы, а третья глава — «Учебный отряд подводного плавания. Либава 1913-14». Собственно, это и о конце Военпорта.
«В конце октября 1913 года я приехал в Либаву. Как велика была разница в природе этого сырого и пасмурного прибалтийского края в сравнении с ясным и теплым югом. Подъезжая к порту Императора Александра III открылось Балтийское море. Сквозь снежную пургу увидел я зеленовато-мутную воду этого угрюмого и неприветливого моря. Сильный северный ветер срывал верхушки волн, которые с шумом разбивались о плоский берег. Низкие бурые облака быстро неслись над морем, скрывая горизонт. Совсем недалеко, выныривая из-под хлопьев снега, мчался огромный, трехмачтовый парусник, накренившись на правый борт. Он видимо штормовал и нес только одни нижние паруса. Вот сильный шквал закрыл его совсем, казалось он исчез под водой на несколько минут и потом вновь показался. Скоро мгла покрыла его и он исчез совершенно».
Ну да, Вагнер и Der fliegende Hollander, о котором ему рассказали во время плавания прочь от кёнигсбергских кредиторов, нашедших его в Риге. Он тут так и болтается, время от времени визуализируясь, как иначе.
Монастырев продолжает: «Внезапно появилась передо мной железная ферма моста, перекинутого через канал, отделявший порт от города. Отсюда начиналась территория порта, построенного всего несколько лет назад и долженствующего представлять из себя важный стратегический пункт России на Балтийском море. Но, не будучи еще окончен постройкой, он уже был покинут наполовину. На его оборудование были затрачены колоссальные деньги, но обстоятельства вскоре доказали бесполезность этих затрат и бесцельность этого порта, как опорного военного пункта. Слишком Либава была близка к границе с Германией, и в случае войны ее удержать представлялось едва ли возможным. К счастью исключительно неблагоприятное положение этого района было понятно, и всякая дальнейшая постройка была приостановлена. Построенные наполовину форты, окружавшие порт, уже были оставлены, орудия сняты и постройки для войск заброшены. Недоумевающе зияли пустые амбразуры фортов, медленно зарастая бурьяном и травой.
Но в Военном порту жизнь била ключом. В нем стояла первая минная дивизия Балтийского моря в количестве около 40 миноносцев, отряд авиации и учебный подводный отряд со школой. Огромное количество зданий для морских команд, офицерские флигеля, подводный класс, Морское собрание, мастерские порта занимали большую территорию в несколько квадратных верст. Для сообщения с отдельными районами в порту была построена специальная железнодорожная ветка с регулярно курсирующими поездами.
Словом, задумана была эта база широко, но, что называется, отцвела, не успевши расцвести. Коммерческий порт находился ближе к городу и был вторым по величине русским торговым портом на Балтийском море. Главной причиной постройки военного порта было то, что Либава почти не замерзала, что считалось в эпоху его возникновения крайне важным. Действительно вся торговля в течении зимних месяцев, когда в Петербург пройти было нельзя, все пароходы шли в Либаву и там разгружались. Но, разумеется, такого повода было недостаточно, что бы строить военную базу в местности <…> по своим природным качествам совершенно непригодной для обороны в случае войны. Но, как бы то ни было, Порт Императора Александра III существовал, и мне пришлось провести в нем почти год, видеть его благоустройство и быть свидетелем его разрушения».
Дальше у него как обычно в подобных воспоминаниях. Преподаватель такой-то и такой-то. Курсанты такие-то, начальник такой. Как обучали, что ощущали, погружаясь на дно в скафандре или как чувствовали себя в лодке. Как сдавали экзамены. Всякие истории: «У всех на памяти был случай с «Миногой», которая затонула в аванпорте, потому, что команда внимательно не осмотрелась, и ручка семафорного флажка попала в клапан вентиляции». «Миногу» не найти в списке кораблей, но она упоминается и здесь. В Учебном официально было пять подлодок, а у Монастырева окажутся только четыре. Впрочем, 19 октября 1913-го «Почтовый» на буксире отправили в СПб, на списание. Ну и бытовые истории, то ли так и было, то ли как вспомнилось:
«После Рождества начались полугодовые экзамены, после которых трех лейтенантов отчислили за неудовлетворительную сдачу экзаменов. Два из них – потому, что ничем не занимались, а третий, мало того, что он был вообще неспособен к наукам, но кроме того был еще прямо таки жертва своей строгой жены. Она была какая-то полунормальная и до безумия обожала свою собачку. Как раз во время экзаменов собачка сдохла. Какая это была трагедия! Бедный муж, терзаемый женой, совсем потерял голову. Собачку ни за что не хотели закапывать, и она долго лежала в ящике, что-то вроде гроба в квартире, и, конечно, распространяла удушающее зловоние. Мы все с сожалением смотрели на З., но ничем не могли помочь ему в его трагедии. Впрочем, и еще раньше про его супругу ходили анекдоты, это был какой-то деспот, и все искренне жалели бедного, забитого З. Собачка его совсем доконала, и он провалился на экзаменах».
Дальше — Первая мировая. «Начальник нашего отряда беспрерывно получал телеграммы, но сам не отдавал никаких приказаний. Газеты были тревожны и полны всяких предположений, то говорили о неизбежной войне, то о том, что все улаживается. Никто из нас ничего толком не знал, да и конечно не мог знать. Скажу только, что мы сами желали войны и готовы были сражаться с кем угодно. Таково свойство молодости. В эту пору больше не рассуждают, а чувствуют и воспламеняются. Вскоре обстановка для нас начала разъяснятся.
В порт пришел огромный, военный транспорт «Анадырь» и встал против наших береговых помещений. Занятия было приказано прекратить и все имущество подводного класса, особенно мины, моторы грузить на транспорт. В два дня класс опустел, все имущество было погружено, за исключением того, что нельзя было увезти и что приготовлялось быть взорванным в случае эвакуации Либавы.
После получения такого приказания, дело казалось уже принимало серьезный оборот. Из четырех лодок, бывших в отряде должны были идти с транспортом три, четвертая, старый «Сиг» предназначался к затоплению в канале. Из этих приготовлений, мы могли увидеть, что отношения с Германией обострились, и что можно ожидать всего. В это время сама Либава продолжала жить своей жизнью, тогда как порт представлял из себя встревоженный муравейник. Всё готовилось к исходу, но еще оставалось на месте. Так и «Анадырь», на котором уже жили все офицеры и команда, стоял, готовый к выходу. Семьи офицеров начали покидать порт – хотя многие еще оставались, не веря в возможность войны.
Наконец транспорту «Анадырь» и подводным лодкам было приказано уходить 16 (29) июля в Ревель. Сначала вышли лодки, как бы на обычные занятия, но в действительности с целю скрыть наш уход. Несколькими часами позднее снялся «Анадырь». В порту остался небольшой отряд морской команды, который должен был в последний момент взорвать доки и портовые сооружения и затопить старые суда в канале. При проходе транспорта, около моста собралось много народа из портовых обывателей, которые провожали нас. Весь порт был как на ладони перед нами. При виде его сердце сжималось от жалости, что такое богатство будет легкой добычей неприятеля».
Это «Анадырь», упоминавшийся и у Графа («Кроме этих пароходов было еще два грузовых, купленных Морским министерством, – «Иртыш» и «Анадырь». На них уже началась перестройка помещений, установка орудий; они спешно готовились к походу». С «Анадыря» был и тот самый Дмитриев (по версии Графа) или Муравьев по Рербергу («В самый разгар бала, во время передышки в танцах кадрили, старший офицер транспорта «Анадырь», лейтенант Муравьев, танцевавший с голубоглазой, белокурой красоткой — баронессой Крюденер, сидел и разговаривал со своей дамой. В это время, старший офицер транспорта «Иртыш» — лейтенант Шмидт , бывший на другом конце зала, медленно перешел через зал….»). Вот «Анадырь».
Редкий случай, когда история заканчивается так, одним простым действием. Впрочем, этим уходом история еще не закончилась. Автор знал не все, он пишет только о лодках Учебного отряда. Ну да, 16 июля вместе с «Анадырем» ушли «Стерлядь», «Пескарь» и «Белуга», а 19-го началась Первая мировая, 20-го «Сиг» затопили на входе в порт как брандер. Но остальные подлодки ушли в Ревель только к 30 июля, последними из судов флота. Но пришли другие, с осени 1914-го в Балтийском море начинает действовать отряд подводных лодок Великобритании. Для стоянки им, как союзникам, передали причалы Учебного отряда — а там оставалось почти все береговое оборудование и часть снабжения. Российский флот продолжал использовать порт Либаву как маневренную базу. 8 мая 1915-го она стала передовой маневренной базой уже германцев. Дальше было то, что уже описано — где о германской революции, фон дер Гольце и корабле «Саратов».
Как при таком количестве фактов и цитат возможен художественный текст? Тем более, что в этой части еще и хронология, а ею все уже смонтировано. Так это не он уже делается, а его исходник, RAW. Понятно же, что в тексте тут определенно дырка, раз уж понадобилось очередное уточнение (не текст, то да се). Впрочем, что такое «художественный»? По-разному бывает. Тут же еще и процесс, есть какая-то точка, за которую зацепилось и поехало. Ну и все, лишь бы происходило. Все идёт как идёт, типа ловля ветра, производящего по пути разные незапланированные штуки.
Как зацепишься, так что-то включится и уже не остановиться, пока это что-то не отработает. Никогда не знаешь, что там и сколько внутри. Это как обновления грузятся. Началось — ничего не поделать, когда-нибудь отработает. Прерывать не следует, тогда останутся разомкнутые кабели, раскуроченные и не пересобранные коды. Тоже интересно, но это какие-то сентиментальные обломки. А тут пока все связано, игра не остановилась. Может, я уже хотел бы писать что-то другое, но ничего не поделаешь, надо ждать, пока точка не иссякнет.
Но что много фактов, так это ничего, «Дойдя до конца нашей истории, мы будем знать больше, чем теперь», вот и автор тоже будет знать больше, чем теперь – конкретно тут и сейчас: в этом месте, когда пишет эту фразу. Но не сразу. Есть присказка, что у кошки 9 жизней. Это в самом деле так. Могли заметить, если у вас есть кошка. Была толстой и умиротворенной, потом вдруг похудела, сделавшись шебутной. Затем — меланхоличной, а потом и чрезвычайно наглой. Может, у людей их не 9, а 739, так что еще четыре моих в этом тексте уже отщелкали. А дальше еще 2-3 части, так что и еще 2-3 жизни, и я буду знать еще больше.
***