Мюнхен–Берлин. Воспитательница и латвиец
Накануне выезда – сообщение от Линды: Привет, это Линда, была бы рада завтра поехать с тобой.
Отвечаю: Привет, Линда, прочитала твою СМС. Бронирую.
Второе сообщение: Добрый день, я бы хотел завтра с Вами поехать в Берлин. Прошу подтвердить. С уважением, Кирил.
Вечером звоню по указанному телефону: Добрый вечер, вы написали мне по поводу поездки в Берлин?
Отвечают по-немецки с русским акцентом: Да, написал, но поеду не я, а мой приятель.
– Как его зовут?
– Артем.
– На каком языке Артем говорит?
Кирил тянет: …на английском.
– А еще?..
Кирил молчит. Почуял подвох?
…Английский не его родной?
– Нет. Ну, а… на русском.
Ѻ
В десять часов утра звонок на мобильный. Густым мужским голосом: This is Artjom. I am here now.
Я, по-русски: Здравствуйте, Артем, мы подъезжаем. Подождите нас, пожалуйста, пару минут.
По пути на станцию мы застреваем: мусоровоз преградил проезд по узкой улице, мусорщик степенно катит бак. Это надолго. Поворачиваю на перпендикулярную улицу, но параллельной улицы рядом нет, приходится доехать до главного шоссе. На нем светофор, горящий красным, а ближайшая улица, ведущая с него до станции, перекрыта. Чертыхаюсь. Могли бы переждать мусоровоз.
Артем молод и худ, под глазами синяки, голос у него поставлен, русский язык чист, литературен. Пришел он с одним ноутбуком.
Приятель – Артему: Забегай! – Подразумевая «садитесь».
У остановки автобуса нас ждет кисленькая Линда с поджатыми губами.
Линда, послушав наш разговор с Артемом: Это – какой язык?
Я: Русский.
– А-а. Я – восемьдесят четвертого года рождения и не застала то время, когда в школе он был обязательным предметом. Выбрала французский. Сестра учила русский, но добровольно, для нее это был такой же предмет, как и все остальные, ничего особенного.
– Да так оно и правильнее, без идеологии. Ты, значит, не из Мюнхена?
– В гости съездила, к школьному товарищу. Он в Мюнхене работает. Пока еще – его подруга живет в Гейдельберге, он переедет к ней.
– Что ты видела в Мюнхене?
– Самый центр. И… сходку потомков индейцев в окрестностях к северу, около аэропорта.
– Сходку индейцев? И как она проходила, эта сходка?
– Музыка, пляски, еда, костюмы…
– В потомках сохранились черты индейцев?
– Нет. От них своеобразное впечатление. Со своими предками они ничего общего уже не имеют, кровь разбавлена поколениями – у кого предки только по одной линии, а многих от обычных немцев не отличить. Из-за этого фестиваль смахивает на карнавал. Все это мероприятие за три года существования сильно изменилось. В первом году собрались около ста участников, все было «по-настоящему», служило поддерживанию истинно индейской культуры, традиций. Далее расширялся круг участников, отчего размывались очертания фестиваля, как, собственно, и в Америке, где на праздниках индейцев играют и кантри, и присутствуют ковбои.
Я приехала к четырем, полил дождь, мы сидели в типи, ели жестковатое мясо. Они и тут облажались – подали свиные рульки. Кроме плясок предлагали катание на каное. В перерыве между ливнями я покаталась по озеру.
– Дождь плясками вызвали? По неосторожности?
Линда смеется: Вероятно. Ливень молниеносно превратил всю площадку в болото.
– Сейчас ты – домой? В Берлин?
– В Берлин. Но родом я из Бранденбурга, Луккенвальде.
– Мы проезжали его на поездках по городкам Бранденбурга.
– По Луккенвальде пролегает тренировочная трасса для велосипедистов и инлайнеров. Этот трек – проект удачный, он довольно популярен Природа у нас и вправду красивая.
– Ты в Берлине учишься?
– Работаю в детском садике.
– В каком районе?
– В Кройцберге.
– Какой процент иностранных детей в садике?
– Сто процентов.
– Нет немецких детей?
– Ни одного, все турки, арабы. Большая часть детей, когда поступает, а им уже два года, не говорит по-немецки. Родители для того нам и сдают детей, чтобы мы их научили языку. Может быть, матери заодно отдыхают от них… Но беда в том, что дети и родного турецкого толком не знают, разве что основные команды: «Иди сюда, сиди здесь, на тебе шоколод, смотри телевизор». Родители не понимают, что ребенок легче учит немецкий, если он хорошо владеет родным языком. Я прошу родителей общаться с детьми на литературном турецком языке, чтобы у них вырос словарный запас. Но надежды на улучшение ситуации нет, родители из низших слоев, отнюдь не интеллектуалы. Из этой среды вырваться трудно, она засасывает, как трясина. С другой стороны, целые турецкие кланы готовы скинуться, чтобы отправить одаренного ребенка на учебу, предпочтительно за границу. Им будет гордиться вся семья.
– Девочек на учебу за границу отправляют?
– Мальчиков! Но это не те дети, которых зачисляют к нам. Тем тяжело сосредоточиться на чем бы то ни было. Сажусь, например, утром с ними в круг попеть или почитать детскую книжку, а через две минуты они перестают слушать, начинают перешептываться, хихикать, переключаются на что-нибудь свое. Когда совсем никак не удается заниматься с ними в помещении, я спонтанно меняю планы на этот день, программа у нас, слава богу, гибкая, что считаю правильным, то и делаю. Могу затеять с детьми какую-нибудь игру или вывести их на прогулку в лес. Прогулка по лесу неплохое развлечение и для меня, позволяющее мне объединить свои интересы с интересами детей. А моя коллега не возражает, во всем участвует.
– Шоколад, телевизор… турецкие дети избалованы?
– Да! Им разрешают все, пределов практически нет. Покричал «не хочу», получил вместо обеда сладости. Родители молодые, в двадцать пять лет у них по трое детей – четырх лет, двух с половиной, грудной. Учить детей чему-нибудь не умеют и не желают, заняты сами собой. Мужчины весь день на работе, жены поздним утром встречаются на завтрак с соседками-подругами, затем ходят по продуктовым магазинам, готовят обед. Границы своего района они не пересекают, даже в соседний Фридрихсхайн мало кто из них когда-либо попадает. Мужчины, проживающие в Германии, привозят невест из турецких деревень. Эти жены по-немецки ни гу-гу, с ними вступишь в контакт только через переводчика – мужа или турецкую коллегу.
Я давно планирую вместе с матерями выехать в Плентер-вальд (прим.: лес в юго-восточной части города), это близко от садика, три станции на метро, но пока не вышло, они адски неповоротливы, не вылезают из своего радиуса передвижений, не соглашаются отдалиться от своего дома.
При том, что эти родители своих детей умственно не развивают, они им ничего не дают делать самостоятельно. И в этом у турок представления диаметрально противоположны немецким. Нормально развивающийся ребенок стремится к самостоятельности, он хочет «сам», но турецкие родители пресекают эти попытки, подавляют. Эти дети не учатся одеваться сами! Но если воспитатель перед прогулкой будет одевать каждого отдельного ребенка в группе, на это уйдет куча времени, которого будет не хватать на саму прогулку. До детей, не понимающих немецкий, не донести, что от них ожидается, они теряются, плачут. Выручает коллега-турчанка… Некоторые дети безумно долго учатся одеваться, месяцами.
Но это далеко не все. Детей надо обучать самому элементарному – говорить «пожалуйста», «спасибо», слушать, когда с ними разговаривают, не перебивать, есть, сидя за столом, не вставать и бегать по комнате, не отвлекаться на игры. Дома мать с ложкой в руках ходит за ребенком, но в детском садике нет никакой возможности так носиться с ними, хоть и группы небольшие, одиннадцать детей на двух воспитателей.
– А сколько таких групп?
– Три.
– Сколько лет они проводят у вас?
– Дети у меня по три года, до пяти лет, последний год – дошкольная группа со специальной подготовительной программой. В Берлине детей слишком рано берут в школу, в пять с половиной лет, они в этом возрасте не наигрались. Вся образовательная система – детский сад, двенадцатилетка, бакалаврские и магистерские курсы – нацелена на срочный выпуск новой рабочей силы для экономики.
– Турецкая коллега – в помощь?
– Да. До турецкой напарницы работала немка, с ней дружила, но она ушла. С турчанкой мы ладим, с ней лучше тем, что она владеет турецким. Сама я понимаю десяток слов, общую тему разговора, когда дети болтают между собой.
– Сколько часов в неделю ты работаешь?
– Я работаю тридцать пять часов в неделю, а начальник дает волю, и он щедр на выходные. Раньше работала тридцать часов, но это оказалось недостаточно и по деньгам, и по отношению к детям, за шесть часов в день не успеваешь осуществить намеченное, все перерастает в бесплодную суету.
До садика я работала медсестрой. Сорок часов в неделю, двадцать дней отпуска в год, летом одни единственные свободные выходные, ночные смены. Постоянные перегрузки, неблагодарный труд. В больницах условия ужасающие, немцы уже открещиваются выполнять эту работу, тем более, что заработок мизерный. Без иностранных работников проблему не решить.
Подруга, закончившая обучение на медсестру несколькими годами позже меня, рассказала, что заметно снизились требования, через экзамены пропускают буквально всех – и тех, кто слабо учился, и тех, кто выучил теоретический материал наизусть, но в практике ничего не соображает. А речь-то о лечении живых людей, о том, как с ними обращаться! Жутко подумать, надеюсь самой не угодить ни в больницу, ни в зависимость от непрофессионального персонала, ухаживающего за пожилыми.
…После больницы я нанялась в детский сад в Пренцлауэр-Берге с немецкими детьми. С ним разительно контрастирует кройцбергский. Если для турецких родителей главное, чтобы детей научили языку, но в остальном от них ничего особо не требовали, немецкие родители чересчур амбициозны, хотят обучить детей всему сразу, среди прочего, иностранным языкам. Они неотвязно вмешиваются в процесс. Воображая, что, прочитав три книги о воспитании детей, они сами – спецы, а воспитатель – это не профессия, а так, милое хобби. Меня аж спросили, учат ли этому в принципе. В тех детских садах, в которых родители планомерно участвуют в работе с детьми, с ними бесконечно ведутся дискуссии о том, что и как надо. Преимущество таких садиков в том, что родители через собственный опыт осознают необходимость некоторых навыков, чтобы одновременно смотреть за целой оравой детей и заниматься с ними. В нашем садике мы стараемся привлечь матерей лишь в исключительных случаях, когда кто-нибудь из нас длительно болеет.
– А кто Ваш начальник – немец?
– Начальник араб. Ему сорок три. Он приехал в Германию в девяносто шестом году, получил образование, но говорит с акцентом и с ошибками. Это плохо, так как дети учатся у него неправильной грамматике и лексике. Он сам работает воспитателем на полной ставке, к тому же взвалил на себя административную работу, к которой мало способен. Допускает погрешности, путает дела, забывает. Но деньги платит исправно, по финансам нанимает консультанта. Мог бы взять еще и секретаря или управляющего, но почему-то не берет.
– Он учредил этот сад?
– Нет, он перенял его от тройки немок в возрасте около пятидесяти, которые устали держать этот сад и искали себе замену.
– Тебе комфортно работать с ним?
– Работа с ним меня вполне устраивает, однако дети, вернее, их среда, меня иногда ввергает в отчаяние. Но, наверное, не бывает, чтобы все было идеально, придется, пожалуй, смириться с тем, что существенных изменений я не добьюсь и мои успехи всегда будут скромными.
Ѻ
На стоянке «Пёрстенталь» останавливаемся. Линда предлагает мне кусочки арбуза из пластмассовой миски, пока Артем сходит в МакДоналдс за булкой.
Линда: На легковушке удобно! В Мюнхен из Берлина я ехала на микроавтобусе. Нас обманули! В объявлении была информация о том, что «едем на легковой машине», что ввело нас, попутчиков, в заблуждение. Мы ожидали легковушки. Водитель микроавтобуса на наш недоуменный вопрос о легковушке сказал: «Это и есть легковушка!», имея в виду, что на микроавтобусе перевозят не грузы, а людей. Вдобавок изменили время выезда – в объявлении значилось девять часов, а выехали мы в десять. Среди пассажиров был молодой человек из Мюнхена, который с тем же водителем ехал уже в Берлин… и опять нарвался на него, из-за того, что на сайте был указан другой телефон. А позвонили ему для подтверждения не с этого, а с третьего...
Водитель, толстый краснолицый тип, наврал нам, что он – строительный инженер, мотается в Мюнхен на стройку, а чтобы не терять деньги, возит людей. Но на инженера он был вовсе не похож.
Возмущенный молодой человек заплатил водителю половину суммы за проезд, пятнадацать евро, водитель разозлился, грозился написать заявление на него. Остальную дорогу при скорости ста сорока километров в час водитель ругаясь разговаривал по мобильному телефону. Из восьми пассажиров к этому моменту остались четыре девушки. Все мы испуганно молчали, ничего не смели вякнуть, замечания ему не делали.
– Очевидно, они работают группами, регистрируются под липовыми именами, чтобы их нельзя было вычислить. Перебрасывают друг другу людей, дают объявления на разное время – восемь, девять, десять. Тот «рейс», на который наберется больше людей, и назначают. Приглашают лишних пассажиров набивают машину и едут, динамя «опоздавших». Сайт запрещено использовать в целях заработка, но они зарабатывают – восемь человек по тридцать евро равно двумстам сорока евро. Минус затраты на бензин. Итого прибыль с одной поездки – евро девяносто. Деньги смешные, но такая работа легче, чем пахать на стройке. Девяносто умножим на тридцать дней – две тысячи семьсот евро чистыми, без налогов. Можно месяц-два отдыхать… и чинить машину.
…А вы – я – Артему – в гости едете?
Артем: Я был в гостях, в Мюнхене, у одного друга.
– Вы в Берлине живете?
– Нет. Я и в Берлине был в гостях.
– И как?
– В Мюнхене я провел всего два дня. Он спокойный и убранный, Берлин живее, но и грязнее. Из Берлина вернусь в Ригу.
– Вы учитесь?
– Работаю программистом.
– А то удивилась, что едете с одним ноутбуком. Бизнесмены на попутках не путешествуют. Вы родом из Риги?
– Да, я в Риге родился. И вырос. Всю жизнь в Риге прожил. Но я — русскоязычный.
– Какие сейчас отношения между русскими и латышами?
– Нейтральные. Вражды нет. Русских по стране два миллиона, они составляют примерно тридцать процентов населения, в Риге около сорока.
Приятель: Кто Ригу основал? Немцы?
Артем: Кто утверждает, что немцы, кто – шведы.
– Когда?
– Немного позже, чем Москву. В две тысячи первом мы праздновали восьмисотлетие, а в этом году Рига «культурная столица» Европы. Проводится множество мероприятий, на которые приезжают туристы. Сам я организовал пару фестивалей, хоров, например.
Пока я силюсь вспомнить фамилию всемирно известного скрипача из Риги, субтильного очкарика с редеющими блондинистыми волосами, Артем снова погружается в свои мысли. Засыпает.
Ѻ
Берлин. Линда, выходя из машины: Спасибо! Очень была приятная поездка, я буквально насладидась!
Насладясь, она стала сладенькой.
Артем сухо раскланивается.
.
.
Берлин–Мюнхен. Инспектор гостиниц
Попутчик, по телефону: Вы не быстро едете?
– Что вы понимаете под «быстро»?
– Двести…
– Нет, я хочу доехать живой и невредимой.
– Тогда я с вами.
Ѻ
– Мета – твое имя? Не фамилия?
– Имя.
– Ты из..?
– Индии.
Я Мете тыкаю, хотя он мне выкает.
– Привыкла, что в пути все тыкают друг другу, но могу и выкать.
Мета не возражает, и я начинаю выкать ему: Вы – ИТ-специалист?
– Нет, я работаю в гостиничном бизнесе. Был три дня в Берлине, в командировке от концерна. Проверял гостиницу.
– Концерн?
– Группа, в нее входит несколько гостиничных сетей.
– Где находится гостиница, которую проверили?
– Где-то в центре.
– Сколько времени тратится на такую проверку? Пара дней?
– Проверка занимает десять минут: до приезда нужно позвонить в гостиницу и забронировать номер, потом прийти на регистрацию, а еще ознакомиться с рум-сервисом…
– Ваши запросы удовлетворены?
– Да, гостиница на уровне.
– Вы оцениваете гостиницы по перечню установленных критериев?
– Да. Надо обратить внимание, как по телефону объясняют дорогу до гостиницы, расположение центра города, какие подсказывают достопримечательности, кафе и прочее.
– Вы действуете инкогнито?
– Да, они не знают, что я – от концерна.
– Проверка проходит по одной и той же схеме? Или с вариациями?
– Тесты делятся на две категории – «лежер» и «бизнес».
– В этот раз..?
– Этот визит был «лежер». По сценарию «бизнес» ты в костюме. Справляешься, где бы провести переговоры, где трех- или четырехзвездочный ресторан. После пишешь отчет. Я почти не спал в эту ночь, строчил до четырех утра.
– В вольной форме?
– Нет, заполнил заготовку, бланк в Интернете. Ответить на все вопросы не обязательно, но желательно на большую часть.
– Научиться чему-нибудь для этого надо? Пройти семинар по повышению квалификации?
– Нет.
– А азам актерского мастерства?
– Тоже нет.
– Работа непыльная. Лучше, чем на стройке подрывать здоровье. Катаешься и живешь за счет работодателя, на досуге смотришь город.
– Да, нехудо. Был таким способом в Лейпциге, Кёльне. В Кёльн также ехал через сайт попуток, с женщиной. Выбрал ее, рассчитывая на то, что женщина не будет гнать. Мы выехали в семь утра, она спешила на деловую встречу в обед… на скорости ста восьмидесяти-девяноста. Я попросил ее выпустить меня около Нюрнберга.
– Недалеко с ней проехал…
– Да. Сумму заплатил ей всю, тридцать евро. Стал искать другую попутку. Других попуток в тот день не было, я залез на сайт железных дорог, но поезда ходят редко. Сел на автобус, а у него остановки во всех городах по маршруту, ужасно долго добирался.
Я и в этот раз решил поехать с женщиной, но на всякий случай спросить у вас насчет скорости. На сайте я увидел десять положительных отзывов о вас, сделал вывод, что все должно быть в порядке.
– Не исключено, что были и недовольные, но они ничего не написали.
– В Берлин меня везла молодая мать, у нее с собой был ребенок. Она ехала повидаться с отцом ребенка. У ее машины, старого «Форда», индикатор уровня топлива в баке был неисправен, она то и дело заправлялась, чтобы бензин не кончился неожиданно, объединяла заправку с перерывами, нужными ребенку На какой-то развязке она перепутала съезд, после чего пятьдесят километров чесала не в ту сторону. Около Вюрцбурга развернулась и пропилила обратно те же пятьдесят километров. Длинная была поездка.
– Берлин понравился?
– О да! В Берлине значительно веселее, чем в Мюнхене, жизнь кипит круглосуточно, продуктовые магазины, бары, кафе открыты и ночью, ходит транспорт. В Мюнхене вечером все закрывается, город вымирает. Поздно вечером трудно попасть куда бы то ни было.
– Вы часто передвигаетесь по городу поздно вечером?
– Да, я работаю в клубе.
– Совмещая приятное с полезным?
– То есть?
– Музыку с заработком?
– Скорее заработок с заработком. На основной работе я маловато получаю. В клубе не полная ставка, мне это подходит, график гибок. Но клуб и некая «контрастная программа», полная противоположность гостинице. В офисе, на бронировании, бывает скучно.
Мне предложили работать в Берлине три месяца, летом, но я отказался.
– Несмотря на то, что Берлин так нравится?
– У меня в Мюнхене ребенок, девочка, ей пять с половиной лет. Я с ней регулярно вижусь, отсутствовать месяцами не могу. Она живет с матерью, моей бывшей подругой.
– Дочь пойдет в школу?
– Да, в понедельник.
– Она рада?
– О, да! Очень!
– Вы могли бы по выходным ездить из Берлина в Мюнхен.
– Да, мог бы. Но зарплата была бы той же, только квартплата в Берлине меньше.
– А на разницу можете кататься туда-сюда.
– Да. Но я не могу бросить работу в клубе. Начальник не отпустит. Вот он любитель на чудовищной скорости чесать по автобанам – двести, двести двадцать… до двухсот семидесяти. Ездит так двадцать пять лет и якобы ни разу не оштрафован полицией.
– Не верится.
– Он движется с такой скоростью, что приборы не засекают его.
Он звал меня с собой в Вену. Я: «Ни-ни!», он: «Да ничего не будет, у меня не было ни одного ДТП». Я: «Это – пока. Одного, первого, хватит. Езжай без меня». По данным германского автомобильного клуба в аварии при скорости свыше ста тридцати шансы на выживание резко сокращаются.
– В Индии сайты попутчиков есть?
– Нет. Странно, что никто еще не додумался создать такой сайт. В Индии, как и в Германии, легковушки недогружены…
– Создайте его вы! Будете зарабатывать на этом деньги.
– Не хочу жить в Индии.
– А родители?
– Матери в Индию звоню, езжу к ней в гости.
– Она одна?
– Нет, у нас держатся друг за друга, живут семьями, не то, что на Западе.
– Вы были в других западных странах?
– Два года проработал в Нью Йорке. Но жить в Америке не хотелось бы, у них нет ни медицинской страховки, ни страховки от безработицы. Это опасно! Месяц не оплатил квартиру, тебя выгоняют на улицу, ты мгновенно превращаешься в бомжа. В Америке тоже денег с одной работы мало, надо наняться на вторую. Но в Америке нет работы на полставки. Если наняться на две работы, то сразу на две полные ставки. Свободного времени не остается, жизнь лишена смысла. Словом, в Америке серьезнее вкалываешь, чем здесь. А в Германии, если ты оказался без работы, тебя поддерживает государство.
…Моя сестра работает в Нью Йорке, врачом, у нее достойный заработок, и она проживает в Манхеттене. Но я был бы вынужден поселиться далеко от центра, в непрестижном районе. Жил бы в Бруклине.
– Как вы устроились на работу в Америке?
– Так же, как и в Мюнхене – через работодателя.
– А сколько вы в Мюнхене?
– Четыре с половиной года. Через полтора года я смогу подать на получение германского гражданства.
– Подадите?
– Да! Мне придется выйти из индийского гражданства, сдать паспорт. В Индию буду ездить по визе. Ее ставят дня за два, процдура не сложная.
– Сможете голосовать на германских выборах.
– Смогу.
– Будете?
– Буду!
Ѻ
– Вы из какого города в Индии? Крупного?
– Ахмадабад.
– Назван по какому-то Ахмаду?
– Да, вроде был такой князь… Не помню, когда, короче, забыл. В школе рассказали. Никто этот урок так и не выучил.
Мета тихо смеется.
– Жаль. А исторический центр города? Здания какие-нибудь сохранились старинные?
– Практически нет. Старину, храмы особо не берегут, осталась ничтожная доля исторических строений, на севере. На Север и приезжают туристы. Наш город современен, смотреть в нем нечего. Люди хотят жить в новых домах, вся Индия нацелена на развитие высоких технологий.
Мы минуем ветропарк.
Я: Ветряки в Индии используют?
– Используют, да. На берегу моря.
– А солнечные панели? У вас много солнца.
– Да, сегодня в Индии тридцать семь градусов по Цельсию. Только осенью муссон, период дождей. Остальное время года климат сухой. Панели монтируют на частных домах. Своего электричества домовладельцам хватает, они могут у генерирующих компаний не брать, а ограничиваться абонементной платой.
– Панели производят в самой Индии? Китайцы выбрасывают их на рынки в невообразимых количествах, ниже себестоимости.
Мета, с годростью: У нас изготавливают свои! Индия – промышленная страна! Современная!
– Но кастовая система продолжает существовать?
– А как же.
– Почему? Зачем касты нужны в современной стране?
– Чтобы был статус. Оставаться среди своих.
– Привязки к религии нет? В Германии еще в середине прошлого века брак между католиками и лютеранами мог вызвать неодобрительную реакцию у родственников и даже общественности.
– С религией касты не связаны. Просто тот, кто входит в высшую касту, обладает превосходством над другим, входящим в более низкую касту. Представитель высшей касты – высшего качества.
– В чем заключается это «качество»?
– Трудно объяснить. Каста как… род.
– А бывают ли браки между представителями разных каст?
– Редко. Люди предпочитают не преступать рамки своей касты. Как-никак чернорабочий отличается от образованного служащего.
– А дети от таких смешанных браков в какую из двух каст войдут?
– В высшую – касту отца.
Мета по умолчанию исходит из того, что жена может быть из низшей касты, но муж – нет. Я задумываюсь, что сказать. Задумчивый вид находит и на Мету: Что-то меня клонит в сон.
– Можете поспать. Возьмите подушку с заднего сиденья.
Мета откидывается на подушку, на миг засыпает и просыпается: Мне вечером в клуб, буду работать с девяти часов. Заеду домой на Кёнигсплатц, переоденусь. В Берлин поехал в чем был, не вырядился. Мне утром позвонила коллега, спросила, не хочу ли я съездить вместо нее, я согласился. У меня как раз сорвалась поездка с другом в Хорватию. По метеопрогнозу там три дня должно было лить как из ведра. Деньги зря ушли бы на эту поездку. Так я их сэкономил, да еще посетил Берлин. Попутку я нашел на двенадцать часов пополудни, договорился с водителем на одиннадцать. Схватил рюкзак, кинул в него самое необходимое и выбежал из дома. На следующей неделе у меня будет очередная проверка, в том же Берлине.
– Могли бы остаться.
– Нет, я встречусь с дочерью.
Мы въезжаем в пробку. Мета нервничает. Стонет, ахает.
Я: Можно попробовать объехать, когда будет съезд.
Но съезда нет.
Мета: По федеральным дорогам едут медленно, и если петлять, то времени уйдет столько же.
Он перебирает ногами, дергается, егозит. И все повторяет: В первой пробке мы потеряли сорок пять минут.
– Тридцать.
– Сорок пять!
Ѻ
К приезду в Мюнхен Мета все же успокаивается: Спасибо! Это была неспешная поездка!
– Надеюсь, не слишком неспешная. Восемь часов многовато, но за пробки ответственность не несу.
Мета, мудро: В пробках, да, ничего не изменишь. С ними надо смириться, их следует принять, как данность.
– Ага.
А про себя задаюсь вопросом: «Почему тогда он в пробках так нервничал?»
Мета: В Берлин мы ехали аж девять часов.
– Все относительно... Ну, удачи!
Мета, мягко пожимая мне руку: Всего доброго, до свидания.
.