Дурная кровь. Февральская маска.
“Вы больше не в России” — настойчиво повторял Беккетов, словно пытаясь врубить их в какую-то мрачную истину обжитых пространств.
“Вы больше не в России” — настойчиво повторял Беккетов, словно пытаясь врубить их в какую-то мрачную истину обжитых пространств.
Мы позвали Преступника и Подельника и попросили их перевезти кого-нибудь из нас на левый берег Сены. Наступила ночь. Римановы пространства приняли решение выйти из состава Эвклидовой республики и отправились в свободное плавание.
O primeiro da lista era o antigo porteiro da casa, uma reminiscência do passado em que o edifício albergava um hospital com internamento e bloco operatório.
Замечу, что пока искал в тумане траву и петлеющую тропинку, вспомнил приснившийся накануне сон или, скорее, атмосферу оного сна и одну его зарегистрированную по ведомству важного в бюрократических корридорах моего ума деталь:
Меня интересует то, как печатное слово, прочитанное в конкретный период формирования сознания — ну допустим с 4 до 7 лет — легло в психику, какими кораллами оно там обросло, с какими другими словами и образами оно там перекрестно переопылилось.